Золотая Пуля, или Последнее Путешествие Пелевина - Андрей Сердюк

— Вот видишь, как оно запутано сейчас всё, — развёл руками Бажба Батор. — Это когда бы получилось у нас коммунизму построить, общество хотя и бесклассовое, но каждому по потребностям, тогда, может быть, вновь зацвёл-заколосился фольклор во всей своей красе. Все эти домыслы-измыслы-промыслы народные и песни-пляски имени Верёвки. Но не получилось же коммунизму построить? Ведь нет?

— Обломилось, — согласился Виктор. — Цены на нефть подвели.

— Может оно и так, — пожал плечами дед. — Я-то сам по-другому думаю… Да не важно, что я там думаю, но токма нету его, коммунизма. И не предвидеться. И фольклора нет. Уж извиняйте. Да к тому же, честно говоря, тут старик заулыбался, — весь этот фольклор, вся эта экзотика доморощенная, — это всё, что есть по большому счёту?

Виктор пожал плечами.

— Всё это есть утешительный приз для неудачников, — сам на свой вопрос ответил мудрый старик.

Виктор не мог с этим его неожиданным выводом вот так вот прямо с ходу согласиться. Решил, как-нибудь потом на этот счёт подумать. Насчёт того, кому она действительно нужна — экзотическая мишура и духовная экзотика.

— Да, кстати, а в Сызрани бывал я, Витя, — вдруг неожиданно сообщил старик. — На слёт партийного актива ездил. Опытом обмениваться. И учёба у нас там ещё была. Повышение квалификации. Было дело… В семьдесят втором, кажется. Или в семьдесят третьем. Когда у нас переворот-то в Чили приключился? А? В семьдесят первом? Вот тогда. В тот самый год. Эх, молодость… Днём, значит, семинары у нас, лекции, а вечером… Помню, как-то раз с преподавательницей одной из ВэПэШа, из Высшей, стало быть, Партийной Школы, мы в гостинице профсоюза горных работников… Н-да. Но не важно. В общем, бывал я, Витя, в Сызрани. Бывал. Не нужны мне на поездку туда твои деньги. В одну и ту же воронку дважды… Хотя… Эх, кабы был бы я моложе лет на этак сорок-пятьдесят, да кабы была молодой та рыжая мамзеля… Чегой-то она нам там преподавала-то? Э-э-э… И не вспомнить, пожалуй. ЭнКа, кажется. Научный коммунизм. Три проставляющих и три вставляющих… Да, вернуть бы те годы, тогда я ещё может быть. А сейчас зачем мне всё это? Некуда и незачем мне ехать. Не нужны мне твои подъёмные деньги. И нету никакого резона, получается, мне Клетку тебе продавать.

— Ну, как знаешь. Как знаешь. Тогда… — Виктор привстал с табурета, но действовать всё не решался, стрёмно ему было со стариком пихаться. И потому, оттягивая неприятное, ещё раз предложил: — А может быть, всё же в цене сойдёмся? А? Может, когда новую цену услышишь, тебя и пробьёт.

— Запад — есть Запад, Витя, Восток — есть Восток, и никогда им в цене не сойтись.

— Старик, ну как ты не поймёшь, там люди гибнут. Зверьём становятся… Кто зверьём, а кто зверушками. Война там у нас. Воюем мы… Вовсю. И если ты нам Клетку не отдаёшь, значит, ты есть саботажник, и нашему святому делу что ни наесть первейший враг. И нет тебе тогда пощады.

— Ай, брось! — махнул рукой старик. — Слыхивал я про эту вашу войну. Слыхивал. И так скажу. Нет у вас никакой войны, а есть одна только слякоть. Тень на плетень. Бред и иллюзия…

— Ну, это с какой стороны посмотреть.

— Да с какой не смотри, — бред и иллюзия. Ты сам же, ну-ка, вспомни, сказал когда-то, что закрой «Литературную газету» и не будет никакого литературного процесса.

— Когда это я так?

— Говорил-говорил. Мне рыжий муравей однажды… Так вот, я эту твою справедливую мысль так обметаю: выключи телевизор, и не будет никакой войны. Просто выключи телевизор. И всё.

— Эх, не понимаешь ты, ничего старик. Всё дело в том, что это такой телевизор, который выключить нельзя. Никак нельзя. Этот телевизор каждому человеку в голову встроен. Его не выключишь. До кнопки не добраться. Если только пулю в лоб… Да ладно. Чего там толковать. Некогда мне тебе всё объяснять-втолковывать. Видать, придётся…

— Силой отбирать будешь?

— Я возьму своё там, где я увижу своё, — процитировал Виктор строчку из песни своего весёлого кореша Боба.

— Даже не пытайся. Клетку-то, может, у меня силой и отберёшь, — не хитрое это дело, — а вот Верного Слово силой у меня не отберёшь. Пытай, режь, а Слова Верного я тебе не скажу. А без Верного Слова Клетка — это всего лишь клетка.

— Во как! — удивился Виктор. — Драйвер, значит, ещё к Клетке прилагается?

— А ты как думал?

— Я, старик, когда воюю, не думаю, а приказы выполняю. На войне…

— Да подожди ты! Война у них, понимаешь. Пейнтбол там у вас, а не война. Дум — демо-версия. Нет у вас никакой войны. Война это у нас. Вот у нас это действительно война. Настоящая. Не ради славы, а ради жизни на земле. На этой вот земле. Слушай меня сюда внимательно. Предложение у меня к тебе есть деловое. — Старик посмотрел на Виктора оценивающе. — Видел нашу деревню?

— Ну.

— Ну и как она тебе.

— Хорошая деревня. Добротная. Хозяева у вас, видать, здесь справные. И места тут у вас живописные. Опять же — горы. И воздух чистый. Хрустальный. И вода животворная, говорят, где-то здесь у вас ключом горячим бьёт. Из-под земли. Жить можно.

— Да, и вода Живая есть. И жить можно. И хорошо жить. Только не даёт.

— Кто?

— Волк.

— Волк?

— Не волк — человек, но как волк. И зовут его Шоно. По-нашему — волк.

— Разбойник?

— Бандит. Настоящий бандит. И банда у него… Лет пять назад объявился в наших местах и сразу всякая шваль к нему потянулась. Со всей округи. Человек пятьдесят набралось. И все головорезы отъявленные. Фермеров трясут, скотоводов трясут, торговцев трясут, на трассе фуры грабят, с перегонщиков мзду взимают, болезных, что к нам на воду и дикарями и по путёвкам в санаторий приезжали, распугали-отвадили, у наших деревенских добро отбирают, — всё, что приглянётся, всё, что под руку попадётся, отбирают, и вообще… насильничают. Худо всё. Лютуют. Беспредельничают. А тех немногих, кто супротив них выступить решался, — всех волчары позорные поубивали. Всех. И сына моего старшего…

— Убили? — не поверил Виктор.

— Да, — кивнул старик и глаза его увлажнились. — Застрелили. Не хотел он лошадок своих отдавать… Никак не хотел. Нет, сказал им, и всё… И тогда они…

И не смог больше говорить Бажба Барас Батор. Замолчал.

— Вот оно, значит, как дело обстоит, — сочувственно покачал головой Виктор. — Ты извини меня, старик. Я же не знал. То-то, я смотрю, деревня у вас какая-то зашуганная. Как мы въехали, будто попрятались все. Теперь понятно, чего тихарятся. Теперь понятно… Ну и что, старик, ты от меня-то хочешь?

Старик вышел из оцепенения, смахнул слезу, и объяснил:

— Хочу, чтобы ты с этим подлым зверем разобрался.

— С Шоно этим вашим?