Eлка. Из школы с любовью, или Дневник учительницы - Ольга Камаева

— А разве Марья Михайловна еще где-то работает?

— Да это не она — Верка, сеструха ее. Уборщицей, больше ее никем и не возьмут. А как запьет — какая там работа! Неделями не просыхает. Маша за нее и ходит, а то б эту пьянчужку давно выгнали. Мало сына своего Вовку ей на шею повесила, так еще и сама норовит туда же залезть. Как у Машеньки только сил хватает…

— Выходит, это не Му… не Марьи Михайловны сын? — удивилась я настолько, что начала запинаться.

— Нет, конечно! — живо откликнулась соседка, обрадованная случаю рассказать о чужой горькой доле. — Девчонками-то они тут вместе жили, это уж потом Верка замуж выскочила и съехала. Тетка у них умерла, квартирку оставила, так Маша ее сестре уступила — та как раз на сносях была. А роды вышли преждевременные, может, и врачи что не так сделали, вот Вовка и оказался на всю жизнь инвалидом. Муж, ясное дело, сбежал. Верка с горя рюмкой баловаться начала, ну и все, пошло-поехало. Как квартиру теткину пропила, сюда пришла, в ноги кинулась: принимай, сестренка, а то удавлюсь. Маше куда деваться… Обоих и тянет, за любую работу хватается, да толку… И деньги, и здоровье — как в прорву.

Обреченно махнув рукой, женщина строго посмотрела на меня:

— Мы ей тут по-соседски помогаем, но уж и вы Машу не обижайте. Не семижильная, чай, входите в положение… Ладно хоть, Верка не пила, пока она в больнице лежала. Мы уж обрадовались: за ум взялась. Какой там! Сегодня с утра опять усвистала, паразитка такая…

Третьего дня пенсию носили, теперь пока не пропьет — не появится…

Я шла по улице, ехала в автобусе, что-то покупала в магазине, а сердце жгло: как же так?! Почему не почувствовала, не догадалась, даже не предположила, что все может быть иначе, чем кажется? Слишком все было на виду?

Да не криви душой! Все проще. Навесила ярлыки — одна мямля и пьяница, другая хамка и стерва — и успокоилась. Я-то умная, хорошая, порядочная! И зачем пытаться что-то почувствовать, предположить? И так хорошо. Главное, сама чистенькая и правильная…

Хоть сквозь землю провались.

И поделом! Изображала из себя святошу, а на поверку и Муму, и Сова оказались лучше, чем я со своими поганенькими, подленькими мыслишками.

Как им всем теперь в глаза смотреть? А смотреть придется.

12 апреля

Рассказала про Муму и маме, и Сереже, и даже Ирке. Выплеснула все, и себя не пожалела. А зачем? Получай, что заслужила.

Не знаю, что они на самом деле обо мне подумали, но вслух ничего обидного не сказали. Ну ошиблась, с кем не бывает.

С кем-то пусть и бывает, но не со мной.

13 апреля

Если бы наверняка не знала обратное, подумала бы, что они сговорились.

С утра мама удочку закинула: может, твоей Маше гостинцы соберем, она же еще на больничном? Купим фрукты, и медку у меня баночка стоит…

Днем позвонила Ирка:

— Слушай, у нас тут на работу спортивные костюмы приносили, я взяла себе, а потом еще раз примерила — маловат. Ты говорила, Вовка совсем маленький. Значит, ему подойдет.

— Наверное, — вяло согласилась я. Рост, насколько я могла заметить, у них действительно примерно одинаковый, но Вовка пощуплее.

— Вот и хорошо, — по-моему, другого ответа Ирка бы и не приняла. — Мне его девать все равно некуда, а мальчишке пригодится.

Мой слабый протест был категорически проигнорирован.

— Костюм не тебе, так что сиди и помалкивай, — отрезала Ирка. Но тут же поправилась: — Нет, не сиди, а возьми и отдай его по назначению. Смотрите какая щедрая, чужими вещами разбрасывается!

Про работу соврала, наверное. Скорее всего, специально ходила в магазин. Или даже оттуда и звонила. Но какая она все-таки умница! Не то что некоторые…

Вечера ждала с опаской. Понимала, что Сережа никому ничего не обязан, да и я его ни о чем не просила. И все-таки чувствовала какую-то внутреннюю неловкость. То ли от подспудного ожидания, то ли от возможного разочарования.

Сережа зашел, как обычно, в восемь. Мы гуляли по набережной, потом сидели в кафе, о чем-то болтали, но про мамино и Иркино предложения я ничего не говорила. Мне показалось неудобным, точно я и от него чего-то ждала.

Уже прощаясь, между делом, Сережа протянул мне маленькую визитку:

— Тут телефон, позвони на днях, врач в курсе. Очень хороший гастроэнтеролог. Что мертвых поднимает — не видел, но живых на ноги точно ставит. Забывают, в каком месте печень находится.

