Утро без рассвета. Колыма - Эльмира Нетесова

— Так у вас воровать нечего, — ошарашил его Беник.

— Что?

— Бояться не стоит. Тут любой вор деквалифицируется. Красть нечего.

— Как так? — изумился начальник.

— Да так! В магазинах ничего стоящего. А тряпки кому нужны? Уважающий себя вор не на это смотрит. Вот в Одессе, к примеру, в магазинах есть все, что душа пожелает. И золото, и камни, и деньги! А здесь? Их выручки за неделю мне не хватило бы и на один вечер в ресторане посидеть.

— Вот это да!

— К тому же, имей я здесь кучу денег — тратить их все равно негде. Ну что? В столовой пять порций икры возьму? Так она копейки стоит. Ни ресторана, ни женщин. А деньги застоя не любят, им нужен оборот. Иначе нет смысла их приобретать.

— Ишь ты! А я-то думал, что ты по сознанию перестал воровать.

— И по сознанию! Кому охота назад в лагерь возвращаться. Там не сладко. За пайку хлеба весь день без отдыха вкалывай.

— Ну, а когда освободишься, что делать станешь?

— Работать, — не сморгнул Беник и нехорошо подумал об

умственных способностях начальника.

— А по какой специальности.

— Я их теперь много имею. А Одесса — город большой. Все пригодятся.

— Да. Вот у меня тоже друг был. С детства вместе росли. Оба без отцов. Мой — в гражданскую погиб, его — на самолете. Пилотом был. А самолеты тогда хлипкие были. Несовершенные. Вот так. Вместе с ним мы ФЗО закончили. Вместе ходили вагоны разгружать. Есть хотелось обоим. Одну и ту же девушку полюбили. Вдвоем. Да только погиб он. В войну погиб. А ты внешне— его копия. Даже своим глазам не поверил, когда впервые тебя увидел. И если бы не хоронил своими руками — в чудо бы уверовал. Что жив мой друг. Потому и позвал тебя с собой. Вернее— не тебя, его тень. Ты уж прости меня. Каждому хочется немного в молодость свою вернуться. Я даже, дурак старый, про себя его именем тебя называл, — вздохнул начальник милиции.

— А как его звали?

— Жора!

— Жорка! А вас?

— Меня — Евгений. Евгений Иванович.

— У меня не было друзей. Кенты — не в счет. Они «по делу». В жизни — не годятся.

— Я сына своего его именем назвал. Тоже Жора. Эх, да только пока он вырастет!

— Но он растет. А у меня ни отца, ни сына, ни друга. Никого. — Евгений Иванович посмотрел на Беника печально.

— Ты — как он! У него, кроме меня, тоже никого не было. И девушка… Моя жена. А он погиб. Жил один. И погиб. Эх-х…

Начальник милиции закинул леску. Беня видел как, отвернувшись, он вытер рукой глаза.

— Иванович! Дай закурить, — попросил Беня.

— Возьми во внутреннем кармане куртки.

Беня курил, смотрел на Евгения Ивановича, ставшего ему понятным и неосознанно приблизившимся от того, недавнего начальника до обычного человека, умевшего помнить друзей и через годы. Знавшего голод.

«А кто меня помнит? Кто? Скальп? Но таких, как я на его счету др черта», — думал Беня.

— А где твой отец? — спросил вдруг начальник.

— Бросил он нас. Ушел. К другой бабе.

— Не знаю. У нас в Тигиле тоже один завелся. Детей наделал и ходу на материк. Я его разыскал. Привез. Велел детей вырастить сначала. Ведь трое мальчишек. Ну и пригрозил — мол вздумаешь удрать, найду и

посажу. Ну и глаз с него не спускаю. Уже пятый год.

— Счастливые мальчишки, — вздохнул Беня.

— Кой там черт счастье? Не отец, а кобель! Сущее наказание. Всех баб в селе перещупал. Кто его не бил! Зародится же такое дерьмо!

— Я не о нем,

— А-а! Так должен же кто-то детворе помочь.

— Помочь… Мне один раз помогли. Выручили. А потом непомерную плату за это потребовали. Всю жизнь в должниках ходил.

— Это за что? — удивился Евгений Иванович.

— Спас меня один мужик. Украл я в детстве кошель у одного. И поймался. Тот бить стал. А тут мужик подоспел. Вырвал. Выручил. Но вором оказался. Все годы потом я за то спасение платил ему. Так-то. После этого сам старался обходиться. Чтоб без долгов.

Ни Беник, ни Евгений Иванович не заметили, как встало солнце, как прошел день. Как пролетело время. Спохватились, когда стало темнеть. А у ног трепыхались десятка три форелей.

— И ухи не сварили. Голодный ты со мной остался. Вот беда! Как завтра работать будешь.

— Завтра у меня немного работы.

— Знаешь, когда свободная минута будет — забегай. Просто. Договорились?

— Хорошо.

Но скоро увиделись они вновь. В этот вечер вернувшись домой, услышал Беня шум по соседству. Плач. Вскочил. Соседка, та, что приносила девочку — сидела на полу вся в синяках. А муж ее у стола допивал водку.

