Великий магистр - Елена Грушковская

Я согрелся и отоспался, позавтракал остатками зайца. Марций ушёл в лес за дровами, велев мне никуда не отлучаться. Это было, пожалуй, лишним: я и не собирался покидать этот нищий домик, ставший моим спасительным убежищем. Куда я пошёл бы? Кругом — война и смерть, а я был всего лишь мальчишкой-сиротой.

Отсутствовал Марций довольно долго, и я уже начал беспокоиться: не случилось ли с ним чего-нибудь? Мало ли — ведь время военное… Вскоре от нечего делать я стал разглядывать книги. Они были не только на польском, но и на разных других языках, и среди них можно было встретить как художественные, так и научные. Имелось много книг по математике, физике, химии, медицине, истории. Нашлось несколько томов Британской энциклопедии. Словари, справочники, сборники задач. Всё было строго систематизировано, почти как в библиотеке. Ну точно, какой-то профессор, решил я.

Вернулся хозяин домика уже почти под вечер, нагруженный, как вол: с дровами на горбу, гусем под мышкой, кринкой молока в руках и сумкой мёрзлой картошки в зубах. Также в сумке были лук и морковка. Где, когда и как он раздобыл всё это добро? И вернулся целый и невредимый?

«Умеешь похлёбку варить?» — спросил он.

Я радостно кивнул. У меня слюнки потекли в предвкушении.

С гусем мы быстро управились — ощипали, выпотрошили и разрубили на части: хватило бы на несколько похлёбок. И ничего, что картошка была подмёрзшая, а лук с морковкой слегка с гнильцой: суп получился шикарный. Ещё бы клёцки сюда — и было бы вообще объеденье.

Сам Марций опять есть не стал.

«Позже поем. Сейчас не хочу».

Мне было это удивительно. Чувство голода в последнее время стало моим постоянным спутником, и я не понимал, как можно не хотеть есть. Может, Марций был болен, и потому его аппетит оставлял желать лучшего?

Как бы то ни было, я ни разу не видел, чтобы Марций ел. Я остался у него: идти мне было некуда, а он, казалось, был рад моему обществу. Каждый день (или иногда через день) он ходил на промысел и всегда возвращался не с пустыми руками: дрова, кой-какая еда, одежда для меня. В общем-то, всё, что он приносил, было для меня, а сам он… Загадка. Святым духом он, что ли, питался?..

Через неделю он устроил мне банный день: согрел воды и вымыл меня в корыте, а голову мне оболванил старой ручной машинкой, жутко дёргавшей волосы, и которую то и дело заклинивало. Эта операция была настоящей пыткой, но после я был благодарен ему за стрижку: с ней было гораздо удобнее.

Дни были бы пустыми и невыносимо скучными, но Марций придумал занятие: он затеял учить меня. В школу я, понятное дело, уже давно не ходил, и он занялся моим образованием. Математика и словесность, французский и немецкий языки, история — в общем, всё, по чему имелись книги в доме, и вошло в мою индивидуальную программу. Пока Марций ходил на добычу дров, еды и необходимых вещей, я учил уроки, а когда он возвращался — отвечал их ему. Он раздобыл тетради, чернила, ручки, карандаши, даже линейку, ластик и циркуль, и я вычерчивал окружности и треугольники, делая задания по геометрии. Куда он ходил за всем этим, я понятия не имел.

Учителем он был талантливым, но строгим и требовательным. Сам он знал столько всего, что я не уставал поражаться, как этакая уйма знаний умещалась у него в голове. О своём прошлом он не говорил, а когда я пытался осторожно расспрашивать, сразу замыкался и делал вид, что ему некогда. Проверяя мои письменные задания, он ругал меня за почерк и заставлял выводить каждую букву и цифру, говоря, что мужчина должен чётко, разборчиво и красиво писать. Линейкой по рукам он меня не бил и подзатыльников не давал: ему было достаточно одного взгляда, чтобы повергнуть меня в трепет. Да, взгляд у него временами бывал жутковатый — мурашки по коже. Как холодная бездна космоса.

6.3. Новые сапоги

Я жил у Марция уже месяца четыре, когда произошёл случай, заставивший меня всерьёз задуматься о странностях моего благодетеля. Одну из них я уже назвал: я никогда не видел его за едой. Но если это можно было хоть как-то объяснить — например, тем, что он ел незаметно для меня, то природа второй странности не поддавалась никакому объяснению, кроме версии о чуде.

Дело было весной. Марций сказал, что попробует раздобыть новые сапоги для меня (старые уже просили каши); он ушёл, а я остался дома — учить уроки. Мне было задано прочитать главу из «Отверженных» в оригинале, решить три задачи по геометрии и восемь уравнений по алгебре, а также изучить главу об упадке Римской империи. Начал я с математики и управился с ней за час, а потом часа два читал со словарём о том, как Жан Вальжан забирал Козетту у Тенардье; было тяжеловато сто раз подряд заглядывать в словарь, но история Козетты чрезвычайно занимала меня, а потому я, увлечённо пыхтя, одолел главу. Надо было ещё отметить изученные грамматические конструкции, но это я надеялся сделать по ходу ответа урока, а потому я отложил Гюго и перешёл к римлянам. Солнышко пробивалось сквозь лиственный шатёр, чирикали птицы, и мне захотелось посидеть на крылечке. Я взял книгу по истории и устроился с ней на воздухе.

Я прочёл главу один раз и начал закреплять прочитанное, когда вернулся Марций. Я поднял голову и хотел сказать ему, что уже доучиваю последний урок, но слова застряли у меня в горле: Марций шатался и еле волочил ноги. Мешок за его спиной что-то оттягивало — видимо, обещанные сапоги. Остановившись, он оперся рукой о ствол дерева, постоял утомлённо, потом сделал ещё несколько шагов к дому и осел в траву. Книга свалилась у меня с колен, и я бросился к нему с криком:

— Дядя Марций!

Вблизи я увидел: он был весь изрешечен пулями. Его пальто, в котором он ходил зимой и летом, было продырявлено и пропиталось кровью. У меня подкосились ноги, и я осел в траву рядом с ним.

— Дядя Марций…

Он погладил меня по голове тяжёлой, холодной рукой.

— Ничего… Ничего, Лукашек, — глухо проговорил он, пытаясь сфокусировать взгляд на моём лице. — Не бойся… Всё обойдётся.

Он собрался с силами и стал подниматься. Я кинулся ему помогать, но он отстранял меня:

— Нет… Отойди… Ты испачкаешься в моей крови.

Он почему-то панически боялся запачкать меня кровью и непременно хотел дойти до дома сам. И таки добрался, уронил мешок на пол, сбросил пробитое пулями пальто и рухнул на стул.

— Лукашек… Согрей воды… — простонал он.

Я бросился растапливать печь. Налил в чугунок воды, поставил греться, а Марций тем временем разделся по пояс. Я хлопотал у печки и не видел, что он делает, но когда услышал страшный, звериный рык, то в ужасе обернулся. Всё тело Марция было жутко напряжено, каждый мускул вздулся и выпукло проступил под кожей, а раны пузырились кровью. Рыча, Марций весь дрожал от невероятного напряжения, с искажённым лицом и вздувшимися венами на лбу и шее. Вдруг — стук… Стук, стук, стук — по полу.