Мир детей - Максим Мамст

– Что уже на этот раз? – спросил кто-то сверху.

– Засранец такой, сказал к девяти часам придти на склады, что на Хойницком перекрестке. Самолет, говорит, там будет. Навоз на поля будете с неба раскидывать. Зарплата пол лимона в день. Только вилы, говорит, берите с короткой ручкой, чтобы через люк удобнее было кидать. Сказал, только десять человек поместятся. Вот мы и двинулись спозаранку… Только вилы зря попортили… Гад ползучий.

– Что, не было самолета?

– Не, не было. Ох, и ржали там над нами. Опозорил нас Васильич на весь свет.

Витяй глянул на кузов, что-то прикинул и спросил, с надеждой в голосе:

– Мужики, может, подкинете?

Леник вернулся на место и сказал коротко:

– Все, трогай.

Гентос тронулся, затем не выдержал, спросил:

– Что, неохота дружков подвозить?

– Нахрена нам неудачники? – спросил в ответ Леник и смачно зевнул. До деревни добрались весело гогоча.

Дни тянутся своим чередом. Чем ближе конец недели, тем тяжелей становится на душе. От Аси ни весточки. Я тоже молчу. Рвать, так рвать. Однако под сердцем поселилась ледяная жаба. И растет день ото дня. Все-таки, очень не хочется ее терять.

Вот, наконец, суббота. Неужто уже неделя прошла? Словно стою у входа в зубной кабинет. И входить страшно, и делать нужно. Иначе будет только хуже. Хорошо, что не нужно на работу – я сейчас не в состоянии что-либо делать. Руки дрожат, мысли прыгают с места на место. Месяца не прошло, а уже вторая потеря. Господи, помоги продержаться этот день. Дай силы вынести. Дальше уже будет легче. Занять бы себя чем-то, но не хочу. До рвоты не хочу.

Я пошел на кухню. Сделал крепкий кофе. Заметил, что дрожат не только руки, а колотит меня всего. Закутался в халат, забрался с ногами в кресло. Сергей, насвистывая, подошел к холодильнику. Достал кусок колбасы, помидорку. Повернулся ко мне.

– Ух-е… Вадим, с тобой все в порядке? Как ты себя чувствуешь? – участливо спросил он. – Ты бледный, как смерть. Дай-ка, гляну температуру…

Он протянул руку, коснулся лба.

– Точно. Горишь. Тридцать девять. Давай быстро двигай в постель. И не вставай. И гадость эту не бери, – отодвинул он мою чашку. – Я сейчас травяной сбор заварю.

– Пройдет. Скоро пройдет, – пробормотал я. Тем не менее, послушался наставника, пошел к себе.

Вскоре подошел Сергей. Чашка, которую он нес, распространяла духмяный аромат по комнате. Пахло жимолостью. Он присел рядом, взгляд полный заботы.

– Не могу понять, что не так, – сказал он. – Это ни простуда. И не ангина. Вроде все в порядке. Пока не вижу причины твоего недомогания. Но подождем. Добрый стук наружу всегда вылезет.

– Я обрел путь, когда казалось, уже летел в пропасть, – сказал я. Если уж изливать душу, то кому, как не верному другу. – Я с легкостью оставил старый мир за плечами. Сегодня, ради нашего пути, я оставляю свое другое, несостоявшееся будущее. Но это нелегко. Ради нашего пути, я оставляю радость, нежность и тепло. Ради нашего пути, я оставляю смех на своем плече, игру в снежки, касание ладони. Детей, которых никогда не подброшу на руках. Их буськи… Любовь.

Мой голос исказился и сорвался. В горле – огромный комок.

– Понимаю, – покачал головой Сергей. – Вот она причина твоего недомогания. Все болезни от нервов. Только венерические от любви. Пей чай, там несколько успокаивающих травок. Все хвори, как рукой, снимет. Давай-давай, вот, попробуй, какой вкусный…

Он хлопотал надо мной, как медсестра в больничке.

Как ни странно, Серегин чай поднял меня, как по волшебству. Переживания и грусть улетучились. Дрожь прошла, напротив, стало тепло. Я почувствовал себя лучше. Намного лучше. Как кусочек сыра, разомлевший под лучами яркого солнца. Ууу-х, захотелось встать и сделать что-нибудь. Неважно, что.

– Тут-тук, – постучал в дверной косяк Сергей. Он вошел в комнату, и еще возле дверей спросил:

– Как там наш больной? – прищурив глаз, критически меня оглядел. – Я смотрю, выздоровел! Цвет лица – розовый, температура в норме. Ну, все путем, не вешай нос!

– У тебя чай точно без наркоты? – спросил я его. – А то, как-то мне вообще классно.

– Конечно, без наркоты, – обиделся он. – Я и наркотики – вещи не совместимые. Обычные легальные травки, собранные в нужное время в нужном месте. И правильно приготовленные.

Он снова присел рядом со мной.

