Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (金瓶梅) - Автор неизвестен

Чэнь Цзинцзи частенько, набив мошну, наведывался на пристань немного поразвлечься. От побирушки Чэня Третьего он узнал, что после смерти матери Фэн Цзиньбао продали в дом Чжэнов и теперь зовут Чжэн Цзиньбао.

– Она вон в том большом кабаке, — говорил побирушка. — Пошел бы, навестил ее.

У Цзинцзи не охладела прежняя любовь, и он вместе с Чэнем Третьим отправился в кабачок у пристани. Лучше бы ему туда не ходить. Да, раз он пошел, то

Любящих сердецрадость не унять.Им дано судьбойвстретиться опять.Тому свидетельством стихи:Нет, не надо жалетьдля любви золотых одеяний.Молодые годанам даны для пьянящих свиданий.Рви повсюду цветы,украшай ими спальни, беседки…Ведь увянут они —обнажатся корявые ветки.

Это питейное заведение принадлежало дому Се и славилось, надо сказать, как первое в Линьцине. В нем насчитывалось более сотни отдельных кабинетов. Окруженный увитыми зеленью балюстрадами, кабачок стоял на горке. Его окна выходили прямо на канал, где царило необыкновенное оживление — то и дело прибывали и отчаливали корабли и джонки. До чего же ладное это было сооружение!

Сверкали на солнце резные карнизы, плыли облака по балкам расписным. Увитые зеленью балюстрады спускались вниз к верандам. Бирюзовые занавески свисали на громадных окнах и дверях. Лились трели рожков и свирелей. Там пировали только дети знати и вельмож. Вздымались кубки, поднимались чары. Певицы с танцовщицами служили у столов. Гостей хмельные взгляды устремлялись к голубому небу или к горам, густо покрытым облаками. Завороженные красотами природы, они громко восторгались. Пред ними расстилалась подернутая дымкой белоснежная гладь вод. У переправы на волнах качалась ряска. Чу! Слышится: закидывают невод рыбаки, на отмели в осоке удильщик ударил веслом. У терема в густой зелени тополя крикнула птица. У ворот к синеватой иве привязан пегий скакун.

Чэнь Третий провел Цзинцзи наверх в терем и усадил в комнате, где стояли черного дерева стол и красные лакированные скамейки. На зов появился молоденький слуга. Он тотчас же вытер со стола, расставил приборы и принялся носить отборные кушанья, вино и фрукты. Потом Чэнь Третий велел ему позвать снизу певичку.

Немного погодя скрипнула лестница и наверх поднялась Фэн Цзиньбао с небольшим гонгом в руке. Увидев Цзинцзи, она низко-низко поклонилась. Как говорится, при встрече любовников слезы текут в два ручья.

Да,

Как иволги, нежно они щебетали,И жемчуга нити с волос упадали.

Цзинцзи привлек Цзиньбао к себе и усадил рядом.

– Куда ж ты исчезла сестрица? — расспрашивал он. — Как давно не видались!

– Как меня взяли тогда из дому, — утирая слезы, рассказывала певица, — матушка моя с испугу слегла, и вскоре мы ее похоронили. Меня продали мамаше Чжэн Пятой. Опять в певицы попала. В последнее время посетителей стало мало, приходится на пристань ходить, гостей в кабачке ублажать. Как я узнала от Чэня Третьего, что ты в меняльной лавке служишь, захотела повидаться. Никак не ожидала, что здесь увидимся. У меня прямо ноги подкосились.

Цзиньбао заплакала. Цзинцзи достал из рукава платок и стал вытирать ей слезы.

– Ну успокойся, дорогая моя! — уговаривал он певицу. — Я живу хорошо. Когда меня освободили, у меня не оказалось ни гроша в кармане. В обители преподобного Яня нашел прибежище. С тех пор стал монахом. Отец наставник меня ценит, мне доверяет. Я тебя буду навещать почаще. А ты, значит, где же обретаешься?

– От этого моста повернешь на запад, к кабачку Лю Второго. У него больше ста комнат. Со всех концов певиц собрал, все ему принадлежим. А днем на пристань ходим.

Они сели рядышком и начали пировать. Чэнь Третий подал подогретого вина. Цзиньбао взяла лютню, и Цзинцзи осушал чарку под романс на мотив «Ликуют небеса»:

Слезы льются в два потока,Рукава мокры, как губка.По три кубка выпить только —Расставанья терпких кубка.Разлучили птиц невинных,Задушили двух поющих.Звезд за скалами не видно,Тьма смолы сосновой гуще,С неба хищно землю черным,Облаком-крылом укрыла.Птицам гибель разлученным,Петь в разлуке не по силам.

