Патрик Кензи - Деннис Лихэйн

искушение издать вздох облегчения размером с гору.

Он прошел мимо меня и открыл стеклянную дверь, выходящую на задний двор. Он шел не оглядываясь. Выскользнув наружу, он подобрался и что было мочи рванул через двор.

С одним разобрался, подумал я, тряся головой и стараясь прийти в себя.

Я услышал шаги. Коди приближался к лестнице.

Остался еще один.

11

Я сделал несколько быстрых приседаний, чтобы разогнать кровь в затекших ногах. Дышать я старался как можно глубже.

Судя по звуку шагов, Коди начал спускаться с лестницы.

Прижимаясь к стене, я медленно подкрался к кухонному дверному проему.

Дойдя до нижней ступеньки, Коди снова крикнул:

— Эврика!

Добежал до кухни, но тут споткнулся о мою вытянутую ногу и рухнул на барный стул, откуда свалился на пол, ударившись правым плечом и бедром. В падении он выпустил из рук стопку разноцветных листков.

Не помню, чтобы за всю свою жизнь я кого-нибудь бил ногами так яростно, как Коди. Я пинал его по ребрам не разбирая, колошматил по яйцам, животу, спине и башке. Я топтал его колени, голени, плечи. Раздался хруст сломанной лодыжки. Коди уткнулся лицом в пол и заорал.

— Где у тебя ножи? — спросил я.

— Лодыжка! Ты сломал мне лодыжку, сволочь!

Я вмазал ему ногой по виску, и он снова закричал.

— Где ножи? Говори, пока вторую не сломал.

Я вспомнил, как он тыкал пистолетом мне в лицо, вспомнил, как заблестели его глаза, когда он решил лишить меня жизни, и еще раз саданул ему по ребрам.

— В верхнем ящике… В столе…

Я обошел вокруг плахи и, встав спиной к ящику, выдвинул его связанными руками. Нашарив первый же нож, я порезал пальцы, но потом на ощупь добрался до рукоятки и вытащил его из ящика.

Коди поднялся на колени.

Я подошел к нему и, нависая над ним, принялся перепиливать веревки.

— Лежи где лежишь, Коди.

Коди повернулся на бок и подтянул колено к груди. Коснулся рукой лодыжки, зашипел сквозь зубы и перекатился на спину.

Я орудовал ножом, чувствуя, как лезвие понемногу рассекает волокна и мои запястья постепенно освобождаются. Пока я пилил, Коди корчился на полу.

Но вот бечевка лопнула. Я сбросил путы.

Нож я положил на стол и целую минуту вращал руками, восстанавливая кровообращение в онемевших кистях.

Я взглянул на Коди. Он лежал, держа лодыжку на весу и ухватившись за колено, и громко стонал. Меня охватило знакомое чувство изнеможения, в последнее время посещавшее меня слишком часто. К нему примешивалось еще и чувство горечи, засевшее где-то в костях, как заблудший лимфоцит. Чем я занимаюсь и в кого превратился…

В юности, помнится, я надеялся стать кем-то другим. Что у меня за жизнь? Разбираться с леонардами и коди фальками, вламываться в чужие дома, бить морды и ломать лодыжки их хозяевам, пусть даже они этого заслуживают.

Коди дышал с присвистом. Шок прошел, и на него обрушилась боль.

Я переступил через него и собрал с пола разлетевшиеся листки. Их было десять. Каждый написан девчачьим почерком и адресован Коди.

Под каждым стояла подпись Карен Николс.

Коди!

Я видела тебя в тренажерном зале. Мне сдается, тебе нравится твое тело, как оно понравилось мне. Я смотрела, как ты поднимаешь штангу, как пот выступает у тебя на коже, и думала только о том, как бы его слизнуть, особенно между ног. Ты собираешься сдерживать свое обещание? Неужели в тот раз на парковке ты не догадался, чего я на самом деле хочу? Тебя что, никогда не дразнили? Некоторым женщинам не нужны ухаживания. Они предпочитают силу и натиск. Они любят грубость. Они мечтают, чтобы ты в них не скользнул, а ворвался. Хватит ходить вокруг да около, сукин ты сын! Если хочешь, приди и возьми.

Что скажешь, Коди? Или у тебя кишка тонка?

Жду тебя, Карен Николс

Остальные девять писем по содержанию почти ничем не отличались от первого. Она дразнила Коди, подначивала его и умоляла взять ее силой.

В куче листков я нашел и ту записку, которую Карен прилепила к лобовому стеклу машины Коди. Ту самую, которую я когда-то смял и запихнул ему в рот. Коди разгладил ее и сохранил как сувенир.

Коди поднял ко мне голову. Изо рта у него струйкой стекала кровь. Когда он заговорил, я услышал, как застучали разбитые зубы.

— Видишь? Она сама напрашивалась. Буквально напрашивалась.

Я сложил девять листков и убрал в карман куртки. Десятое письмо и записку я все так же держал в руке. Я кивнул.

— Когда именно вы с Карен… э-э… наконец переспали?

— В прошлом месяце. Она прислала мне свой новый адрес. В одном из писем, можешь сам посмотреть.

Я прокашлялся.

— Ну и как оно тебе, Коди?

Он на секунду закатил глаза.

— Жестко было. По-хорошему жестко. Давно у меня такого не было.

Мне захотелось пойти достать из бардачка пистолет и разрядить в него всю обойму. Хотелось увидеть, как от его костей отлетают куски мяса.

Я на секунду откинулся к стене и прикрыл глаза.

— Она просила тебя не делать этого? Сопротивлялась? — спросил я.

— Само собой, — ответил он. — Это была часть игры. И она вела ее до конца. Пока я не ушел. Даже плакала. Ну, полная извращенка. Ее от этого дико перло. Мне такие нравятся.

Я открыл глаза, но смотрел не на Коди, а на холодильник. На него я смотреть не мог. Просто не мог.

— Ты не выбросил записку, которую она оставила на твоей машине, Коди.

Краем глаза я заметил, как он улыбается разбитым ртом и лежа пытается кивнуть.

— Ну а как же? Это было самое начало игры. Первый контакт.

— И тебе не бросилось в глаза, что между письмами и запиской есть кое-какая разница?

Я заставил себя смотреть прямо на него.

— Да нет. А что, должно было?

Я присел на корточки, и он повернул голову, глядя мне в лицо.

— Да, Коди, должно было.

— Почему?

Держа письмо в левой руке, а записку в правой, я поднес и то и другое к его глазам.

— Потому что почерк не совпадает, Коди. Это два разных почерка.

Он в ужасе выпучил глаза и сделал попытку откатиться от меня подальше. Судорожно дернулся, как будто я его уже ударил.

Я поднялся на ноги. Он откатился еще дальше и распластался под раковиной.

Со своего места я видел, как он безуспешно пытается заползти в маленький