Корпорации (февраль 2009) - журнал Русская жизнь

Знакомая (переводчик с французского) ушла с работы и попробовала устроиться в школу, куда отдала ребенка. По наивности думала, что ее, синхронистку с торезовским дипломом, примут с объятьями, - держи карман шире. Отказали не то чтобы категорически, но - «у нас очередь специалистов с большим стажем», пока возьмите кружок, зарекомендовать себя, - и на том спасибо.

Так в Москве, которая status in statu, в России же, то есть в провинции - очередная бюджетная хиросима. Пока не во всей стране, но в 21 регионе начали постепенно вводить НСОТ - Новую систему оплаты труда. Это тонкое дело: есть базовая часть и «стимулирующая»; последняя - за «качество образования», определяемое по хитро вывернутому списку критериев, в каждом регионе свой. Все, за что боролись долгие годы, - звания, категории и даже священная корова учительского космоса - «часы», «нагрузка» - в одночасье оказались незначимыми; зарплата напрямую стала зависеть от количества учеников в классе, плюс к той самой качественности учителя - зависящей фактически от его отношений с администрацией. Самые уязвимые школы - сельские, малокомплектные, районные - оказались в проигрыше. Это какая-то финансовая алхимия, в которой никто не может толком разобраться. Бухгалтеры пыхтят, плюсуют 332 р. 84. коп. и 59 р. 91 коп., выходит стон и плач.

В декабре около 1300 учителей отправили Медведеву и Путину большое пронзительное письмо: у нас увеличилась нагрузка и упала зарплата на несколько тысяч, помогите! Крик из Оренбургской области: «Учитель со стажем в 2 раза ниже моего с 12 часами получает больше, чем я, только потому, что у нее среднее количество детей больше. А у меня 27 часов. Почему часы так обесценились? Это несправедливо!!!» Из сельской школы Воронежской области (поселок Седмица, 340 учеников): «Все уровни власти заявляют, что с принятием НСОТ средняя заработная плата увеличилась чуть ли не на 50 %. А у нас не хватает денег на зарплату из фонда оплаты труда. Мы, учителя, что, еще и великими экономистами и бухгалтерами должны быть… В сентябре молодому специалисту, учителю физкультуры были начислены 2885 р. при 18,5 часах. Конечно, он рассчитался, даже не получив такую „повышенную“ зарплату. Я учитель информатики и одновременно замдиректора, на сегодняшний день без налогов получаю чуть больше 8 тысяч рублей». Кричат сельские учителя республики Саха, Карелии, Самарской и Иркутской областей, Коми, - в Москве, поди, локти кусают, что провели образовательный интернет в медвежьи углы - и теперь всякая обкраденная сельская учительница может прокричать на весь мир о государственном грабеже. Город Кохма, Ивановская область: «И без того низкий уровень жизни учителей опустился еще ниже. Зарплата больше похожа на подачку или милостыню. Разве 6000-8000 рублей - это достойная зарплата для людей, которые имеют дело с детьми? Разве на эти деньги можно жить?… За урок нам теперь платят в среднем 48 рублей…»

Этих катастроф уж сколько было - каждое повышение в центре отзывалось слезами в регионах; дарили нарядную московскую копейку - отнимали пять местных, губернаторских. Тысяча рублей для сельского учителя - бюджет на несколько дней, и вот этот бюджет за просто так отбирают.

Вспоминаются заботливые, прошлогодней давности слова начальницы псковского образования: «Новая величина оклада не должна быть меньше минимальных затрат на жизнь человека». Минимальные затраты на жизнь человека - это сколько?

VI.

- Вот-вот, - говорит Марина Николаевна. - Если бы оно было, российское педагогическое сообщество, допустило бы оно такое? А забастуют сельские - никто не поддержит. Москва вообще не вздрогнет.

- Не вздрогнет, - соглашаюсь я. - Но все-таки существуют в, как ты говоришь, среде какие-то проявления корпоративной солидарности?

- Конечно! Два историка, к примеру, поставляют друг другу учеников. Я-то не могла заниматься со своим учеником, - получится, что я плохо учу и вымогаю деньги за свои ошибки. Поэтому я говорила мамаше, как все плохо, и десять раз повторяла, что я не возьмусь, мне не позволяет педагогическая этика. Может быть, Ольга Иванна возьмется, но вряд ли, зайдите к ней на всякий случай.

- Ты так и говорила - «педагогическая этика»?

- Ну да.

- А если ребенок из бедной семьи?

Марина мотает головой.