– Насколько я понимаю, твоя хандра связана со страхом вечности. И страхом одиночества. Ты приостановился на минуту. Оглянулся назад, и испугался, что потеряешь все это. Ведь мы оставляем и много хорошего. В том числе и родственные связи. А каждый из нас хочет быть со своим родом. Хочешь, я расскажу тебе, что такое род?

Его заботливые глаза смотрели с вопросом. Я кивнул.

– В каждом из нас с самого детства сидит подсознательное желание совершить что-нибудь этакое. Чего-то достичь в жизни. А лучше совершить что-нибудь великое, подвиг. Не для того, чтобы быть лучше других, нет. А потому, что мы – дети бога. В каждом из нас капля творца.

Но не каждому это удается. Наиболее часто человек, уже на закате жизни, оглядывается назад. И понимает, что прожил, в общем-то, скучную, однообразную, ничем не примечательную жизнь. Вспомнить особо нечего. И поздно уже что-то менять. Единственное, чего он по-настоящему добился в жизни – это его дети. Понимаешь, его дети, его продолжение, могут сделать то, что он не сумел. С надеждой человек перекладывает ответственность за совершение подвига на плечи своих детей. А те, в свою очередь – на плечи своих. Получается цепочка. Это и есть род.

Род может быть коротким, может быть длинным. Чем длинней род, тем больше ноша на плечах потомков. И эти плечики побаливают. Род завершается, если потомок совершит подвиг, или сделает что-нибудь достойное подвига. Надежды дедов полностью оправдываются, и они спокойно могут отдыхать в вирыи.

– В раю? – вставил я.

– Не хочу прибегать к конкретным понятиям. Мы уже это проходили. Пусть будет абстрактное – вирый. Так о чем это я? – он потер лоб. – Ах да… Может быть такое, что человек погиб, совершая подвиг, и не оставил после себя потомства. Ничего страшного, ведь его род успешно завершился. Мы не для жизни на Земле живем. Гораздо хуже, когда последний в роду человек умирает, не оставив после себя детей, и не совершив ничего особенного. Такой род прерывается. Происходит крушение надежд поколений, которые, получается, впустую прожили жизнь.

– А что предки?

– Ревут и зубами срежечут. О, ты бы слышал их стенания!

– Слава богу, у меня сын есть. Если вдруг не выпадет на мою долю ничегошеньки Великого, он сможет попытаться.

– Но я думаю, ты и так сделал многое. Ты выходил за границы нашего мира. Это то же самое, что на орбиту слетать. Я думаю, что твой род завершиться вместе с тобой.

– Эй-ей! Я еще не собираюсь помирать!

– А я и не говорил, что это случится скоро. Просто ты уже стал последним звеном своего рода. А твой сын станет основателем нового.

Сергей поднялся.

– Ладно, отдыхай,– сказал он, – хватит мне тебя грузить. Тебе поправляться нужно.

– Сергей, ты меня никогда не грузишь. Я всегда рад, когда ты рассказываешь мне что-нибудь новенькое. Из мира необычного.

– Но все равно, отдыхай. На этих выходных занятий не будет, – сказал он и вышел из комнаты.

Хоть Серега и отменил занятия, я все выходные провел с пользой – штудировал и упорядочивал свои записи. Кое-что подправлял, дописывал. Увесистая получилась кипа листочков. Болезнь больше меня не беспокоила, да и мысли об Асе куда-то улетучились. Вот так надо забивать!

В понедельник поднялся, как огурчик. Окатил себя водой, просмотрел свою рукопись и, насвистывая, пошел на работу. Серега догнал меня на пол пути.

– Э, дружбан! Что это ты как метеор сегодня?

– Не метеор, а Юпитер! Самочувствие отличное! Настроение отличное! Готов к труду и обороне. Серега, не знаю, что там было у тебя в чашке, но – спасибо.

– Да не за что. Сбор как сбор. Я думаю, возможно, плацебо сработало.

– Вот его в следующий раз и заваривай!

– Хорошо, – засмеялся Сергей.

Однако на станции дела обстояли совсем не радужные. Едва мы зашли на мол, на глаза попались наши коллеги, сидящие на лавочке. За версту видно мрачные и унылые лица.

– Что случилось? – спросил, подойдя к ним, Сергей.

– Не слышал? Закрывают нас, – ответил Сивый и швырнул в сторону бычок.

– Как, закрывают?

– А так. Все. Адью!

– Где Гард?

– Внутри, где же еще? Рвет и мечет.

– Икру мечет, – перефразировал его Леник, но никто не засмеялся.

Внутри царил беспорядок. Перевернутые столы, разбросанные по всему полу бумаги, опрокинутые стулья. Гена встретил нас у входа. Гардея я заприметил не сразу. Он стоял на коленях, сгорбившись у покосившегося бюро. Выгребал бумаги, быстро просматривал, и кидал в кучу перед собой. Его широкие плечи судорожно подрагивали. Тяжело видеть сильного человека, у которого вырвали почву из-под ног.