Холопы - Валерий Казаков

В ответ раздалось лишь сопение.

– Молчите? Хорошо. В ту же ночь захватили еще двух девок – дочку барыни Званской и служанку, которая женихается с Юнькой. А он, бродяга, эту кашу с подземельями и заварил! – Вожак вскочил и хватанул Юня за правое ухо. – Верно я говорю, олух?

– Верно, гражданин атаман-баши! Ой, больно, дядечка! Больно! Пусти, пусти!

– Пусти, говоришь? Я те щас пущу! Митрич! Камчу мне! – и, выпустив ухо, принялся охаживать молодого разбойника. – Это тебе за девок! Будешь знать, как их по ночам из дома сводить! Это – за воровство чужих накидок! А это за тягу к разбойничьей жизни!.. Так где же ваша невеста? – бросив на пол камчу и по-отечески приобняв всхлипывающего Юньку, спросил атаман Еноха. – Боюсь, что о вашем сватовстве к девице Званской матушка ее не осведомлена и родительского своего благословления не давала.

Енох стушевался. Никогда в жизни с ним так не разговаривали, разве что покойный дед, да и то в глубоком мальчишестве.

– Что молчишь, барчук? Может, и тебя камчаком угостить или для острастки велеть повесить на ближайшем кедраче? Ты не зыркай на меня, не зыркай, не я у тебя в застенке на дыбе вишу, а ты у меня гостюешь пока. Хотя, думаю, ты бы ко мне в застенок побрезговал спуститься, счел бы, что не по чину. Так где барынька Званская? Ты что, оглох со страху? Сар-мэн, – развел руками Макута, выпуская притихшего Юньку и поднимая плетку, – тогда ты отвечай, а этого в чулан отправь, к крысам.

– Он мой гость, – набычился разбойник, – отвечать ему нечего, всю эту кашу заварил я, с меня и спрос. А ежели к крысам, то и я с ним пойду.

– Да хоть в ж...пу иди! Бестолочь! Я же от тебя так путного ничего не добился. Единственное, чего дознался, – что ты тело в какой-то колодец в своем подземелье бросил и мне мозги пудришь, что в Шамбалу ее спровадил для лечения от смерти. Куда ж ты Званскую дел? Мать скоро за ней прибудет.

– Да они ее, окаянные, в бездну ввергли! – с рыданиями ввалилась в комнату подслушивавшая под дверью Даша.

– Что?! Живую, в пропасть?! Митрич! Веревки, доску и людей, мигом! – выхватывая пистолет, приказал Макута. – Стоять, кто дернется – убью как суслика! Юнька, взял кандалы и сковал этим извергам ноги! Не мешкай, а то повешу.

– Бей, бей, не надо спешить! Никого мы жизни не лишали, так надо было, слышишь! – замерев по стойке смирно, орал Сар-мэн, который знал: шевельни он хоть мизинцем – атаман тут же пристрелит.

Митрич, чуя щекотливость вопроса, призвал на помощь только четверых своих людей, да и те в избу не вошли, а стали вокруг дома у окон. Связанных по рукам и ногам подельников усадили на лавку у дальней стены, Макута присел у окна и пустыми глазами смотрел на улицу. Распогодилось. Солнце расцвечивало мир, в котором, казалось, не было горя и смерти. На небе ни облачка, жужжавшие и попискивавшие божьи твари парили над входящим в силу разноцветьем. Внизу, у поселка, детвора затеяла играть в лапту. «И кто их только научил этой старой забаве? – грустно думал атаман, не желая возвращаться к обязанностям судьи и палача. Что он скажет помещице, свято верящей в его справедливость, как посмотрит ей в глаза? Как убить сына лучшего друга, своего крестника, а может, в недалеком будущем и преемника?»

– Дядька Макута! – прервала его невеселые мысли шмыгающая носом Дарья. – В ямку ту барыня сама согласилась бултыхнуться...

– Ну-ка, девка, расскажи хоть ты мне, только по порядку, – нехотя повернулся бей, поставив пистолет на предохранитель и сунув его за пояс. – Как покойницу забрали, куда понесли, что дальше было, хорошо?

Заметив, что девчонка украдкой косится то на своего Юньку, то на связанных пленников, Макута едва заметно мотнул в их сторону головой. Митрич щелкнул пальцами, в опочивальню тенями скользнули два молодца и, растворив широкие двери просторной светлицы, где на ломберном столике лежали еще не вскрытые карты горе-любовников, зашвырнули туда обоих, словно мешки с картошкой. Когда двери закрылись, шум и ругань затихли, атаман подозвал парня и девушку, и велел говорить.

– Все случилось негаданно, – заслоняя собой невесту, начал кавалер. Он с достоинством пригладил волосы, одернул кургузую рубашку, подпоясанную не то кушаком, не то скрученным в жгут женским платком, и потер левой рукой нос. – Молода госпожа лежали и спали, уцепившись за руку Еноха Миновича, Дашка сидела рядом и плакала. Она завжды плачет, ежели кто где неподалеку помрет. И тут вбегает атаман и кличет Миновича. Ну они ушли вот в эту комнату, а мы остались там, – он указал на дверь в светлицу. – Об чем гутарили, я не слыхивал. Только вскорости они возвернулись...

– Маша проснулась и пить попросила, – дополнила осмелевшая девица, выглянув из-за спины молодого человека. Большие серые глаза смотрели наивно и доверчиво.

– Да, проснулась, говорила с нами, – загораживая суженую, согласился Юнь. – А когда господа вернулись, кинулась на шею Еноху Миновичу.

– Когда это они замиловаться-то успели? – полюбопытствовал атаман.

– А вот на гору утром бегали да стреляную Митрадору принесли, – опять вклинилась девушка и вдруг, спохватившись, отпрянула обратно за спину своего дружка и уже оттуда, правда, не так бойко добавила: – А Юньки тогда еще не было, он к старой барыне с письмом ездил.

Юнька толкнул ее локтем и раздраженно цыкнул.

– По поручению атамана я в село мотался, насчет выкупу и на разведку. Войско в старую крепость пригнали, ворота затворили, пушки ладить стали, а старого Прохора произвели в коменданты крепости и приказали вас изыскать и закандалить.

– Ну и пусть себе кандалят, ты только это, паря, от главного не уюливай. Что дальше было?

– Они втроем непонятный разговор завели, мы ни шиша не разобрали. Барынька наша говорила, а мужики все каки-т вопросы задавали.

– Правда, дядечка! – как авторитетный свидетель подтвердила девушка. – Я хоть и не знаю нового языка, но учила малешко, так я смогла разобрать только, что они говорили про синь-камень и про каких-то чародеев, которые, вроде как, в этой горе живут...

– Одним словом, – перебил невесту парень, – пошли мы втроем к скорбной избе, где бабка Пуркина народ к загробной жизни готовит, атаман зашел, забрал голую покойницу, прикрыл ее моим трофеем, и оне с Миновичем побежали к дому, а я двери в избе-то подпер за ними. Потом мы отворили потаенный лаз – он там, в дровнике – и, затеплив факелы, стали под землю спускаться. В пещоре страшно было. Вскорости добрели до подземного каземата, большого – ни стен, ни потолка не видать. В середке, а может, где и в другом месте на полу голубая каменюка лежит, ровно как под водопадом, куда мы со старцем да евонными девками на ладье улетели. Енох постлал на камень ну ту марлю, камень вроде как засветился. Взял тряпку крепко за края и велел мне на нее каменек увесистый бросить. Я все сполнил, и камень ушел в камень, а материю он выдернул в обратную.