Оборона тупика - Максим Жуков

– Что же ты почерпнула для себя?

– Что он человек из прошлого.

– Я тоже человек из прошлого, милая?

– Ты тоже человек из прошлого, папа. С этим ничего не поделаешь. Все здесь – люди из прошлого.

– Здесь, это где?

– В твоей ненаглядной Европе.

– Это детство, дочка, просто детство… Твоим русским друзьям, тебе, многим молодым людям в Европе привили моду на Россию, вдолбили вам сказку про великую и прекрасную страну на востоке. Вам просто задурили головы! Ничего хорошего от России ожидать не следует. Это нецивилизованная и агрессивная страна, а у ее населения рабские инстинкты.

– Знаешь, папа, каждый раз, когда я слышу от тебя такое, я все больше убеждаюсь, что Советники очень добры.

– Это почему же?

– Потому что отпустили нас живыми.

* * *Москва. Проспект Вернадского. Бывшее зданиеАкадемии Генштаба. Среда, 11 июня 2008 г. 10:10.

Он начинал думать, что это уже никогда не кончится, а если и кончится, то смертью. Несмотря на ту самую надежду, которая умирает последней, на то, что ему давали возможность регулярно говорить с дочерью по приносимому охранником мобильному телефону, он все больше уверялся в том, что их обоих убьют. После того как его схватили накануне выборов, он практически ничего не знал о происходящем. Он понял, что его мучители победили только потому, что его перевезли из подвала подмосковного дома сюда, в здание, которое так быстро и обстоятельно было перепрофилировано в тюрьму со строжайшими мерами безопасности. Он увидел немало знакомых, когда его самого вели по коридорам и когда других проводили мимо двери-решетки его камеры. Все узники были подавлены, их воля была сломлена. Обращались с ними решительно, но без издевательств. Все камеры были тесными одиночками. Кормили сносно и регулярно, тюремная одежда была новой и подходила ему по размеру. Шесть комплектов белья выдавалось наперед на месяц. Камеру убирали также регулярно, даже не заставляя делать это его самого. С ним мало говорили, в основном звучали только команды, никто не называл его по фамилии или по имени. Он теперь был «интернированный 00112». Этот номер был пришит к его тюремной одежде в шести местах.

Его держали дольше, чем некоторых других. Это он понял, когда увидел одного хорошо знакомого ему человека, которого провели сначала в одну сторону, потом в другую, уже одетого в гражданскую одежду и со связанными руками. Что это означало, он не знал, но почему-то ему показалось, что человека ведут на расстрел: с ним не было никаких личных вещей, кроме самой одежды, а личные вещи после тщательной проверки интернированным разрешали оставлять в камерах. Ему, например, разрешили взять почти все, что он прихватил с собой еще в первое, тайное место заключения. Когда его брали, ему дали на сборы две минуты, но он знал, что за ним рано или поздно придут, и собрался загодя. Он даже взял с собой приличную стопку книг. Сейчас все было прочитано и почти все перечитано. Он уже привык к ничегонеделанью. Вот и сейчас, уже полтора часа после завтрака, он просто расхаживал по камере.

Как всегда, неожиданно и почти бесшумно перед дверью-решеткой возник охранник и задал стандартный вопрос:

– Интернированный два нуля сто двенадцать?

– Интернированный два нуля сто двенадцать, – подтвердил он.

– Собирайте личные вещи. У вас есть пять минут.

Задавать вопросы было бесполезно. Собрался он быстро. Книги, слегка поразмыслив, оставил в камере. С маленьким узелком он встал перед дверью камеры. Охранник посмотрел на него и спросил:

– Вы больше ничего не будете брать с собой? – Он отрицательно покачал головой. – Вам требуются лекарственные препараты?

Он снова отрицательно покачал головой. Охранник отпер дверь камеры, вывел его в коридор и повел к лифту. Так далеко он еще не уходил от своей камеры. На лифте они поехали вниз. На другом этаже было более людно. Здесь были и охранники, и военные, и люди в гражданской одежде. Заключенных он не увидел. Охранник провел его в комнату без окон, оставил одного и запер дверь. В комнате стоял небольшой стол и несколько стульев. Он заметил несколько камер видеонаблюдения. «Комната для допросов», – подумал он. Вошел другой охранник и принес большой пакет.

– Это ваша одежда, интернированный два нуля сто двенадцать, – сказал охранник, – одежда подвергнута химической чистке. Здесь также некоторые ваши личные вещи, кроме определенных как опасные. Переодевайтесь. У вас есть пять минут.

Не проронив более ни слова, охранник вышел. В пакете действительно оказалась одежда, в которой его взяли. Там был его бумажник, брелки от ключей (сами ключи отсутствовали), часы, мобильный телефон и даже флакон туалетной воды. Все, кроме ключей, было на месте. Мобильник не включался, видимо, окончательно села батарейка или кто-то об этом позаботился. Часы стояли. Дорогущий швейцарский механизм остался надолго без подзавода. Он оглянулся на камеры, махнул рукой и стал переодеваться. Он уложился в срок. Одевшись и сложив тюремную одежду в пакет, он сел за стол и еще какое-то время ждал. Затем в сопровождении охранника вошли мужчина и женщина. Мужчина был одет в заметно помятый деловой костюм. На вид ему было чуть меньше сорока. Женщина, одетая в облегающий джинсовый костюм, была совсем молода. Мужчина сел за стол напротив.

– Привет, Йохан, – сказал мужчина тем самым голосом. – Не вздрагивай ты так, все уже почти кончилось. Остались формальности. В этом конверте твой загранпаспорт, загранпаспорт твоей дочери и два билета до Лондона. Визы, естественно, оформлены.

– Я, что, – у него перехватило голос, и он с трудом справился с собой, – сейчас увижу свою дочь?

– Да, с минуты на минуту, – ответил мужчина, – мы не собирались тебя обманывать. Нам надо только завершить кое-какие формальности, и объяснить тебе кое-что. Так вот. Ты редкая свинья, Йохан. Если тебя судить, то любой суд признает тебя виновным по целому ряду статей, возможно, даже удалось бы доказать государственную измену. Но руководство страны не считает целесообразным устраивать громкие процессы и выносить приговоры за прошлое. Это меньше всего сейчас нужно России. Ты признан неопасным, кроме того, сотрудничал с нами, выполнял все, что тебе говорили. Поэтому ты сейчас покинешь страну и никогда в нее не вернешься. Если ты все же попытаешься вернуться, вздумаешь раскрыть рот или, того хуже, поработать за границей против нас, мы найдем тебя и уничтожим. Твои деньги за границей мы не тронули и не тронем. Живи, Йохан. Твоя дочь несовершеннолетняя, поэтому она летит с тобой. В отличие от тебя она всегда может вернуться на родину, после того как ей исполнится восемнадцать. Это понятно? Хорошо. Задавай вопросы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});