Полное собрание сочинений. Том 17 - Л Н. Толстой

У тесовыхъ крытыхъ рѣзныхъ воротъ двора послышались колокольцы и, глянувъ въ окно, Князь увидалъ заворачивающихъ выносныхъ съ кучеренкомъ въ самыхъ воротахъ, такъ что виденъ былъ передъ новой крашеной колымаги; пріѣзжіе остановились. Кучеръ и кучеренокъ заспорили, ѣхать въ дворъ или нѣтъ.

Изъ колымаги высунулась голова въ собольей шапкѣ и передовой проѣхалъ къ крыльцу, слѣзши, отдалъ одному держать кони и сталъ, дожидаясь высадить пріѣзжаго изъ колымаги.

* № 6.

Твердо, — не двинется, сидитъ на землѣ гиря на одной сторонѣ128 вѣсовъ, пока сыплютъ зерно на другую сторону. Насыпятъ полну насыпку и все не двигается гиря; но вотъ подсыпали отъ совка горсть зерна и, покачиваясь, поднимается гиря и виситъ, дрожитъ, и дитя пальцомъ качнетъ, подниметъ и опустить ее.129

Такъ твердо сидѣла 12 лѣтъ сила Князя Василія Васильича Голицына и вдругъ, никто не зналъ, какъ и отчего, поднялась эта сила и повисла безпомощная, какъ соломенка, выбившаяся изъ подъ крыши и качающаяся вѣтромъ.

Князь Василій 6[-ой] день уѣхалъ изъ Москвы и жилъ въ Подмосковномъ селѣ своемъ Мѣдведковѣ, гдѣ уже давно жили его жена, дѣти, невѣстка и внучата, и онъ, безъ приказа котораго ничего 12 лѣтъ не дѣлалось въ Москвѣ, теперь ждалъ самъ приказа, что ему дѣ[лать]. Всю ночь Кн. Василій не спалъ, все думалъ, и всталъ поздно. Одѣвшись, отслушавъ обѣдню и позавтракавъ, Кн. Василій сѣлъ въ комнатѣ за столъ и облокотился на руки. Ст[арый] [?] Карла въ красномъ кафтанѣ сидѣлъ на конникѣ, болтая ногами, и смотрѣлъ на хозяина. Хозяинъ то читалъ рукопись, разложенную на столѣ, то смотрѣлъ въ окно на свѣтлый осѣнній день и ждалъ сына, наканунѣ уѣхавшаго въ Москву. — Въ комнатѣ было тихо, слышно, какъ щелкали часы, и дышалъ хозяинъ и Карла. Карла смотрѣлъ то на свои мохающіяся ножки въ красныхъ сафьяновыхъ сапожкахъ,130 то поднималъ свое старческое бритое скуластое лицо съ сплюснутымъ носомъ и старался уловить взглядъ хозяина, но блестящій твердый взглядъ хозяина не останавливался на немъ, а переходилъ отъ окна къ столу, къ развернутому свитку, заложенному фигурой изъ мѣди. —

Сухое бритое, моложавое лицо старика Кн. Василія было нахмурено, длинныя ноги вытянуты подъ столомъ и сырыя съ длинными пальцами и синими, какъ червяки, жилами руки потирали края стола, какъ-бы ощупывая вострый край. —

— Кто пріѣхалъ? — вдругъ визгнулъ Князь, такъ что Сусликъ вздрогнулъ и [в]скочилъ на ноги. Но Князь уже узналъ того, кто пріѣхалъ, и, вставь на длинныя ноги, пошелъ къ дверямъ, но, обдумавшись, опять вернулся и сѣлъ на свое мѣсто. На широкій дворъ въѣхала кожей обитая, окованная крашенымъ желѣзомъ, новая колымага на четвернѣ разношерстныхъ, крупныхъ, косматыхъ лошадей. Трое передовые верховыхъ слѣзли съ лошадей у часто ступенчатаго тесоваго крыльца и, отдавъ одному мальчику чумбуры своихъ лошадей, дожидались колымаги, чтобъ высадить хозяина.

* № 7.

