Конец означает начало - Вадим Роговин

В конце июля руководством Коминтерна были получены из Франции письма Дюкло и других деятелей ФКП о продолжении переговоров парижского руководства ФКП с представителями германских оккупационных властей [511].

Лишь 5 августа руководство Коминтерна выработало проект директивы, обращённой к Компартии Франции, где указывалось на попытки немцев «использовать партию в качестве орудия для создания среди масс благоприятных настроений в отношении оккупантов», ради чего «делаются упорные попытки со стороны оккупационных властей войти в контакт с партией… проявляется временно показной либерализм в отношении коммунистов». Директива требовала «категорически отвергать и осуждать, как предательство, всякое проявление солидарности с оккупантами. Необходимо избегать статей, деклараций, переговоров, встреч такого порядка, которые носили бы характер солидарности с оккупантами или предоставляли бы одобрение или оправдание их действий». Однако даже в этой директиве не содержалось установки на полный отказ от сотрудничества с германскими властями, а предлагалось «ограничить отношения с властями оккупантов строго и исключительно лишь вопросами формального и административного характера» [512].

Но и когда мировая обстановка изменилась коренным образом, советско-германский пакт существенно ослаблял идеологические позиции коммунистов, сохранивших верность своему знамени. В этой связи уместно коснуться одной из лучших пьес американского драматурга Артура Миллера «Это случилось в Виши».

В центре пьесы — острейший идеологический спор, происходящий в экстремальной обстановке, когда несколько человек, схваченных в очередной фашистской облаве, ожидают допроса в полицейском участке «независимой» части Франции, где верховодят гестаповцы. Среди них — немецкий аристократ фон Берг, апеллирующий к нормам общественной морали, художник Ледюк и мужественный рабочий-коммунист Байяр. Все они — честные люди, глубоко ненавидящие фашизм и мучительно ищущие ответа на вопрос о причинах его господства. Но если Ледюк и фон Берг апеллируют к аргументам от здравого смысла и общечеловеческих норм морали, то Байяр ищет объективные основания для объяснения того чудовищного и невероятного, что происходит вокруг. Он стремится базировать свою внутреннюю стойкость на основе той идеологии, которой он предан. Остроту и динамизм этому спору придают обстоятельства, в которых он протекает.

Байяр изъясняется по преимуществу политическими формулами, но эти формулы им выстраданы, они превратились в неотъемлемую часть его личности.

«Байяр. Буржуазия продала Францию, она впустила фашистов, чтобы уничтожить французский рабочий класс. Достаточно вспомнить причины этой войны, и у вас появится настоящая уверенность в своей правоте.

Ледюк. Причины войны разные люди объясняют по-разному.

Байяр. Но не те, кто ясно понимает движущие силы экономики и политики.

Ледюк. Однако, когда немцы на нас напали, коммунисты отказались помогать Франции. Они объявили войну империалистической. Когда же фашисты напали на Россию, тут же оказалось, что идёт священная война против тирании. В чём же можно быть уверенным, если всё меняется с такой быстротой?

(Байяр не отвечает. Ледюк нащупал слабейший пункт его аргументации. Байяр переводит разговор, по существу, на другую тему.— В. Р.)

Байяр. Эх, друг, без Красной Армии, которая теперь с ними сражается, прощай наша Франция на тысячу лет.

Ледюк. Согласен. Но при чём тут понимание политических и экономических сил, если надо только верить в Красную Армию?

Байяр. Надо верить в будущее, а будущее — это социализм. Вот с этой верой я и пойду туда. (Остальным.) Имейте в виду: я знаю этих прохвостов. Обопритесь покрепче на идеологию, не то они вам переломят хребет.

Ледюк. Понимаю. Главное — не чувствовать себя одиноким, вы это хотите сказать?

Байяр. Люди не бывают одиноки. Все мы — участники исторического процесса. Может, кое-кто этого и не знает, но пусть узнает, если хочет выжить» [513].

Ущербная позиция французских коммунистов в 1939—1941 годах привела к утрате доверия к ним миллионов французов и в конечном счёте стала одной из главных причин столь быстрого поражения Франции.

Линия на сотрудничество с оккупантами проводилась летом 1940 года и руководством компартий Скандинавских стран, подвергшихся германской агрессии.

