Перед зеркалом. Двойной портрет. Наука расставаний - Вениамин Александрович Каверин

Глава XXXV,

в которой Главный Регистратор доказывает, что иногда даже опытные предсказатели ошибаются

Зимой, надеясь вздохнуть свежим, прохладным воздухом, люди из раскаленных под солнцем городов едут в пустыню. Но не пустыня, а пустота простиралась вокруг так далеко, как может видеть человеческий взгляд. Ни одна самая маленькая травинка не могла пробиться через кремнистую почву, и тяжелый танк прошел бы по ней, не оставив следа.

Поле, на краю которого стоял дом Главного Регистратора, было покрыто толстым сукном – ведь через сукно не прорастает трава, плотно закрытая от воздуха и света.

Вася был сдержан и молчалив – он обдумывал предстоящую встречу. Кот пугливо моргал, подкручивал лапкой усы, притворяясь, что готовится к бою. Ива? Вот кто был искренне удивлен, увидев потемневший, обветшалый дом, на фасаде которого два балкона – маленький и большой – с тоской поглядывали друг на друга. Почему-то почти всю дорогу она повторяла знаменитый пушкинский стих:

Увы! Ни лукоморья, ни златой цепи, ни кота, которого она надеялась познакомить с Филей! Неужели в этом доме с проломившейся черепичной крышей действительно живет старый волшебник, проживший такую опасную и занимательную жизнь?

Вася выскочил из машины, быстро поднялся по ступеням веранды, постучал, и приодевшийся Лука Порфирьевич – в парадном сюртуке, в галстуке, повязанном бантиком, в штанах с шелковой генеральской полоской – широко распахнул дверь.

– Боже мой! Кого я вижу! – закричал он, стараясь, чтобы кисточки, появившиеся теперь и над губами, не мешали ему улыбаться. – Радость-то какая! Именины сердца! Недаром мой-то все твердит: «Где мой Лоренцо?» Или даже иногда: «Где мой Василий Платоныч?»

Как ни странно, почему-то обрадовался и Вася. Впрочем, Лука Порфирьевич не дал ему открыть рот.

– Как изволит поживать ваша, с позволении сказать, подруга? Ах, вот и она! Надеюсь, что ей не повредило пребывание в другом естестве? Ну как же! Лес! Живая природа! Органический мир.

– Мяу! – рявкнул Кот.

– Ах, и Филипп Сергеевич здесь? Очень приятно! Как поживаете, дорогой Филипп Сергеевич?

– Мяу! – повторил Кот, и это было грозное «мяу», напомнившее Васе, куда и зачем он приехал.

– Мне бы хотелось увидеть Леона Спартаковича, – твердо сказал он.

– Да ради бога! Милости просим! Пожалуйста! Ваше Высокопревосходительство, где вы? Да что же я вас, Василий Платоныч, на пороге держу! Милости просим!

– Я жду его здесь, – твердо сказал Вася.

– Ах, здесь? Почему же здесь? Тогда я мигом.

И он вынес из дому два плетеных кресла и поставил между ними стол.

– Но здесь же как-то неудобно, а? Негостеприимно, а? И я очень боюсь, что Его Высокопревосходительство, так сказать, не в силах выйти сюда, вот именно к вам, дорогой Василий Платоныч. Он в данную минуту занят. Или даже болен.

– Лежит?

Лука Порфирьевич замялся.

– Скорее, так сказать, наоборот, висит. И что касается меня, я, как говорится, оторвать его… ну, скажем, не смею…

– Вы сказали, что я его жду?

– Вот именно. Он, впрочем, сам догадался. И тогда-то… – Лука Порфирьевич сострадательно развел руками. – Тогда и повис.

– Повесился?

– Боже сохрани! Просто вцепился в потолок и повис. Так что, если вы хотите его видеть, придется вам все-таки войти.

К изумлению Ивы, наблюдавшей эту (немую для нее) сцену из окна «москвича», Вася неожиданно поднял одно из плетеных кресел и с такой силой трахнул им об пол, что оно немедленно рассыпалось.

Первая комната была пуста. Лука Порфирьевич, семенивший за Васей, стараясь не очень стучать когтями, забежал вперед и распахнул дверь в другую.

Здесь стоял, скучая, тяжелый деревянный стол и вокруг него, тоже скучая, тяжелые, грубые стулья. Но в этой скуке был какой-то оттенок тревожного ожидания.

– Где он? – спросил Вася, крепкой рукой схватив Луку Порфирьевича за узкую грудь.

Вместо ответа секретарь поднял руку: вцепившись в щели досок, моргая взволнованными глазками, на потолке висела огромная летучая мышь. Кожа ее была покрыта густой взъерошенной шерстью, ноздри раздуты, уши стояли как на страже над коротким курносым рылом. Она тяжело дышала, и от ее дыхания Васе чуть не сделалось дурно.

– Ты можешь даже съесть меня, – голосом Главного Регистратора сказала летучая мышь. – Я крылан, из породы съедобных.

– Спасибо, я сыт, – ответил Вася. – Пожалуйста, вернись к своему обличью. Мне трудно разговаривать, задирая голову вверх.

– Меня нельзя отменить, – пугливо возразила летучая мышь.

– Нет, можно. За случайный удар лозой по лицу