Подозрения мистера Уичера, или Убийство на Роуд-Хилл - Кейт Саммерскейл

Традиция премирования детективов восходит к XVIII веку, когда тем, кому удалось поймать вора либо проявить себя в качестве информатора, выплачивались так называемые «деньги на крови». В августе 1860 года «Вестерн дейли пресс» брезгливо писала о «рвении (Уичера), подогретом обещанными воздаяниями». «Девайзес энд Уилтс газетт» опубликовала письмо некоего «судьи», уподобляющего Уичера Джеку Кэчу, печально знаменитому палачу XVII века, причинявшему своим жертвам неисчислимые страдания. «Снедаемый жаждой получить свои 200 фунтов, — пишет „судья“, — Уичер не вполне, видимо, отдавал отчет в своих действиях, когда заставил пятнадцатилетнюю девушку провести неделю в тюрьме для взрослых». Подобно многим, «судья» выражает явную неприязнь к выдвиженцу из пролетариев, вмешавшемуся в жизнь людей среднего класса. Детективы корыстны и некомпетентны, ибо они не джентльмены. Быть может, Уичер потому именно и вызвал общее негодование, что фактически занимался тем же самым, чем легионы читателей газет занимаются в своем воображении: подглядывал в замочную скважину, таращился по сторонам, вынюхивал, рылся в чужом белье, — словом, занимался чужими грехами и переживаниями. Люди Викторианской эпохи видели в детективе собственное отражение и, охваченные коллективным чувством отвращения к самим себе, ставили его вне общества, делали изгоем.

Порой, впрочем, звучали и голоса в защиту Уичера. Неизменно лояльная по отношению к нему «Сомерсет энд Уилтс джорнэл» писала, что просто некоему «хитроумному мошеннику» удалось посредством «ловких комбинаций» свести на нет ситуацию с пропавшей ночной рубашкой. В том же духе высказалась и «Дейли телеграф»: «Мы не можем вполне согласиться с мистером Эдлином, заявляющим, что жестоко было сажать на нары юную даму… Если верить адвокату Констанс, явно выдающему желаемое за действительное, то чрезвычайно важный вопрос, касающийся одной из принадлежностей ее гардероба, нашел удовлетворительный ответ. Но это не так. Где ночная рубашка?.. Вся ситуация выглядела бы совершенно иначе, если бы запачканную кровью одежду удалось отыскать. Иные из наших читателей, возможно, вспомнят историю жизни Беатриче Ченчи, точнее, окровавленный кусок ткани, как раз и оказавшийся недостающим звеном в цепи доказательств, самым трагическим образом обусловившим трагический финал».

Беатриче Ченчи — юная патрицианка XVI века, казненная за убийство отца; три столетия спустя она превратилась в нечто вроде прекрасной романтической героини, мстящей жестокому кровосмесителю. Доказательством же ее вины стала окровавленная простыня. В своей поэтической драме «Ченчи» (1819) Шелли вывел заглавную героиню в романтическом образе восставшей против устоев общества. А один из персонажей романа Натаниела Хоторна «Мраморный фавн» (1860) видит в ней «падшего ангела, падшего, но при том безгрешного».

Генри Ладлоу, председатель уилтширского городского суда, продолжал поддерживать Уичера. В своем письме к Мейну он писал: «Поведение инспектора Уичера в ходе расследования убийства на Роуд-Хилл действительно вызвало много нареканий. Я же со своей стороны с удовлетворением хочу отметить проявленные им в этом деле усилия и подтвердить согласие с его заключениями. Я полностью согласен с мнением Уичера по поводу личности убийцы. Все его действия при ведении следствия совершенно оправданны». Возможно, таким образом Ладлоу хотел несколько загладить свою, вероятно, все-таки ощущаемую вину по отношению к Уичеру, которого он всячески побуждал к аресту Констанс Кент и который принял на себя всю вину за провал этой версии.

«В связи с убийством Фрэнсиса Сэвила Кента, совершенным на Роуд-Хилл в ночь на 29 июня, — писал Уичер в понедельник, 30 июля, — имею честь далее довести до сведения сэра Р. Мейна, что повторный допрос Констанс Кент состоялся в прошлую пятницу в помещении Темперенс-Холла…»