- Бедным я иногда и оценки завышала, последнее и вор не берет. Это, кстати, тоже этика. Потому что она у нас знаешь какая?

Отодвигает чашку и строго, без улыбки, говорит:

- Живая. Очень живая этика.

Екатерина Шерга

Господа шаманы

Врачебное сообщество

I.

Есть редкие, но впечатляющие моменты, когда взрослый, заслуженный человек, возможно - начальник, отец семейства, получает возможность почувствовать себя ребенком. Причем ребенком несмышленым, неумелым, запутавшимся и растерянным. Чаще всего это происходит в кабинете врача.

- Понимаешь, есть некоторые странные черты, присущие именно представителям российского врачебного сообщества. Одно из них - так называемый патернализм по отношению к пациенту.

Это мне говорит Анна, московский врач-кардиолог. Она же объясняет, что имеется в виду.

В мировой медицине уже давно восторжествовал так называемый «принцип информированного согласия». Любой взрослый пациент имеет право получить абсолютно всю информацию о своем здоровье. Она очень печальна? Тем более - надо подготовиться, привести в порядок свои дела. Если все не так безнадежно, врач обязан обсудить с пациентом перспективы лечения. Рассказать о выгодах и недостатках разных методов. Получить согласие на то, какой из них использовать. Если больной заботу о своем здоровье доверяет жене, бабушке или теще, врач обязан обсуждать это с ними.

Но как редко у нас это случается! Скрыть диагноз - привычная практика. (В особенности, если он связан с онкологическим заболеванием.) Почтительных и взволнованных родственников прогонят прочь. Да и мнением пациента не очень заинтересуются: его спасать надо, а не разговоры разговаривать.

Дело не в каких-то прописанных инструкциях, а в привычке, формировавшейся десятилетиями. И есть тому разные объяснения. Вот самое правдоподобное - как ни удивительно, российская медицина стала жертвой своего изначального демократизма. Идеологически она является наследницей медицины советской, рожденной сразу после революции и Гражданской войны. В ту пору врачи вынуждены были иметь дело не с приятными, интеллигентными господами, а с людьми грязными, вшивыми, беспризорными и, к тому же часто - малограмотными. Отсюда: массовость подхода, грубость в обращении, а так же отношения, выстроенные по принципу: «начальник-подчиненный». Или даже: «строгий отец - покорный ребенок».

Таким образом, среднестатистический отечественный врач заточен на то, чтобы, например, эффективно гасить эпидемию тифа в нищей деревне. Только сейчас другие болезни и пациенты. И эти пациенты, попадая к врачу, выслушивают: «Где вы делали анализы? Забирайте обратно, мне не интересно, что вам эти шарлатаны понаписали. Кладите одежду на кресло. Господи, я сказала - на кресло, а не на стул с ручками!» И, кажется, вот-вот врач велит: «А сейчас - прямо в вошебойку. Потом - получите паек - суп из воблы и кусок черного хлеба».

При этом он может быть весьма неплохим специалистом.

II.

Еще недавно у нас слова «врачи, учителя» произносили с такой горестной интонацией, с какой можно сказать: «бомжи, калеки». Сейчас престиж профессии несколько вырос. Но мир нашей медицины по-прежнему - мир контрастов. Примета времени: расслоение не на центр и провинцию, даже не на государственные и коммерческие клиники, а на учреждения, связанные или не связанные с высокими технологиями. В больших городах выросли специализированные медицинские центры, построенные с имперским размахом.

- Однако буквально на той же улице у врача, который сидит на участке, из 20 необходимых лекарств может быть одно, - рассказывает Анна. - Мало антибиотиков, а если есть, то к ним возбудители резистентны. И доктор не может сказать родственникам: «Нужны лекарства, но ваша забота - их покупать».

- Где же это водятся такие доктора? В известных мне государственных клиниках требуют, чтобы пациенты приносили с собой все, включая чуть ли не койку.

- Видишь ли, это Москва. Чем дальше от центральных учреждений, тем больше врачи боятся. Но и в столице, если бы потом этот список понесли не в аптеку, а в региональный фонд ФМС, и удалось бы доказать, что предпринималась попытка использовать материальные возможности родственников, у врачей были бы огромные неприятности.

- Но ведь врач может убить пациента, оставив его без лекарств.

- Совершенно верно. Поэтому для себя он старается понять, насколько ему жалко этого конкретного человека. Если жалко, а родственники кажутся адекватными, он все-таки указывает, что надо купить. Только делает это без свидетелей и не пишет своей рукой. Ведь, если больной умрет или ему станет значительно хуже, на врача могут подать в суд. Он ходит, как по минному полю.