Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 1 - Александр Дюма

– Нет, я не могу согласиться…

– Тебе, Планше, нельзя участвовать в этом деле. Тебе пришлось бы бросить лавку…

– Так дело, значит, не в Париже?

– Нет, в Англии.

– В стране спекуляций? – сказал Планше. – Я ее знаю очень хорошо… Но позвольте полюбопытствовать: какого рода дело, сударь?

– Реставрация…

– Памятников.

– Да, мы реставрируем Уайтхолл.

– Ого!.. И за месяц, вы надеетесь?

– Беру все на себя.

– Ну, если вы, сударь, все берете на себя, так уж конечно…

– Ты прав… мне это дело знакомо… Однако я всегда не прочь посоветоваться с тобою…

– Слишком много чести… К тому же я ровно ничего не смыслю в архитектуре.

– О, ты ошибаешься, Планше: ты превосходный архитектор, не хуже меня, для постройки такого рода.

– Благодарю вас…

– Признаться, я попытался предложить это дело своим друзьям, но их не оказалось дома. Досадно, что нет больше смелых и ловких людей.

– Ах, вот как! Значит, будет конкуренция, предприятие придется отстаивать?

– Да…

– Но мне не терпится узнать подробности.

– Изволь. Только запри двери и садись поближе.

Планше трижды повернул ключ в замке.

– И открой окно. Шум шагов и стук повозок помешают подслушивать тем, кто может услышать нас.

Планше распахнул окно, и волна уличного гама ворвалась в комнату. Стук колес, крики, звук шагов, собачий лай оглушили даже самого д’Артаньяна. Он выпил стакан белого вина и начал:

– Планше, у меня есть одна мысль.

– Ах, сударь, теперь я вас узнаю, – отвечал лавочник, дрожа от волнения.

XX. В лавке «Золотой пестик» на Ломбардской улице составляется компания для эксплуатации идеи д’Артаньяна

После минутного молчания, обдумав не одну мысль, а собрав все свои мысли, д’Артаньян спросил:

– Любезный Планше, ты, без сомнения, слыхал об английском короле Карле Первом?

– Разумеется, сударь. Ведь вы покидали Францию, чтобы оказать ему помощь. Однако он все же погиб, да и вас едва не погубил.

– Именно так. Я вижу, что память у тебя хорошая, любезный Планше.

– Такие вещи не забываются даже при плохой памяти. Мне рассказал господин Гримо – а ведь он не из болтливых, – как скатилась голова Карла Первого, как вы провели почти целую ночь на корабле, начиненном порохом, и как всплыл труп милейшего господина Мордаунта с золоченым кинжалом в груди. Разве такое забудешь!

– Однако есть люди, которые все это забыли.

– Разве те, которые ничего не видали или не слыхали рассказа Гримо.

– Тем лучше, если ты помнишь все это. Мне придется напомнить тебе только об одном: у короля Карла Первого остался сын.

– У него было, разрешите вам заметить, даже два сына, – возразил Планше. – Я видел меньшого, герцога Йоркского, в Париже, в тот день, когда он ехал в Пале-Рояль, и мне сказали, что он второй сын Карла Первого. Что касается старшего, то я имею честь знать его только по имени, но никогда в глаза его не видел.

– Вот о нем-то идет речь, Планше, об этом старшем сыне, который прежде назывался принцем Уэльским, а теперь называется королем английским, Карлом Вторым.

– Король без королевства, – нравоучительно заметил лавочник.

– Да, Планше, и можешь прибавить: несчастный принц, несчастнее, чем любой бедняк из самых нищих кварталов Парижа.

Планше безнадежно махнул рукой, как бы выражая привычное сострадание к иностранцам, с которыми не думаешь когда-либо соприкоснуться лично. К тому же в данной сентиментально-политической операции он не видел, как может развернуться коммерческий план д’Артаньяна, а именно этот план занимал его в первую очередь. Д’Артаньян понял Планше.

– Слушай же, – сказал д’Артаньян. – Этот принц Уэльский, король без королевства, как ты верно выразился, заинтересовал меня. Я видел, как он просил помощи у Мазарини, этого скряги, и у Людовика Четырнадцатого, этого ребенка, и мне, человеку опытному в таких делах, показалось по умным глазам низложенного короля, по благородству, которое он сохранил, несмотря на все свои бедствия, что он человек смелый и способен быть королем.

Планше молча кивнул в знак согласия. Но все это еще не объясняло ему идеи д’Артаньяна. Д’Артаньян продолжал:

– Так вот какой вывод сделал я из всего этого. Слушай хорошенько, Планше, потому что мы уже приближаемся к сути дела.

– Слушаю.

– Короли не так густо растут на земле, чтобы народы могли бы найти их всюду, где они понадобятся. Этот король без королевства, на мой взгляд, – хорошо сохранившееся зерно, которое даст недурные всходы, если его вовремя посадит в землю осторожная и сильная рука.

Планше по-прежнему кивал головою, по-прежнему не понимая, в чем дело.

– Бедное зернышко короля, подумал я и окончательно растрогался, но именно поэтому мне пришло в голову, не глупость ли я затеваю; вот я и решил посоветоваться с тобой, друг мой.

Планше покраснел от радости и гордости.

– Бедное зернышко короля! – повторил д’Артаньян. – Не взять ли тебя да не перенести ли в добрую почву?

– Боже мой! – проговорил Планше и пристально взглянул на своего бывшего господина, как бы сомневаясь, в здравом ли он уме.

– Что с тобой?

– Ничего, сударь.

– Начинаешь ты понимать?

– Боюсь, что начинаю.

– А! Ты понимаешь, что я хочу возвратить престол Карлу Второму?

Планше привскочил на стуле.

– Ах, – сказал он с испугом, – так вот что называете вы реставрацией!

– А разве это не так называется?

– Правда, правда! Но подумали ли вы хорошенько?

– О чем?

– О том, что там делается.

– Где?

– В Англии.

– А что? Расскажи, Планше!

– Извините, сударь, что я пускаюсь в рассуждения, вовсе не касающиеся моей торговли. Но так как вы предлагаете мне торговое предприятие… Ведь вы мне предлагаете торговое предприятие, не так ли?

– Богатейшее!

– Ну, раз вы мне предлагаете торговое предприятие, то я могу обсуждать его.

– Обсуждай, Планше; это поможет выяснить истину.

– С вашего позволения, сударь, я скажу, что, во-первых, там есть парламент.

– А потом?

– Армия.

– Хорошо. Нет ли еще чего?

– Народ.

– Все ли?

– Народ сверг и казнил короля, отца теперешнего. Так уж, наверное, он и этого не примет.

– Планше, друг мой, – отвечал д’Артаньян, – ты рассуждаешь так, словно у тебя на плечах головка сыра… Народу уже надоели эти господа, которые называются какими-то варварскими именами и поют псалмы. Я заметил, любезный Планше, что народ предпочитает шутки церковному пению. Вспомни Фронду: как пели в то время! Славное было времечко!

– Ну, не очень-то! Меня чуть было не повесили!

– Да, но все-таки не повесили! И наживаться ты начал под эти песни.