Совьетика - Ирина Маленко

– Пойдем поплаваем еще немного, если хочешь.Как раз солнца уже нет, – предложила я.

Ойшин вскочил с песка, отвернулся и только после этого выдавил из себя:

– Не хочу. Поехали лучше домой.

Неужели это книга так удручающе на него подействовала?

– -Там есть очень хорошие идеи насчет того, как именно надо строить социализм. И насчет того, почему он неизбежен, – подсказала я ему. – Ты, наверно, просто еще не дошел до той страницы.

Он посмотрел на меня так, словно я свалилась с Луны. И тяжело вздохнул. Теперь я уже совсем ничего не понимала. Ведь он же сам попросил у меня эту книгу… Наверно, все дело в том, что он читает ее – и видит контраст с ирландской реальностью.

– Спасибо, – сказал Ойшин наконец решительно, – Я обязательно прочитаю ее всю.

И мы с ним направились к нашему внедорожнику.

****

…Жила-была девочка Раса. В советской тогда еще «оккупированной» Литве . Летом 83-го года с ней произошло несчастье: ее отец-тракторист работал в поле, и случайно косилкой ей отрезало ступни обеих ножек. Расе было 3 года. Вот как об этом вспоминают даже в достаточно антисоветской газете теперь: «На дворе скоро ночь. В деревне нет телефона. Умереть – да и только. От потери крови и болевого шока. «Мамочка…»

Люди добрые… Через 12 часов дочка тракториста из колхоза «Вадактай» лежала на холодном операционном столе в столице СССР. ДЛЯ Ту-134, по тревоге поднятому той пятничной ночью в Литве, «расчистили» воздушный коридор до самой Москвы. Диспетчеры знали – в пустом салоне летит маленький пассажир. Первое звено «эстафеты добра», как написали литовские газеты, а вслед за ними и все остальные. Ножки, обложенные мороженой рыбой, летят на соседнем сиденье. В иллюминаторах – московский рассвет, на взлётном поле – с включённым двигателем столичная «скорая». А в приёмном покое детской больницы молодой хирург Датиашвили – вызвали прямо из дома, с постели – ждёт срочный рейс из Литвы .» Ножки Расе сохранили, и сегодня она ходит самостоятельно. Правда,теперь уже в Евросоюзе…

Я еще училась в школе, когда это случилось, и потому хорошо помню, как искренне переживала за Расу вся страна. Ножки Расе пришивали в Москве, доктор, делавший операцию, был грузином. Никому и в голову не приходило думать о ее национальности. Или о том, что у нее «пьющие родители» – колхозники. Между прочим, это было бы первое, что ей припомнили бы сейчас – мол, сами виноваты, и нечего «всяким нищим пьянчугам» плодиться. А потом – это если ей очень повезло бы!- может быть, какая-нибудь бойкая пропиаренная журналистка «смилостивилась» бы над ней и согласилась бы написать о ней в газете, вымаливая у «новорусских» толстосумов, ограбивших нашу страну и наш народ десятки тысяч евро, необходимые для ее протезирования в какой-нибудь Германии…

…И жила -была другая девочка- Лиза. Почти ровесница нашей Расы – ей было 4 годика. Только это было уже совсем другое время и другой мир. Жила она в самых что ни на есть рассвободных Нидерландах. Когда с ней случилось несчастье, и она заболела, первое, что спросил доктор, было: «Кто будет платить за то, что меня вызвали на дом?»… Она лежала в предсмертных конвульсиях – а он выяснял, когда он получит свою сотню гульденов. Цена целой сломанной человеческой жизни…

И его даже не мучают угрызения совести – с какой это стати? Потому что для «свободных личностей» теоретическое право назвать королеву дурой, естественно, намного важнее какого-то практического права на бесплатную медицинскую помощь. (Хотя в данном случае его даже никто и не просил лечить Лизу бесплатно – ему просто сказали, что страховые бумаги он увидит чуть позже). В этом праве молоть языком ведь и заключается подлинная демократия и права человека. А как же иначе?…

Современные российские дети не знают о случае с Расой. Словно комедийный герой Рована Аткинсона Джонни Инглиш, «они вообще ничего не знают». Но уверены, что знают все необходимое о жизни – о Человеке-Пауке, дядюшке Скрудже и Микки-Маусе….

****

… Тырунеш вошла во вкус: теперь уже американские вояки не только собирали на острове мусор и ремонтировали школы, но и дарили больницам электрогенераторы и прочее медицинское оборудование и даже проводили проверку зрения – для «около сотни антильцев, не имеющих доступа к подобного вида услугам»: жалкая пародия на кубинскую операцию «Чудо», предоставившую бесплатные глазные операции почти полумиллиону бедняков из 26 карибских и латиноамериканских стран.