И далее на шестнадцати страницах Уичер в своей прямолинейной манере обосновывал занятую им позицию. Он с раздражением отводил многообразные версии, выдвинутые репортерами и любителями строчить письма в газеты. Он выражал также крайнее недовольство действиями местной полиции: улики, свидетельствующие против Констанс, писал Уичер, «были бы куда убедительнее, если бы полицейские немедленно по прибытии на место происшествия установили, сколько всего у нее должно быть ночных рубашек. И если бы Фоли не пропустил мимо ушей слова Парсонса относительно того, что ночная рубашка на постели Констанс выглядела вполне свежей, и тут же, на месте, допросил ее и выяснил, сколько всего у нее таких рубах, уверен, что той, запачканной кровью, хватились бы сразу и, возможно, нашли. Адвокат Констанс, — продолжает Уичер, — заявил, что загадка, касающаяся пропавшей ночной рубашки, разрешена, но это не соответствует действительности, ибо одна из трех рубах, что она привезла с собой домой из школы, неизвестно куда исчезла и до сих пор не обнаружена, а две другие находятся в настоящий момент у меня». Уичер выражает предположение, что ждать признания осталось недолго, «но, несомненно, оно будет сделано кому-нибудь из членов семьи и дальше этого скорее всего не пойдет».

Уичер отчет подписал, но адресату не отправил. Через некоторое время он зачеркнул свою подпись и добавил еще две страницы, находя новые аргументы в подкрепление своей позиции. А еще через девять дней, упорно отказываясь считать дело закрытым, он резюмирует: «Имею честь добавить следующие замечания и соображения…» Отчет на двадцати трех страницах, представленный им Мейну 8 августа, пестрит подчеркиваниями, исправлениями, вставками, сносками, звездочками, двойными звездочками и вымарываниями.

Глава 13

ВСЕ НЕВПОПАД

Август — октябрь 1860

В первых числах августа, с разрешения министра внутренних дел, уилтширская полиция произвела эксгумацию тела Сэвила Кента. Они утверждали, что рассчитывают обнаружить в гробу ночную рубашку сестры мальчика. Судя по всему, это был жест отчаяния — в полиции не придумали ничего лучше, чем вернуться назад, к исходному пункту. В откопанном и вскрытом гробу оказалось лишь тело Сэвила в похоронных одеждах. Тлетворный запах был настолько силен, что суперинтенданту Вулфу сделалось плохо и он несколько дней пролежал в кровати.

Констебли обыскали дом с чердака до подвала. Еще раз заглянули в канализационную трубу, идущую из дома к реке. Полицейское начальство информировало прессу о продолжающейся неустанной работе. «Утверждение, будто местная полиция не оказывала мистеру Уичеру необходимой помощи в раскрытии этого таинственного преступления, абсолютно ни на чем не основано, — излагала заявление полиции на пресс-конференции „Бат кроникл“. — Мы предоставили в его распоряжение всю имевшуюся на тот момент информацию и при малейшей необходимости всегда были рядом. Нет никаких сомнений в том, что поспешные шаги, предпринятые инспектором Уичером в самое последнее время, ничуть не уменьшили, если не усугубили, трудности, вставшие перед полицией графства в проведении собственного расследования».

Полиция продолжала получать письма со всей страны. Некто из Квинстауна (Ирландия) утверждал, что убийство совершила Констанс Кент; если ему оплатят дорожные расходы, он привезет с собой злополучную ночную рубашку. Предложение было отвергнуто.

На вулвертонском вокзале (графство Букингемшир) в пятницу, 10 августа — в тот самый день, когда Сэвилу Кенту должно было исполниться четыре года, — к сержанту Роперу из Северо-Восточной железнодорожной полиции подошел невысокий мужчина с округлым красным лицом и признался в совершенном убийстве: «Моих рук дело». Он представился кровельщиком из Лондона, которому посулили один соверен (около фунта стерлингов) за убийство мальчика. Имя заказчика — как и собственное имя — он назвать отказался, заявив, что не хочет, чтобы мать узнала, где он сейчас находится. Признаться же в содеянном, по собственным словам, его заставляет то, что повсюду и всегда его преследует образ убитого мальчика. Он уже готов был броситься под поезд, но потом передумал и решил сдаться полиции.

На следующее утро полиция доставила его поездом в Троубридж. Известие об аресте было передано по телеграфу, и на всем пути из Вулвертона, через Оксфорд и Чиппенем, поезд штурмовали сотни людей. На одной остановке в окно вагона просунулся какой-то мужчина и потребовал показать ему преступника. Кровельщик потряс закованными в наручники кулаками и сказал сидящему рядом полисмену: «Так бы и врезал этому типу». Суд распорядился содержать доставленного в полицейский участок Троубриджа кровельщика под стражей до понедельника. «У него красное, с прожилками, лицо, — сообщала „Сомерсет энд Уилтс джорнэл“, — и крупный череп, необычно уплощенный на затылке. Он жалуется на сильную головную боль и отказывается от еды».