Ищите и найдете - Михаил Волконский

— Прекрасно! Это в будущем, а в настоящем-то что же?

— В настоящем вот что! — продолжал Пшебецкий. — Я приказал Трофимову говорить, и он мне все сказал: сказал, что он принадлежит к обществу перфектибилистов, то есть иллюминатов, и что ему поручено наблюдать за дочерью графа Рене и вырвать ее из наших рук… то есть это он так сказал: "Вырвать ее из наших рук…"

— Все равно, дело не в выражениях… Продолжайте!

— Ему было указано, что она помещена нами у старика Авакумова…

— Кем указано?

— Из Германии. Глава их братства находится там, и оттуда идут все распоряжения…

— В каком городе? — с живостью спросил Грубер.

— Разве вам это не известно?

— Нет. Мы знаем, что иллюминаты появляются то там, то тут, часто мешают нам; в их действиях видна одна общая руководящая нить, но где начало этой нити, мы до сих пор распознать не могли.

— А я не догадался спросить у Трофимова название города; меня интересовало другое.

— Напрасно! Название города очень интересно и важно для нас.

— Теперь нет ничего легче узнать его. Лишний гипноз Трофимова, и я ручаюсь вам за получение всех сведений об иллюминатах, какие вы только пожелаете! Вы мне дайте только вопросный листочек, и я заставлю его отвечать по пунктам.

— Хорошо! — согласился Грубер. — Что ж вам рассказал Трофимов?

— Он вошел к Авакумову в доверие в качестве доктора и делал ему впрыскивание из свежей человеческой крови.

— Это для возвращения молодости?

— Да, есть мнение, которое рекомендует этот способ.

— И неужели он помогает? — с видимым любопытством спросил Грубер.

Пшебецкий пожал плечами.

— Говорят! Впрочем, что касается Авакумова, то он умер от этих впрыскиваний.

— Но дочь графа Рене он отправил куда-то еще до того, как слег в постель?

— В ее отправке участвовал сам Трофимов, и он в своем гипнозе сказал мне, где она находится. Она отправлена на север, в Финляндию, в небольшую деревушку, где живет со старухой немкой, которой она поручена.

— Вы знаете название деревушки?

— Ну, конечно! Знаю и название, и подробное описание дороги до нее!

— Хорошо! Что же вы намерены делать?

— Я заставлю Трофимова написать старухе, чтобы она немедленно возвращалась в Петербург, сам сяду в экипаж, поеду с этой запиской и привезу сюда молодую девушку.

— План прост и недурен.

— Только то и хорошо, что просто.

— Во всяком случае, — заключил Грубер, — от временного исчезновения молодой девушки мы ничего не потеряли, а, напротив, как будто выиграли…

— Еще бы не выиграли! — воскликнул Пшебецкий. — Теперь мы разведаем всю подноготную иллюминатов и сумеем ударить в самое гнездо их.

— Amen! — сказал опять Грубер, сложив на груди руки и подняв глаза кверху.

LXX

Госпожа Драйпегова получила в Митаве известие о смерти отца с нарочным, который скакал без устали и без отдыха на почтовых и в двое с половиной суток добрался до Митавы.

Она сейчас же собралась и объявила доктору Герье, что они уезжают в Петербург.

Герье был очень рад этому. Он обещал графу Рене следить за Драйпеговой, явившейся в Митаву к французскому королю под видом преданной ему женщины, но на самом деле желавшей предать его, короля.

Такая задача оказалась очень трудною для доктора. Драйпегова ничего не говорила с ним о своих делах. Она была принята королем в аудиенции, но в чем состояла эта аудиенция и что говорилось на ней, доктор не знал. Сам же он ни выпытывать, ни разузнавать не был в состоянии, потому что чувствовал себя совсем не способным к этому. Отъезд из Митавы развязывал ему в таком случае руки и освобождал от принятой на себя обязанности.

Доктор Герье с удовольствием узнал о возвращении в Петербург, тем более что это давало ему надежду поскорее увидеть дочь графа Рене и, если нужно будет, помочь последнему вернуть ее.

Одно было не совсем по душе и не совсем приятно доктору: Драйпегова посадила его на обратный путь к себе в карету, рядом с собою, и это соседство очень стесняло доктора. Он с гораздо большим удовольствием поместился бы в следовавшем за каретой возке, где ехала прислуга.

В первый день пути было еще ничего. Драйпегова старалась занять доктора разговорами и надоедала лишь требованием мелких услуг, желая во что бы то ни стало заставить его ухаживать за собою. Она беспрестанно и обиняком, и прямо говорила о своем богатстве, которое теперь, после смерти отца, должно достаться ей, говорила, что с таким состоянием она может делать что угодно, что можно поехать за границу или жить на широкую барскую ногу в Петербурге.

