Роман-трилогия «Остров Русь» - Сергей Лукьяненко

— Кто «она»?

— Да щука моя волшебная, что все желания выполняет...

Иван крепко зажал рот боевой рукавицей. Ему вдруг явственно вспомнилось, как стоящий в обнимку с полоненым печенегом Мойшей Емеля вопит: «Закуски нет, Иванушка?! Не беда, исправим! Мне для тебя и ЕЕ не жалко!» А еще вспомнились Ивану рыбьи кости на трактирном столе.

— У тебя память часто отшибает? — поинтересовался Иван.

— Нет, сегодня впервой такое случилось... Как медовуху пили — помню, как печенега полонили — тоже. А дальше — хоть убей... К слову, убивать-то ты меня будешь?

— Что ты, Емелюшка, — ласково сказал Иван, — То шутки наши, богатырские. Ну, мне пора.

И он тоскливо пошел по коридору, вытирая о кольчугу измазанные в бананах пальцы. Бедный Емеля! Лишился своей единственной опоры — щуки! А ради кого? Ради него, дурака! Как тут обижаться...

Иван всхлипнул, промакнул глаза носовым платочком и сослепу налетел на бредущего по двору богатыря.

О, это был богатырь, так богатырь! Лицо его было отмечено печатью аристократизма, булава была украшена каменьями самоцветными, а походка — почти тверда. От толчка Ивана он упал на землю, но сноровисто поднялся и насупил брови.

— Извиняйте, — буркнул Иван и попытался проследовать дальше. Но богатырь крепко держал его за кафтан.

— Добрый молодец! Вы скверно воспитаны! Вы толкнули богатыря, находящегося в состоянии жестокого похмелья, и считаете, что это вам сойдет с рук?!

— Я толкнул вас нечаянно, а толкнув — извинился, — ответил Иван, пытаясь освободиться. Богатырь отпустил кафтан, но вслед презрительно бросил:

— Сразу видно, что вы не киевлянин...

— Да! — взвился Иван. — Из-под Мурома я! Но это не помешает мне окоротить на голову заносчивого киевлянина!

— Хорошо, — промолвил богатырь довольно. — В полдень на Куликовом поле. И не забудь мамке с папкой отписать, что погиб от рук Добрыни Никитича.

— Добрыня! — охнул Иван. Но богатырь уже прошел в казарму.

Продолжая свой путь по двору, Иван прикидывал, как поделикатнее сообщить родителям горестную весть. Может, сначала написать все свежие новости, а в посткриптуме упомянуть: так, мол, и так, убит Никитичем... Или наоборот: сначала сказать, что помер от рук Добрыни, а потом весело пересказать предшествующие собы...

Сегодня у Ивана был невезучий день. Он не заметил группу богатырей, едущих наперерез, и был сбит лошадью того самого толстого богатыря, который давеча так ловко расправлялся с сотоварищами на лестнице. Наткнувшись на покрытый кольчугой лошадиный бок, Иван-дурак запнулся и упал под конское брюхо. Богатырь остановился и с хохотом заявил:

— Попал под лошадь! Ну и добры молодцы шастают по нашему двору! Со смеху помрешь!

— Дави его, Илюха! — радостно посоветовал ему другой богатырь.

— Да ладно, пущай живет. Тем паче, по роже судя, земляк он мой.

Иван потряс головой и сел под лошадиным брюхом. Посмотрел вверх и поморщился. Позор! Даже не конь добрый его сбил, а добрая кобыла.

— Славная у тебя лошадь, Илюшенька, — подал тем временем голос тот богатырь, что советовал задавить Ивана. — Будь эта кобыла конем, была б ей цена триста рубликов.

— Ха! Эта лошадь отродясь конь, а цена ей — пятьсот рублей! — не моргнув глазом соврал Илья. — Эй, добрый молодец, долго будешь под моим конем разлеживаться?

Иван-дурак вылез из-под лошади, раздвинув спускающиеся, видно для маскировки, до самой земли звенья лошадиной кольчуги, и ехидно ответил:

— Был бы конь — сразу б вылез! Искал я, за что ты пятьсот рубликов отдал, а нашел только на триста!

Наступило гробовое молчание. Илья поднял булаву, потряс ею, потом сдержался и коротко произнес:

— Ровно в полдень...

— На поле Куликовом, — поддержал его Иван. И, понимая, что помирать все равно придется, добавил, куражась:

— Только не подводи своего коня к моему Гнедку. Он у меня, как огонь жарок, не устоит!

— Не люблю я земляков убивать. Да придется, — со вздохом сообщил богатырь. — Пока, муромчанин!

«Земляков?..» — понял вдруг Иван.

— Илья Муромец?! Заступничек?!

Но тот уже ехал дальше, сокрушаясь о нынешней молодежи, которая не способна отличить коня от кобылы.

— Так, доигрался, — пробормотал себе под нос Иван. — Добрынюшка-то добрый, может и пощадить... А вот Муромца я обидел знатно... Кто ж меня, дурака, за язык тянул? Ой-ой-ой.

