Плевать на все с гигантской секвойи - Екатерина Вильмонт

– Маря, я как сказала, так и будет! Не хватало мне еще вшей тебе нанести…

– Я тебя одну не отпущу, а то еще кого-нибудь прибьешь!

– Если мне та падла еще попадется, я ее опять прибью! Только уже по-тихому. Подойду сзади и дам кирпичом по башке… Ты Мишку с кем оставила?

– Одного!

– Живо езжай домой и сделай как я сказала!

Спорить с Алюшей было бесполезно. Она никогда не упрямилась по пустякам, но если уж стояла на своем, то сбить ее нельзя было никакими силами.

– Сильна старуха! – восхищенно помотала головой Люда.

– Если б ты знала, как я тебе благодарна!

– Есть о чем разговаривать!

– Но я так растерялась… И вообще, все это ужасно!

– Марик, прекрати. Твоей обидчице здорово досталось, радуйся.

– А если она не успокоится? Она же оставила заявление…

– Ты мою адвокатшу видела? Или, по-твоему, нашим ментам совсем уж делать нечего, только старуху преследовать?

– Но ведь есть заявление!

– Нет, Марик, ты все-таки непроходимая дура! Она найдет, кому дать взятку, и дело с концом.

– Господи, Людка, ты просто чудо, с тобой я успокаиваюсь и понимаю, что все не так плохо…

– Марик, вбей в свою глупую голову, что у тебя-то как раз все хорошо.

Они вошли в квартиру. Мишка спал под воинственные вопли Джеки Чана. Марина выключила телевизор, поцеловала сына, погасила свет.

– Людка, я так проголодалась!

– Честно сказать, я тоже. Продолжим? Только приготовь старушке все, что она просила.

– Да-да, конечно!

– Ну так что дальше было там, в Швейцарии?

– Много всякого, и плохого и хорошего.

– А детей почему не было? Твоему парню лет десять, не больше? Это швейцарца сын?

– Нет, я встретила другого человека, влюбилась, забеременела, вернулась в Россию, родила, а он вскоре погиб, разбился на машине…

Люда деликатно промолчала, а потом не выдержала:

– Марик, а ведь ты что-то врешь!

– Вру? – вспыхнула Марина.

– Определенно врешь. Эта часть твоего рассказа звучит как: «Упал, потерял сознание, очнулся – гипс!» Но я не стану лезть к тебе в душу. Захочешь – скажешь.

– Люда, а что ты хотела сказать, когда позвонили из милиции?

– Не помню уж.

– Ты говорила, что поняла, почему я все время трясусь от страха.

– А, да… Эта твоя Нора, будь она неладна, тебе всякие кретинские проклятия выкрикивала, так?

– Так.

– А у тебя в тот момент наступил перелом в жизни, ты встретила свою любовь, тут все чувства так обостряются, что иной раз спятить можно. Ты и спятила! Восприняла эти выкрики гнусной бабы всерьез, причем на уровне подкорки… А так нельзя, Марик! Ты же в общем нормальная баба! Свою подкорку надо защищать от всяких идиотских воплей. Мало ли кто что кричит! У нас в районе есть одна сумасшедшая, так она, когда меня видит, начинает кричать: «Убийца! Убийца с третьего этажа!»

– А ты на каком этаже живешь? – улыбнулась Марина.

– На шестом! Она сумасшедшая, но, между прочим, это неприятно, когда заходишь купить колбасы, а в тебя тычут пальцем и орут, что ты убийца с третьего этажа, но я же не переезжаю на третий этаж и никого не убиваю…

– Людка, ты всегда была такая умная, а?

– Ну, наверное, какие-то задатки были… – засмеялась Люда. – Но жизненный опыт тоже помогает, особенно когда работаешь с людьми.

– Ты права, ты совершенно права! То есть просто фантастически права! Я действительно была напугана надвигающимися переменами в жизни, и ее идиотские проклятия упали на удобренную почву! Господи, Людка, у меня как будто камень с души свалился!

– Вот и славненько! Давай за это выпьем!