Об отце Драйпегова вовсе не жалела. Видно было, что она давно ждала его смерти и давно мечтала о том, как получит от отца наследство и войдет полной хозяйкой в роскошный дом на Фонтанке.

Сначала доктор Герье думал, что его спутнице лестно говорить о своем богатстве только ради того, чтобы похвастать, но потом, по некоторым намекам, он должен был убедиться, что Драйпегова имела еще и другую цель, распространяясь о своих деньгах перед ним, молодым доктором. Было очень похоже на то, что она хочет произвести впечатление именно на него самого и ввести его в соблазн всеми способами, не пренебрегая даже расчетом на корысть.

Вечером второго дня их пути, когда сумерки начали спускаться и в карете воцарился таинственный, прозрачный полумрак, Драйпегова, долго молча смотревшая в окно на алевшее вдали небо, перерезанное темно-лиловыми облаками, за которыми пряталось солнце, вдруг обернулась к доктору и спросила:

— Вы любите, доктор, природу? Скажите откровенно…

Доктор Герье любил природу, и ему даже не требовалось особенной откровенности, чтобы сказать это.

— Конечно, люблю, — ответил он, тоже глядя на потухавшую зарю.

В эту минуту Герье своими мыслями был далеко от Драйпеговой.

— Я была в этом уверена, — продолжала та певучим голосом, — наслаждение красотами природы одно из высших, и для возвышенной, понимающей прелесть этого наслаждения натуры лучшего ничего не может быть. Одна любовь разве сравнится с этим наслаждением. А вы, доктор, любили когда-нибудь?

Доктор Герье поморщился. Но Драйпегова не могла заметить в полутьме кареты его гримасы.

— Что же вы молчите? — переспросила она. — Скажите мне, вы любили когда-нибудь?

— На такой вопрос трудно ответить, — уклончиво проговорил Герье.

— Отчего, отчего трудно? — подхватила Драйпегова. — Боже мой! Какое счастье испытывать любовь и даже говорить о ней! Вот вы хотели бы ехать так в карете, в сумерки, с любимым существом… ехать и ехать… и чтоб неизвестно куда, и чтоб все равно куда бы ни было, потому что везде счастье и всюду хорошо!..

Доктор Герье, конечно, хотел бы ехать так, только не с госпожою Драйпеговой. Он готов был бы, пожалуй, отдать всю остальную жизнь свою за то, чтобы хоть на несколько минут теперь рядом с ним в карете на месте Драйпеговой была дочь графа Рене. Но доктор не сказал этого своей спутнице…

А она не унималась:

— Вы, должно быть, были очень несчастны, доктор, в прошлой своей жизни, вы много перестрадали!

Герье промычал что-то неопределенное.

— Ну, скажите, пожалуйста, ведь вы одиноки, одиноки как перст!.. А между тем такой человек, как вы, если б захотел только… если б только захотел…

И она, будто случайно, будто размягченная своим поэтическим настроением и будто сама того не замечая, что делает, откинулась на спинку кареты, склонилась набок и прижалась к плечу доктора.

LXXI

Доктору оставалось лишь обнять ее, и голова ее склонилась бы к нему. Драйпегова только и желала этого, но доктор-то вовсе не желал…

В первую минуту Герье не знал, что ему делать. Он отстранился, но это не помогло, потому что отстраниться ему было некуда: он оказался прижат в мягкий угол кареты.

Все, что Герье мог сделать, — выпрямиться! И он выпрямился, крякнув и двинув плечами, что ясно показывало, что он вовсе не расположен отвечать госпоже Драйпеговой на ее слишком выразительную нежность.

Движение Герье было настолько резко, что его спутница отшатнулась и, закусив губу, отвернулась от него к окошку…

Они долго ехали так молча.

Дорога в этот переезд испортилась, и они запоздали. Заря потухла, стало уже совсем темно, а они все еще ехали.

"Ну, теперь она возненавидит меня, — думал доктор Герье, — и тем лучше. Приедем в Петербург и расстанемся навсегда. Лишь бы приехать поскорее…"

И Герье инстинктивно жался в угол, подальше от госпожи Драйпеговой.

— Знаете, — вдруг раздался в темноте ее голос, — то, что вы сделали, ни одна женщина не простила бы мужчине!..

Герье слышал только, как говорила Драйпегова, но выражения лица ее не видел.

— Да, ни одна женщина, — повторила она. — Но вы меня не знаете… я не похожа на других. Если я пожелаю чего-нибудь, то добьюсь — слышите ли? — добьюсь во что бы то ни стало!..