131Всю сентябрскую длинную ночь не спалось Князю Борису Алексѣевичу Голицыну. Всю ночь онъ ворочался, трещалъ тесовой кроватью за перегородкой въ кельи Троицкаго келаря, отца Авраамія. — Только забрезжилась заря, онъ тяжело вздохнулъ, поднялся, перегнувшись, досталъ разшитые шолками чоботы, надѣлъ шелковые на очхурѣ шаровары и, вздѣвъ кафтанъ на широкія плечи, сталъ передъ образомъ спасителя и, сложивъ широкія руки передъ животомъ, нагнулъ большую кудрявую голову.

— Господи Отецъ, научи твое чадо творити волю твою, Господи сынъ Іисусъ Христосъ, научи мя уподобиться тебѣ, Господи, духъ Святый, вселися въ меня и черезъ меня твори волю свою. Пресвятая Богородица, Ангелъ Хранитель, Борисъ и Глѣбъ, угодникъ Сергій заступите за меня, научите, что дѣлать буду... — Такъ онъ сказалъ и вспомнилъ всѣ свои мерзости, пьянство, обжорство, любострастье и ту бѣду, которая теперь одолѣвала его душу. —

13 лѣтъ прожилъ онъ дядькой при царевичѣ Петрѣ Алексѣевичѣ и только думалъ отслужить свою службу и уйти въ монастырь спасать душу и къ 50 годамъ откачнуться отъ всей суеты житейской. Онъ ждалъ только того, чтобы женился, возмужалъ Царь и сталъ править царствомъ, а вышло не то: стали вздоры межъ Царской семьи: Софья Царевна стала мутить, и нельзя было Кн. Борису уйти въ монастырь.

132Все смѣшалось въ Царской семьѣ. Царевна связалась съ братомъ двоюроднымъ Васильемъ Васильевичемъ, настроила Ивана Царя, и Петра Царя забросила и народъ весь былъ въ смущеньи. Не хотѣлъ сперва Кн. Борисъ мѣшаться въ это дѣло, да нельзя было оставить, а другаго никого не было. Слово за словомъ, дѣло за дѣломъ, замѣшался онъ такъ, что совсѣмъ разстроились Царь Петръ съ Царевной, и бросилъ [Петръ] Москву и уѣхалъ къ Троицѣ. И вотъ 4-ю недѣлю жилъ Царь Петръ въ Троицѣ и шла борьба промежъ молодого Царя и Царевны. У молодаго Царя никаго не было и за всякимъ дѣломъ приходили къ Кн. Борису: что написать, что сказать, кого куда послать. И сталъ Кн. Борисъ вмѣсто монаха первымъ человѣкомъ при Царѣ. И во всемъ удача была Кн. Борису. Царевну оставляли понемногу и бояре и стрѣльцы и Нѣмецкіе полки и съ помощью Угодника, чего не чаялъ никто, ни Кн. Борисъ, вся сила сошлась къ Троицѣ и сталъ однимъ Царемъ Петръ Алексѣичъ и однимъ дѣльцомъ Кн. Борисъ Алексѣичъ. Тяжело было Кн. Борису чувствовать на себѣ всю тяжесть власти. Сколько грѣха, сколько соблазна! А пуще всего, на той сторонѣ былъ старшій братъ Василій Васильевичъ и дошло дѣло до того, что не миновать было Василію Васильевичу плахи. И всему зачинъ и коноводъ былъ онъ, Князь Борисъ. — Подумалъ онъ, вспомнилъ все это, нагнулъ еще ниже голову, и лицо и шея его налились кровью и на глаза выступили слезы. — Онъ прочелъ всѣ молитвы, поклонился три раза въ землю и кликнулъ холопа, калмыка, Ѳедьку и велѣлъ подать умываться.

