(не)хорошая девочка (СИ) - Шэй Джина "Pippilotta"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если Эльза врет — я могу сбежать. В конце концов, не на цепи же меня держать будут, да?
Но если Эльза не врет — я не могу проигнорировать отца.
Действовать без оглядки на отца, которому в общем-то и наплевать на меня — это одно.
Действовать без оглядки на отца, оказавшегося рядом со смертью — совсем другое.
Вот только…
Да, я поступаю правильно, я это знаю.
Почему на моей душе так темно и никак не светлеет?
25. Отцы и дети
Дом, милый дом…
Не прошло и недели, как я отсюда ушла — в чем была, то есть босиком и почти голышом, а ощущение, что прошла вечность. И вот я ночь тут проспала, а не исчезает это странное ощущение отчужденности в отцовском доме. Может быть, дело в том, что даже проходя в холл дома, я будто слышу это папино: “Мне такая дочь не нужна”. А может, дело в том, что теперь, когда я прихожу в столовую, чтобы позавтракать — здесь уже сидит Эльза. И ощущение, что она здесь действительно своя, а я — так, пятое колесо от телеги.
— С добрым утром, — произносит Эльза, не поднимая глаз от своей тарелки. И тон такой кислотный — не понятно, как только от него не плавится полировка стола.
— С добрым, — пасмурно откликаюсь я.
— Не выспалась? — Эльза поднимает ко мне свое ехидно ухмыляющееся лицо. — Неужто совесть проснулась и спать не дала?
Ох, если бы. Если бы…
Мне снился Вадим.
Нет, вы понимаете вообще?
Мне снился Дягилев!
И нет, он в тот сон не просто посидеть зашел — я в жизни не видела настолько эротично-порнушного сна. Казалось, в нем сплелось все, что я увидела на оргии, а что-то добавила моя фантазия. Бо-о-оже, сколько бы я заплатила, если бы он это сделал не во сне, а вживую… Хотя бы часть того, на что я насмотрелась.
— Слушайте, сделайте одолжение, отвалите от меня и можно подальше, — раздраженно выдыхаю я. — Я ведь могу и у подруги пожить, пока папу не выпишут.
— Чтобы снова спутаться с конкурентом отца? — скептически уточняет Эльза.
— Не помню, чтобы папа у меня спрашивал мнения, перед тем как спутаться с вами, — ядовито улыбаюсь я. — Так что не ваше это дело, с кем спуталась я.
Отличное утро, да? Впрочем, перед любовницей отца у меня никакого трепета нет. Она у него категорически оборзевшая.
Смотрит на меня Эльза с неприязнью.
Это у нас с ней на самом деле взаимно.
— Приятного аппетита, — произношу я и вылезаю из-за стола.
— Ты не поела, — холодно замечает Эльза. Молодец, заметила, памятник можно поставить. Тоже мне, заботливая мамашка нашлась.
— Совсем забыла, что перед пробежкой не ем, — у меня на губах самая фальшивая улыбка на свете.
Пробежка.
На самом деле — мне не так уж хочется бегать сегодня. Внизу живота ощущается легкая болезненность. Но завтракать в компании Эльзы мне хочется еще меньше.
Поэтому я все-таки переодеваюсь, затягиваю волосы в хвост и плетусь на пробежку. Не очень активную, но все-таки пробежку, после которой ломит жаром икры. Неделя безделья сказывается все-таки.
Что может быть лучше этого ощущения? Ну, душ и завтрак в одиночестве, например.
А потом мы наконец едем в клинику.
— Прошу тебя, хоть с отцом обойдись без этого своего хамства, — умоляюще шипит мне Эльза, когда мы шагаем по коридору клиники.
Я молчу.
Обойтись без хамства? Да обойдусь, что уж там. Могу и молча потерпеть те мысли, что меня подтачивают.
Почему его содержанка все знала о его состоянии, а мне он даже не позвонил. Неужели все настолько плохо? Что у него, паралич? Речь отказала?
— А он правда выражал свое желание меня увидеть? — отстраненно спрашиваю я. Это на самом деле важно. У меня это в портрет моего папы вообще не вписывается.
Эльза молчит.
— Нет?
Вот я так и знала, что что-то тут не то.
— Олег хотел только приставить следить за тобой своих людей, — шепотом отзывается Эльза. — Я… Я не хотела, чтобы вскрылся… Он. Это… Это добьет Олега.