– Ну, проверят они этим ста антильцам зрение, а дальше-то что?- недоумевала я. – Лечить-то их кто будет?

– Не понимаешь, Саския – это же и называется «пи-ар»! При чем тут лечение?

Мне становилось жалко бедных антильцев, которые не знают, что это пи-ар и на самом деле надеются, что янки им помогут.

– А вот тут-то в действие и вступят члены нашего боливарийского кружка, – успокаивала меня Тырунеш, – Ты думаешь, мы так просто оставим это дело? Наши люди потом встретятся с этими антильцами, выслушают их жалобы на то, как американцы бросили их на произвол судьбы, обещав помочь – и между словом расскажут им об операции «Чудо», о том, что на Кубе их смогут вылечить бесплатно. И тогда еще посмотрим, как эти люди будут относиться к американским военным эсулапам! А пока пусть они себе думают, что эта акция удалась…

На Кюрасао теперь регулярно прибывали американские военные корабли – в рамках так называемой миссии «Продолжающееся обещание» (какие хамы,а ? Как будто кто-то их просил что-то кому-то обещать!), и она моментально запрягала этих лоботрясов, число которых иногда переваливало за тысячу, в подобные акции – так, что им зачастую не хватало потом сил даже доползти до Кампо Алегре….

К слову, на Кюрасао я еще раз убедилась в том, какое зло представляют собой современные миссионеры империализма – НПО. Они принимали самое активное участие в организации подобных визитов и только что не вылизывали американцам пятки: большинство из этих «независимых» организаций существовало на американские гранты…

Я слушала Тырунеш, внутренне восхищалась ее острым умом и проницательностью – но и все больше и больше чувствовала себя рядом с ней никчемным разведчиком. Она ведь могла проделать все это и без моей помощи, а уж придумать-то…

– Не волнуйся, Саския, твой час еще придет! – говорила она мне, когда я делилась с нею этими своими мыслями, – Ты думаешь, мы стали бы тебя приглашать, если бы думали, что ты нам не нужна?

– Послушай, – сказала я ей как-то, когда уже больше вошла в курс дела, которым мы занимались, – Как же это так – ведь голландцы давно уже проводят подобные акции, их морпехи и школы здесь ремонтировали и еще бог знает что, а этот О'Лири отреагировал на наше с тобой предложение так, словно мы действительно открыли Америку… Может, это подвох?

– Абсолютно никакого подвоха!- улыбнулась Тырунеш, – Просто они не хотят просить помощи у голландцев, не хотят показать, что им нужен голландский опыт: не хотят признать, что «it's a big taste for such a small country! ». И поэтому нанимают местных- вроде нас, которые не только до безумия рады тому, что заполучили контракт, но и могут американцам подобрать соответствующие подходящие места и посоветовать наилучшее время для проведения подобных акций, знают, что именно было бы в народе самым популярным, и так далее. Когда познакомишься со здешними военными голландцами поближе, увидишь сама – и удивишься: хоть им и читают теперь лекции об антильской культуре, посылая их сюда, по сути это был и остается свой, замкнутый мирок, соприкасающийся с антильцами почти исключительно лишь в качестве обслуги. Впрочем, скоро ты и вправду увидишь всех их сама: голландские офицерские жены ското собираются организовать благотворительную распродажу и приглашают нас с тобой для обсуждения ее пи-ара. Зная тебя теперь уже довольно-таки неплохо, могу посоветовать одно: захвати с собой бумажный пакетик. На случай приступа тошноты…

– А полковник Ветерхолт? Если им не нужен голландский опыт, тогда почему он все время с ними?

– Ну, пойми ты и голландцев… Кто-то же должен за этими американцами немного наблюдать! Они и так забывают все время, что это голландская территория!- и Тырунеш заразительно засмеялась.

С Тырунеш мы успели по-настоящему подружиться. До встречи с ней эфиопы казались мне довольно прохладными в эмоциональном плане людьми, хранящими от представителей других национальностей определенную дистанцию. Никита Арнольдович, помнится, как-то даже сравнивал эфиопов с японцами, считая их формалистами, по которым к тому же невозможно понять, что они на самом деле думают. Но это знакомство в корне изменило мое о них представление, хотя после Саида, Тадессе и других знакомых студентов из из окружения я была уверена, что уже достаточно хорошо их знаю. Тырунеш была женщина страстная, пламенная, непримиримая – и одновременно ранимая, чувствительная, принимающая многие вещи близко к сердцу. Только она не всем показывала эту свою сторону. Ведь, как и полагается эфиопке, она была очень гордой.