Они захмелели, сняли одежды и отдались любви в спальне рядом. Будучи долгое время лишенным общения с женщиной, Чэнь Цзинцзи как голодный ринулся на Цзиньбао и пускал в ход все силы. Вдоволь насладившись игрою дождя и тучки, он все затягивал поединок.

Только поглядите:

 На яшмовых руках без устали вздымался стан. Гибкая, как ива, талия мерно колыхалась, будто на ветру. Глаза огонь метали. Сверкали очи, словно звезды. Капли пота проступили на груди. Он в раж вошел и рвался в бой, готовый выстоять и три и пять сражений. От личика ее, шел пудры аромат и туши для бровей. Она на тысячу ладов молила о пощаде. Затягивался поединок. Чудотворец-змей в глубь самую проник. Твердый в намеренье своем он вел борьбу еще довольно долго. Но вот родник прорвался и забил ключом прозрачным. Продажные красотки-орхидеи, подернутые дымкою тумана! Сколько на веку своем выдерживал он поединков с вами! Но такого как нынешний еще не вел он никогда!

Закончив поединок, они оделись. Вечерело. Цзинцзи на прощание дал Цзиньбао лян серебра, а Чэню Третьему за посредничество три сотни медяков.

– Сестрица! — обратился Цзинцзи. — Я буду часто тебя навещать. Тут и будем встречаться. А в случае чего за мной Чэня пошли.

Цзинцзи спустился вниз и наградил хозяина Се Третьего тремя цянями серебра за вино и угощения.

Цзинцзи направился в обитель, Цзиньбао проводила его до моста.

Да,

За серебро прольешь немало слез,За деньги в воду бросишься в мороз.

Если хотите узнать, что было дальше, приходите в другой раз.

ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ЧЕТВЕРТАЯ

На клочке земли у бедняка,

бывает, распускаются цветы.

Свет посылает рекам и горам

луна, едва проглянет с высоты.

Верша свои деянья на земле,

на Небо уповает человек.

Всегда коварство тайное страшней,

чем явный неприятельский набег,

Богаты межеумок и глупец —

так исстари ведется и везде;

А мудрые мужи, наоборот,

случается, весь век живут в нужде.

Судьбою установлен наперед

срок жизненный для каждого из нас.

Не можем сами мы ни отдалить,

ни хоть чуть-чуть приблизить смертный час.

Итак, после встречи Цзинцзи с Фэн Цзиньбао в кабачке, где их свел Чэнь Третий, в любовниках с прежней силой воспылала страсть. Не проходило и трех дней, чтобы Цзинцзи не виделся с певичкой. Когда ему приходилось задерживаться в обители по делам, Цзиньбао напоминала ему о себе либо какой-нибудь безделкой, либо любовным посланием. Сначала Цзинцзи давал ей по пять цяней или по ляну серебра, немного погодя взял на себя расходы по ее содержанию, а потом стал сам платить и за жилье. В обители он появлялся с румянцем во всю щеку.

– Где это ты пировал? — спрашивал настоятель Жэнь.

– Да с приказчиками в лавке от тоски пропустили по чарочке, — отвечал обычно Цзинцзи.

Брат Цзунмин как только мог защищал друга, потому что, говорить не приходится, ночью обойтись без него никак не мог. Так изо дня в день Цзинцзи выгребал из сундуков серебро, ублажал певицу, пока не перетаскал добрую половину накопленного настоятелем Жэнем, а тот даже не хватился.

И надо же было случиться! Попался Чэнь Цзинцзи на глаза Лю Второму, который доводился шурином Чжан Шэну, одному из подручных начальника гарнизона Чжоу, был больше известен под прозвищем Линьцинский Спрут. Он открыл на пристани не одно веселое заведение, искал опору у сильных и попирал слабых, ссужал деньгами частных певиц и выжимал из них все соки, сдирая проценты в тройном против принятого размере. Если же певица задерживала выплату, Спрут исправлял долговое обязательство, прибавлял проценты к займу, заставляя должницу погашать проценты с процентов. Когда Спрут напивался, то начинал буйствовать, но никто не решался ему перечить. Словом, это был злой истязатель певиц и отъявленный надувала их посетителей. Вот ему и попался на глаза белолицый малый Цзинцзи, монашек из обители преподобного Яня, зачастивший в кабачок к Се Третьему, где, как оказалось, он содержал певицу Цзиньбао. Тогда Спрут напился пьяный, выпучил глаза и, подняв могучие с чашку величиной кулаки, направился в кабачок.

– Где Цзиньбао? — заорал он.

– Она наверху, дядя Лю, — отвешивая частые поклоны, говорил напуганный Се Третий. — Во втором номере.

Спрут зашагал по лестнице наверх. Цзинцзи и Цзиньбао тем временем, как ни в чем не бывало, сидели рядышком и весело попивали вино. Дверь была заперта, снаружи ее закрывал занавес.