Сейчас она неожиданно выглядит бледной и уязвимой. Неужто не только папины деньги её волнуют? Или все дело в том, что ей не хочется потерять кошелек, к которому она присосалась?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Значит… Значит, папа меня видеть не хочет на самом деле. Значит, папа злится. По-прежнему. Приставить слежку — так мило с его стороны, знак того, что он не окончательно на меня положил, но и все. Все? Серьезно? Я не имела права знать? Его содержанка дежурила у постели, а мне такой чести оказано не было.
Эту яростную обиду я выдыхаю через нос. Не сейчас, Соня. И наверное — не в этой жизни.
Перед тем как войти в палату, Эльза стучит и замирает. Как вышколенная секретарша перед тем как войти в кабинет босса.
— Войдите, — раздается суховатый голос моего отца.
И все же я рада, что он может говорить… И что он живой…
Когда мы заходим — рядом с отцом, сидящим на кровати спиной к двери, суетится врач. Прям издалека видно, как он старается отработать полис, оплаченный отцом в этой клинике.
Отец поворачивается к двери и, кажется, столбенеет при виде меня. Интересно, а это считается за нервное потрясение? А то, может, мне не стоило?..
— Пойдите вон, Андрей, — резко бросает отец, явно обращаясь ко врачу. — Зайдите попозже.
А взгляд, немигающий, прямой, не отрывается от моего лица. Давно не играла с папой в гляделки.
Врач испаряется. То ли это какой-то не очень высоко стоящий на карьерной лестнице врач, то ли с моим отцом все относительно в порядке и настаивать не принципиально, то ли этот Андрей уже успел уяснить — мой отец не любит, когда с ним спорят. Даже когда он принципиально не прав.
— Лиза, сдается мне, ты конкретно зарвалсь, — холодно произносит папа, — кто разрешал тебе вообще разговаривать с Софией?
Я вижу, как вытягивается в струнку Эльза. Как сжимает руки за спиной. Вот значит как… Ей со мной и разговаривать не позволено?
— Прости, — хрипло выдавливает Эльза. — Я отвечу.
— Бесспорно. — Отец все также смотрит на меня. — Оставь нас, Лиза. С тобой я позже поговорю.
Занятно. Эльза — колкая язвительная Эльза, с заоблачным самомнением и длинным носом, сейчас разворачивается и пулей вылетает из палаты. Я успеваю заметить её побелевшие скулы и темные от страха глаза.
Так вот как выглядят отношения Верхний-Нижний в реальности.
Тишина. Между мной и отцом сейчас стоит тишина. Плотная и вязкая.
— Деньги кончились, София? — прохладно интересуется отец.
Прелестно.
— И тебе с добрым утром, папочка, — устало откликаюсь я, окидывая взглядом палату. Хорошая такая комнатка, просторная. Рабочий стол в углу, но он пустой. Видимо, в этот раз взять работу с собой в больницу папе не позволили. Ну, инфаркт — дело не шуточное.
— Пришла извиниться? — отец приподнимает брови.
— Пришла спросить, как ты, — я качаю головой. — Извиняться… Нет, я не буду извиняться.
На самом деле, насколько я знаю своего отца — на этом наш с ним разговор мог и закончиться. Наиболее вероятный вариант развития событий — на меня рявкнут “ну не будешь извиняться и иди вон дальше”, и все. Отец всегда намертво стоит на своем.
Но он смотрит на меня молча, почти не моргая и ничего не говоря.
Я тихо вздыхаю, прохожу к столу в углу, встаю у него, прислоняясь бедрами к краю столешницы.
— Так как ты, папа? — ровно повторяю я.
— Живой, — наконец кратко откликается отец.
Ничего иного я от него не ждала. Минуты собственной слабости он терпеть не может.
— Я очень рада, — на самом деле улыбнуться ему мне не просто. Потому что вообще-то этому мешает обида. Очень-очень много обиды, если уж мы заговорили об этом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})— Я тоже рад, что ты жива, Соня, — вдруг негромко произносит папа, на долю секунды прикрывая глаза. И видно, что эта откровенность дается ему непросто. Ничуть не легче, чем мне моя улыбка. А я снова вспоминаю, когда именно его прихватило. После моего ухода. Не позже даже. И снова щемит виной. Но… Но что мне было делать? Ехать к Баринову? И… Откуда я знала вообще? Может, если бы знала — попыталась бы остаться и поговорить, но…