На собрании Копенгагенского партактива председатель КП Дании А. Ларсен назвал события 9 апреля 1940 года «незамедлительным ответом Германии на провокации Англии в форме оккупационных действий». «Отсюда ясно,— заявил Ларсен,— что тяготы и временные ограничения национальной свободы и самостоятельности нашего народа, являющиеся следствием вызванной английскими атаками военной оккупации нашей страны, отпадут вместе с окончанием войны, что мир вернёт нам полную свободу» [514].

В день, когда произошла оккупация Норвегии, лидеры социал-демократии, редакции газет, руководители профсоюзных организаций покинули Осло. В тот же день газета Шведской компартии «Ню даг» писала о положении в норвежской столице: «Рабочее движение может легально продолжать свою работу и, несмотря на строгую военную цензуру, издавать газеты» [515]. Спустя несколько дней в статье своего корреспондента, возвратившегося из оккупированной немцами территории Норвегии, «Ню даг» утверждала: «В организациях КП и комсомола наблюдается небывалая активность… Политика партии может быть выражена в следующих лозунгах: мир для Норвегии, возобновление работы на предприятиях… спокойствие и дисциплина» [516].

Орган ЦК КП Норвегии «Арбейдерен» заявлял, что «восстановление мира в нашей стране означает восстановление единства в стране и среди народа… Это важная предпосылка реализации лозунга: все свободные руки должны работать» [517].

Восьмого июня в Осло состоялось расширенное заседание Политбюро ЦК КП Норвегии с участием всех членов ЦК оккупированных районов. В качестве центральной задачи было выдвинуто установление единого фронта норвежского рабочего класса; борьба за ликвидацию социал-демократии внутри рабочего движения и за широкое развитие коммунистической партии [518].

Это произошло в разгар боёв между германскими войсками и объединёнными англо-норвежскими силами на территории Северной Норвегии. Как сообщила из Стокгольма 8 июня 1940 г. газета «Пресс ок бильдченст», при вступлении немцев в Берген «всё население ушло из города в близлежащие леса. Работа повсюду прекратилась, торговцы закрыли магазины. Немцы застали мертвый город» [519].

Коллаборационистские настроения проявились и в Компартии Голландии, теоретический журнал которой «Политика и культура» опубликовал в июле 1940 года редакционную статью, содержавшую требование соблюдать «корректное отношение» к немецким войскам.

В Англии влияние компартии среди рабочего класса быстро приближалось к нулю, так как её «миротворческие» лозунги вступали во всё более острое противоречие с антифашистскими и патриотическими устремлениями рабочих, среди которых политика Черчилля, особенно после поражения Франции, находила всё большую поддержку. Как сообщал 22 июня в Москву Майский, «теперь уже можно с полной определённостью сказать, что решение британского правительства, несмотря на капитуляцию Франции, продолжать войну находит всеобщую поддержку населения, в особенности в широких рабочих массах… (среди наиболее передовых представителей пролетариата, включая и кое-кого из коммунистов) вырастает примерно такая концепция: нынешняя война, начавшись как „империалистическая“ и „несправедливая“, теперь, в ходе событий, вопреки воле её инициаторов, превращается в войну „освободительную“ и „справедливую“ со всеми вытекающими отсюда последствиями… Все думают только об одном: как бы отбить предстоящую немецкую атаку». В то же время, как подчёркивал Майский, «течение, возглавленное Черчиллем, стоит за „войну до конца“, причём ради этой цели склонны идти довольно далеко навстречу рабочим в сфере внутренней и экономической политики (обложение богатых, ликвидация военных прибылей… и тому подобное)» [520].

Но даже подобные сообщения не могли побудить сталинскую клику к проведению более гибкой внешней политики, связанной с отказом от односторонней «привязки» к колеснице Гитлера. В сообщении ТАСС, опубликованном на следующий день после капитуляции Франции, подчёркивалось, что «добрососедские отношения, сложившиеся между СССР и Германией в результате заключения пакта о ненападении, нельзя поколебать какими-либо слухами и мелкотравчатой пропагандой, ибо эти отношения основаны не на преходящих мотивах конъюнктурного характера, а на коренных государственных интересах СССР и Германии» [521].