Он взнуздал Гнедка и печально промолвил:

— Теперь буду практиковать хорошие манеры. Без закуски не пить, матушке письма писать... С богатырями не ссориться. О! Кстати...

Перед Иваном стояла группа о чем-то оживленно беседующих богатырей. Один из них, тощий и интеллигентный, был дураку знаком. Именно его использовал Муромец на лестнице в качестве булавы.

Так вот, из кармана этого богатыря случайно вывалилась грамотка. И рассеянный богатырь, наступив на нее кирзовым сапогом, стал втаптывать бересту в грязь.

— Расступись, расступись, — заорал Иван и, ловко перегнувшись с коня, выхватил грамотку из-под сапога богатыря. Тот смерил его гневным взглядом и заявил:

— Что это вы, молодой человек, в грязи роетесь?

— Вот, — радостно пролепетал Иван, протягивая богатырю грязную бересту. — Вы письмецо обронили.

— Это не мое письмо.

— Но я же видел, как оно выпало из вашего кармана! — настаивал Иван.

— Ха! — хором воскликнули богатыри, поглядев на бересту. — Почерк Марьи-искусницы. Уж не шашни ли у тебя с ней, Алешенька?

— Нет. Это не мое письмо. И почерк не Машин. Или вы хотите сказать, что и сами получали от нее письма?! — заорал богатырь. Его товарищи сконфуженно опустили глаза.

— Это просто заявка Микуле Селяниновичу на комплект праздничных кольчуг, — потрясая грамоткой продолжил Алеша угрожающе. — Верите?!

— Верим, верим, — затараторили богатыри.

— Ну хорошо, коли так. Я отдам бересту Микуле... при случае.

Богатыри стали торопливо расходиться. Иван остался один на один с Алешей.

— Юноша! Вы — убийца! — гневно заявил Алеша.

— Да? — удивился дурак.

— Да! Вы убили мою веру в чистую любовь. Так что...

— В полдень, на Куликовом поле, — обреченно сказал Иван. — Да, кстати, вы, часом, не знаменитый Алеша Попович?

— Он самый, — удивился богатырь. — Откуда знаешь?

— Догадался, — разворачивая Гнедка, бросил Иван. — До встречи на поле...

Долго скакал Иван по Киеву. «Ох и дурак, — думал он о себе. — поссориться с тремя былинными героями, с тремя богатырями!» Он пришпоривал Гнедка и гнал все дальше и дальше, пока не понял, что его одолевает сушняк. Подъехав к колодцу, Иван стал ждать.

Через полчаса к колодцу подошла красна девица.

— Красна девица! — позвал ее Иван.

Та лукаво улыбнулась.

— Дай-ка мне испить водицы, от вражьей крови умыться, — продолжил Иван.

— Какой смешной, — фыркнула девушка и, набрав полное ведро, изящно протянула его дураку. Второе она поставила перед Гнедком, чем сразу завоевало его сердце.

Допив водицу, Иван икнул и спросил:

— Как звать-величать тебя, красна девица?

— Марья-искусница, — томно произнесла красавица. — И никакая я не девица, а вовсе мужнина жена.

— То дело поправимое, — похлопав по булаве, сказал Иван. — Ох, Марьюшка, люба ты мне! Давай, пофлиртуем легонько?

— Светло еще, добрый молодец, — остановила она его порыв. — Что люди добрые скажут? Приходи вечером на сеновал.

— Эх, Марья. Не дожить мне до вечера, — грустно сообщил Иван. — Вызвался я биться с Ильей Муромцем, Добрыней Никитичем да Алешей Поповичем... Кранты мне.

— Да, тяжко дело, — облокотившись о колодец, сказала Марья-искусница. — Со всеми сразу, что ль, биться будешь?

— Выходит, что так. В полдень, на Куликовом поле.

— А победить слабо.

— Слабо, — признался Иван. — Да и не поднимется у меня на заступничков народных булава.

— Чем бы тебе помочь?.. — задумалась Марья, доставая из кармана горсть жареных семечек и увлеченно их лузгая. — Будешь?

— Да я больше бананы уважаю, — слабо возразил Иван, но взял у Марьи полпригоршни семечек. — Так как насчет флирта, а?

— Приходи на сеновал, — твердо повторила Марья. — А на поле Куликовом всякое может случится. Не вешай носа раньше времени.

— Буду жив — приду, — вздохнул Иван и медленно поехал на Куликово поле.

Глава вторая, о том, что три головы хорошо, а четыре — лучше

Прибыв на поле, Иван обнаружил, что опередил всех трех своих противников. Будучи человеком хоть и простодушным, но не лишенным определенного чувства юмора, Иван усмехнулся про себя: «Похоже, на тот свет я спешу больше остальных...» Но тут же мысль его продолжилась: «Оно и понятно, потому как противники мои — настоящие былинные богатыри, на тот свет они и не собираются...» От догадки этой Иван приуныл и понурился.