– Знаешь что! Я сделаю тебе витрину даром, без всяких платьев. В подарок!

– Нет, Марик, дружба дружбой, но я не люблю быть обязанной, даже подруге. Поэтому сделаем как договорились! Слушай, а у тебя есть фотки твоего мужика?

– Миши? Есть, конечно! Показать? – обрадовалась Марина.

– Покажи!

Марина принесла альбом, где были фотографии, сделанные в Турции и на даче.

– Хорош, ничего не скажешь, хотя на мой вкус староват, я люблю посвежее…

В этот момент хлопнула входная дверь. Марина выскочила в прихожую:

– Алюша!

– Маря, не подходи! – И она босиком прошлепала в ванную. На ней был только старенький байковый халат явно на голое тело.

– Где твои вещи?

– Выкинула!

– Ты что, на лестнице догола разделась?

– Так никто не видал! Уйди, Маря! Кому говорю!

Марина вернулась на кухню.

– Слушай, Марик, а ведь твой сын здорово похож на этого мужика.

– Мне уже говорили, хотя я особого сходства не вижу, – засмеялась Марина. То ли от выпитого, то ли от разговора с Людой она ощущала какую-то странную легкость, почти счастье.

– А ты уверена, что прижила сына не от него?

– Конечно, уверена, что за глупости!

Они еще долго сидели, в кухню заглянула Алюша, как-то недовольно покачала головой, но присоединиться к ним отказалась.

– Поешь хоть, – сказала Марина.

– Не хочу! – мрачно отозвалась Алюша и ушла к себе.

Наконец Люда собралась домой. Вызвала такси и на прощание потребовала:

– Марик, теперь ты должна у меня побывать!

– Людка, ты еще не будешь знать, как от меня избавиться! Мне давно ни с кем не было так легко и хорошо.

– А что я говорила! Русским бабам психоаналитики не подходят. Подруга и рюмочка – лучший психоанализ, конечно, при условии, что подруга не стерва и не идиотка. Ну все, пока! С мужиком своим познакомишь?

– Обязательно!

– Может, у него какой-нибудь дружбан в запасе есть!

Люда ушла. Марина вернулась на кухню вымыть посуду. Почти сразу за ней туда явилась Алюша. Не стала вырывать у нее из рук посуду, а мрачно села за стол.

– Ну? – сказала она требовательно.

– Что – ну? Это я должна сказать ну! Что за дела? Зачем ты драку учинила? А если б она тебя убила или покалечила?

– Ха! Она – меня? Смеешься, что ли? Я ей как врезала по сопатке, она и снюнилась! Подружка! Теперь вот новую приваживаешь? Мало тебе? Да выпиваешь с ней! Это куда годится? Вона как, цельную бутылку выжрали!

– Что ты разворчалась? Значит, мне так надо было! И Людка – совсем другое дело, я ее сто лет знаю, со школы еще…

– В школе-то небось вы не выпивали! Ишь, дела какие – водку с бабами хлестать! Вот Мише твоему скажу!

– Слушай, ты что на меня нападаешь? Кого в милицию загребли, меня?

– Ой, Маря, ты бы видела… Я чуть со смеху не уссалась!

– Это от чего же? Оттого, что по сопатке врезала?

– Да нет, я такая злая была, врезала ей, а потом в волосенки вцепилась, а волосенки у меня в руках и остались! Парик у ней! Между прочим, она потому и озверела… Народ-то видал, что у ней на башке только пух-перо.

– Народ?

– Ага, она так визжала, что народ собрался, и, как на грех, мент мимо шел… Одно скажу – ни о чем не жалею, даже если меня потом в тюрьму упекут.

– Никто тебя не упечет, и, между прочим, благодаря Людке. Я так растерялась, а она свою адвокатшу вызвала…

– Да ну, надо было взятку дать, и все дела.

– Пробовали, отказался.

– Небось ему эта лысая сука больше сунула… Веришь, Маря, – она даже понизила голос, – я такое удовольствие получила…

– Ну ты даешь!

– А ты? Ты почему всю дорогу от меня такое скрывала, а?