Он не договорил, а я уже повисла у него на шее, как самая распоследняя дурочка. От неожиданности Сережа даже немного обалдел. Я, торопясь и сбиваясь, смеясь и одновременно чуть не плача, рассказала о том, что таила весь вечер, то и дело повторяя:

— Золотые мои люди!.. Миленькие мои… Как хорошо, что вы у меня есть!

Чем я это заслужила? Да ничем. Как булгаковскому Шарику — «свезло, просто неописуемо свезло»…

16 апреля

В учительской случился небольшой скандальчик. Самое неожиданное, что зачинщицей его стала Танюша. Случайно, конечно. Ее тяжелый вздох над чьей-то тетрадкой вызвал у Воблы моментальную реакцию:

— Вот-вот! И это только пятый класс! А что будет в десятом? Вы, Татьяна Павловна, не обижайтесь, но зачем нам, — она кивнула в сторону сидящих за столом учителей, — и им, — она кивнула на дверь, подразумевая учеников, — нужны все эти синусы, косинусы и прочие логарифмы? У меня, не при учениках будет сказано, по математике выше тройки никогда не было. И что? Жива, здорова, сама в школе работаю. Ну скажите, зачем мне было мучиться над формулами и теоремами, если я гуманитарий? Зачем их, — она опять кивнула на дверь, — мучить? Моя воля, давно бы разрешила: хотите — математику учите, хотите — русский или английский. По крайней мере в старших классах. Пусть выбирают нужный предмет или, в конце концов, любимый…

Танюша удивилась:

— А вы не догадываетесь, что тогда выберет большинство? Труд или физкультуру. Плюс еще что-нибудь полегче.

— И пусть, — не сдавалась Вобла. — Зато у детей будет интерес, успеваемость выше. Зачем их пичкать всем подряд, будто они бездонные бочки? Люди должны жить в позитиве, а вы их все проблемами грузите.

— Между прочим, Татьяна Павловна, физкультура — это здоровье, — обиженно отозвался сидевший у окна Дрын. — За предмет не считаете, а потом удивляетесь, что в армию брать некого.

— Предлагаете математику и физику физкультурой заменить? — начала заводиться Танюша. — Пусть растут недалекие, зато здоровые? Пушечное мясо будем готовить? Да, Денис Николаевич?

— Я этого не говорю, — огрызнулся физрук, но не отступил: — Я предлагаю часы прибавить.

— За счет математики? — насела Танюша. — Или русского?

Ответить Дрын не успел, опять встряла Вобла:

— А почему нет? По вашим предметам половина учеников и так к репетиторам ходит.

— Так она потому и ходит, что программу не успевает усвоить!

— Значит, надо сократить программу! Что и требовалось доказать! — торжествующе воскликнула Вобла.

— До какого уровня: до задач с двумя неизвестными или хватит с одним? А может, таблицей умножения обойдутся?

— Неужели вы девять лет таблицу умножения учите? — съехидничала Вобла.

— Пока и кое-что другое успеваю, — отбила удар Танюша. — Но вдруг и это перестанут усваивать — опять сокращай. Так до таблицы и дойдем.

Кто бы сомневался! Родительское собрание у Воблы я на всю жизнь запомнила.

Каюсь, мне уже не раз приходила крамольная мысль: не всем оно нужно, полное образование. Девять классов отучился — хватит, получай профессию и иди работать. Зачем Томиной знать о формальдегидах, когда в ее голове мысли исключительно о новых джинсах и мальчиках? Спросишь что-нибудь, а у нее глаза томные, с поволокой, будто сидим в будуаре на приеме. Кажется, обе в классе, а на самом деле — в разных измерениях. И ведь если копнуть, ее измерение — естественное, физиологическое — первично! А мое — насаждаемое, хотя и из высоких побуждений, — вторично. И кто прав?

Или: Белова мучить алгеброй зачем? Ни одной формулы все равно не знает. Не хочет. Просто способностей нет. Но пыхтит, краснеет, на контрольных кое-как на трояк списывает. Математичка тоже пыхтит, тоже краснеет, на списывание глаза закрывает. Кому такие мучения нужны?

Кому-кому… Родителям. Хочется дитятко выучить, чтобы не хуже других. Раньше бы завернули без разговоров, а теперь — пожалуйста, в каждой деревне университет, в каждом райцентре — академия. На базе бывших пэтэушек.

В итоге просидит Томина еще пять лет, прохлопает глазами и в лучшем случае пристроится куда-нибудь секретаршей, на встречах выпускников с деловитой небрежностью представляясь офис-менеджером. В худшем пойдет продавщицей в супермаркет. В котором Белов, кстати, все эти пять лет работал водителем. И нужны-то им были, оказывается, всего-навсего трехмесячные курсы. Никогда в жизни Томина не вспомнит о формальдегидах, а Белов — о математических формулах. Они их напрочь забудут, но накрепко запомнят другое: учеба — условна, оценки — условны, учителя всегда готовы на компромисс, и, значит, труд их и принципиальность тоже условны. А если так — и условная зарплата им сойдет.