— С-сука! Потаскуха! — орал он на нее.

— Ты за что ее избил? — подошел Беня.

— Явился! Это к тебе она бегала! — подскочил сосед.

— А ну выйди! Я тебе покажу как с женщиной надо обращаться! — дернул его Беник.

— Не трожь его! — крикнула баба с пола.

Но поздно. Сосед ударил Беню кулаком. На койке закричала девочка. Поселенец устоял. Хотя в глазах, как в колесе все закрутилось, волчком. Он напрягся. И его знаменитые во всех одесских малинах кулаки заработали четко, ритмично.

Удар в челюсть. Лязгнули зубы. Удар в сплетение — нарушено дыхание. Удар в грудь — сломано сопротивление. Еще пара ударов в челюсть. Потом под ребра. Сосед на полу. Глаза обезумели от боли и злобы.

— Не смей! — подскочила баба.

— Пардон, мадам! Но я из этого плебея сделаю отменный кровяной бифштекс, если услышу из его вонючей пасти хоть одно плохое I ново, сказанное в ваш адрес.

Мужик медленно поднимался с пола. Беня уже подошел к двери. Хотел выйти. И вдруг отшатнулся. Нож воткнулся совсем рядом. У самого виска. Вмиг повеяло знакомым холодком. В груди все вспыхнуло. Смерть… О! Ее он привык видеть в лицо. Кенты не раз держали Веника под ножами. Но разве можно испугать того, кто этим закален? В глазах Бени не огонь, пожар вспыхнул.

— Он охотник! Уйдите! — крикнула баба.

— Я тоже! — рыкнул Беня. И одним страшным прыжком сбил с ног соседа. Вцепившись в него стальными пальцами вытащил на улицу. Он не видел, как выскользнула из дома баба и побежала куда-то оголтело.

Поселенец забыл обо всем, перед глазами вспыхивало лицо матери, потом лицо соседки, лица сестренок и лицо девчушки на койке.

Сосед влипал телом то в землю, то в стену, то в угол дома… Да так, что они вздрагивали. Лицо охотника стало черным. Вспухло. Но он не отставал. И снова кидался на Клеща. Тот, жалеючи, бил вполсилы.

— Это ты меня рогоносцем сделал! Вор! Ты опозорил меня и дочь. Тебе в тюрьме гнить! Я посажу! Не найдешь нигде угла!

И Беня не выдержал. Не удержал кулак, влипший в висок. Сосед осел. Затих. Упал. Поселенец услышал топот ног. Оглянулся. К нему бежал Евгений Иванович и милиционер!

— Собирайся!

— За что?

— Вот за это!

— Так он сам виноват.

— Нечего в чужую семью лезть! — крикнула подоспевшая соседка.

— Евгений Иванович!

— Ну что?

— Он бил ее. Я заступился. Он вором назвал. А что я у него украл! Грозило! Он же нож в меня кинул!

— Какой нож?

— Он в двери торчит.

— Огляди! Жив он? — велел милиционеру начальник.

— Да живой! Я его не убил! Проучил гада, — сказал Беник. Милиционер внимательно слушал пульс. Все смотрели на него.

— Жив, — вздохнул он.

— Что случилось у вас? — спросил Евгений Иванович женщину.

— Ну выпил он немного. Поругались.

— От того и синяки? — усмехнулся начальник.

— Приревновал он меня, — созналась женщина.

— К нему? — кивнул начальник на Беню.

— Да. Дочку он однажды нянчил. Меня на работу вызывали. А он вернулся из зимовья и узнал. Молчал. А выпил и начал. Но ничего бы не случилось, если б этот не вмешался.

— Так-так, значит, вступаться не надо? — улыбался Евгений Иванович.

— Сами бы разобрались, — подтвердила соседка.

— Эх, бабы, ну куда ваша гордость девается. Или с замужеством забываете, что принадлежите к роду человеческому?

— Мы с ним еще не расписаны. А теперь он и вовсе уйдет от нас, — всхлипывала женщина.

— Ну! Как он там? — повернулся Евгений Иванович к милиционеру, приводившему в сознание охотника.

— Дыхание лучше, скоро в себя придет.

— А ну-ка, пойдем поговорим с тобой, — позвал Веника начальник.

— Ты кулаки свои почаще в карманах держи. Меньше ими работай. Не забывай, что на поселении живешь.

— Не хотел! Но он, сволочь, сказал, что я с его бабой спал. И задел меня тюрьмой! Вроде он вояка бабий — человек, а я говно.

— Так обратное разве кулаками доказывают?

— А как ему иначе мозги вправишь?

— Свои сначала в нужную сторону поверни.

… А через неделю сосед уехал. Совсем. Не простившись ни с женой, ни с дочкой. Втихую забрал вещи и исчез из Тигиля. Соседка ночами плакала. Успокаивала дочку. Уговаривала саму себя. Все это слышал Беник, но решил никогда больше не заходить к соседке.