** № 8.

Прошелъ мѣсяцъ съ тѣхъ поръ, какъ молодой Царь Петръ Алексѣевичъ переѣхалъ изъ Москвы въ Троицо-сергіевскую Лавру, и за нимъ переѣхали молодая и старая Царицы — жена и мать Петра Алексѣевича; и по одному, и по нѣскольку стали переѣзжать изъ Москвы въ Лавру бояре, нѣмцы, стрѣлецкіе сотники и головы. Во всемъ народѣ былъ страхъ: не знали, кого слушаться. Въ Москвѣ оставался Царь Иванъ Алексѣичъ и Царевна Софья Алексѣвна. При нихъ ближнимъ бояриномъ былъ Князь Василій Васильичъ Голицынъ. Въ Лаврѣ былъ Царь Петръ Алексѣичъ съ матерью Царицей; при нихъ былъ ближній бояринъ, Князь Борисъ Алексѣичъ Голицынъ.

Во всѣхъ приказахъ въ Москвѣ сидѣли судьи отъ Царевны Софьи Алексѣвны и судили, приказывали, казнили и награждали по указамъ Царевны Софьи и Князя Василья Васильича.

Отъ Царевны Софьи Алексѣвны и Князя Василья Васильича читались указы стрѣльцамъ, нѣмцамъ, солдатамъ, воеводамъ, дворянамъ, чтобы подъ страхомъ казни не смѣли ослушаться, не смѣли бы слушать указовъ изъ Лавры.

Отъ Царя Петра Алексѣевича читались указы изъ Лавры, чтобъ подъ страхомъ казни не смѣли слушаться Царевны Софьи Алексѣвны, чтобъ стрѣльцы, нѣмцы, солдаты шли къ Троицѣ, чтобъ воеводы высылали запасы туда же.

Уже 7 лѣтъ весь народъ слушался указовъ Царевны Софьи Алексѣвны и Василья Васильича и слушался ихъ въ дѣлахъ не малыхъ: и войны воевали, и пословъ принимали, и грамоты писали, и жаловали бояръ и стрѣльцовъ, и деньгами, и землями, и вотчинами, и въ ссылки ссылали, и пытали, и казнили людей немало. И Патріархъ, и Царь Иванъ Алексѣичъ, и самъ Петръ Алексѣевичъ, меньшой Царь, не спорили съ Царевной.

Царь Петръ Алексѣевичъ никогда народомъ не правилъ и мало входилъ во всѣ дѣла, только слышно было про него, что онъ связался съ нѣмцами, пьетъ, гуляетъ съ ними, постовъ не держитъ и утѣшается ребяческими забавами: въ войну играетъ, кораблики строитъ. Кого было слушаться? Народъ не зналъ и былъ въ страхѣ. Страхъ былъ и отъ угрозы казни —отъ Царевны ли, отъ Царя ли, — но еще больше страхъ былъ отъ стрѣльцовъ. Только 7 лѣтъ тому назадъ били и грабили стрѣльцы всѣхъ, кого хотѣли, и теперь тѣмъ же хвалились.

Какъ устанавливаютъ тepeзà передъ амбаромъ, полнымъ зерна, когда ужъ собрался народъ для того, чтобъ начать работу — грузить хлѣбъ на барку; какъ ждетъ хозяинъ, глядя на стрѣлку, скоро ли она остановится, а она медленно качается, переходя то въ ту, то въ другую сторону, такъ теперь остановились на мгновеніе вѣсы Русскаго народа. Но вотъ терезà установились, чуть, какъ дышетъ, пошевеливается стрѣлка, и покачивается коромысло. Хозяинъ кинулъ гири на одну сторону и на другую посыпалось зерно въ кадушку. Выравниваютъ, сгребаютъ, высыпаютъ въ мѣшки, взваливаютъ на плечи, стучатъ ноги по намостьямъ, встрѣчаются порожніе съ нагруженными; покряхтываетъ, опускаясь, барка, и закипѣла работа. —

Такъ весь августъ 1689 года стояли, уравниваясь, вѣсы правительства Русскаго народа. Сначала были слухи, что Нарышкины и Борисъ Голицынъ мутятъ народъ, хотятъ погубить Царевну Софью, которая законно царствовала 7 лѣтъ; потомъ сталъ слухъ, что Царевна Софья съ Васильемъ Голицынымъ мутитъ народъ. Потомъ пришло время, что никто не царствовалъ. Царевна Софья приказывала и грозила казнью, если не сдѣлаютъ.., то Царь Петръ приказывалъ сдѣлать напротивъ и [тоже] грозилъ.