Михаил Петрович возвращался в Москву, снедаемый таким нетерпением, какого уж и не помнил за собой много лет. После довольно вкусного обеда – он летел в бизнес-классе, – с удовольствием вытянув ноги, он попытался заснуть. Но не смог и попросил у стюардессы московские газеты. Она с очаровательной улыбкой принесла ему целую охапку. Он принялся небрежно их пролистывать. И вдруг замер. С газетной полосы на него смотрела Марина. В открытом белом платье, с чуть пьяноватым выражением лица. Он прочитал под фотографией «Героиня роскошной вечеринки Марина Зимина, модный декоратор, в самый разгар веселья, когда она была в центре внимания, подверглась нападению! Одна из присутствующих дам облила ее наряд красным вином! Красавица расстроилась, конечно, но вскоре нашла утешение… (См. следующую страницу!)» Михаил Петрович быстро перевернул страницу и увидел Марину в каком-то капюшоне, а рядом с нею нежно улыбающегося Виктора Раевского. Подпись гласила: «…Нашла утешение в объятиях господина Раевского, который увез ее в ночь на своем «Лексусе».

Ревнивое бешенство захлестнуло его. Потемнело в глазах, задрожали руки. Что она наделала! Но способность трезво мыслить вернулась почти сразу. Что уж такого крамольного в этом снимке? Два человека выходят из здания фирмы, мужчина и женщина. Женщину только что обидели. Что должен сделать нормальный мужчина, особенно если женщина пришла на вечеринку одна? Увезти ее оттуда. Вопрос только в том – куда?

Да домой, глупости все это… У Марины лицо на втором снимке совершенно несчастное, а Раевский улыбается. Значит, пытается ее успокоить. Может быть, они давно знакомы… И в этом нет никакого криминала… А разве я сам, окажись на его месте, не сделал бы то же самое для любой женщины в таком положении? Бедная, каково быть, что называется, царицей бала, а потом… Наверняка она чувствовала себя отвратительно, одиноко… если бы я был рядом… Глупости все это, бред ревнивого воображения! Что ж я, не знаю, что журналюги из всего сделают сюжетец, который может у кого угодно возбудить любые подозрения? У Раевского прекрасная репутация, он уж лет тридцать живет с женой… Ну, положим, это ничего не значит, я тоже прожил с женой почти тридцать лет, а встретил Марину, и все… Может, и он… Нет, нельзя так думать, Марина мне пока никаких поводов сомневаться в ней не давала, она любит меня, я это твердо знаю! А на все остальное мне плевать… Но распаленное ревностью воображение против воли рисовало картины «утешения»… Ну и что, что он тридцать лет женат и у него безупречная репутация? Просто, видно, ловкий мужик, умело все скрывает… А тут такая красивая женщина нуждается в помощи… Нет, я брежу! Что такого особенного случилось? Платье вином облили, подумаешь, тоже мне, повод для трагедии! А откуда, кстати, взялись журналисты? Булавин не любит пускать их на тусовки. Как это все неприятно, теперь на фирме на меня будут пальцем показывать: видали старого дурака? Всю жизнь ради бабы поломал, а она при первой же оказии наставила ему рога! Он даже невольно ощупал лоб, не растут ли уже? И, поймав себя на этом, рассмеялся. Да, я влип! Сроду со мной такого не было! И с этим надо что-то делать! Неужели мое счастье было таким недолгим? Неужели все рухнуло? Нет, нельзя… Нельзя поддаваться… Я как будто проглотил яд, и этот яд будет медленно и верно убивать мою любовь… Нет, я не сдамся. И не стану думать об этом… Я старый, прожженный бабник, неужели я по ее глазам сразу не пойму, было или не было! Она приедет меня встречать, и я сразу все пойму! А если меня что-то смутит, спрошу напрямик! Она признается, если виновата. «Мать умрет, а сын тебе достанется», – всплыло в памяти. Вот оно! Она может покончить с собой, если я несправедливо ее обвиню. Ерунда, с какой стати ей кончать с собой? Просто рассмеется мне в лицо и скажет: «Мишка, ты дурак!» – и будет права…