Прогулка заграницей - Марк Твен

Конрадъ прожилъ еще два года и все свое время, съ утра до ночи, проводилъ подъ липой, проливая слезы на воображаемой могилѣ своей Катерины. Катерина была единственнымъ товарищемъ несчастнаго тихаго сумасшедшаго. Онъ очень любилъ ее и говорилъ, что она во многомъ напоминаетъ ему его Катерину, умершую «пятьдесятъ лѣтъ тому назадъ».

— Она была такая веселая, такая рѣзвая, — говорилъ онъ иногда, — вы же никогда даже не улыбаетесь, и всегда плачете, когда думаете, что я не смотрю на васъ.

Когда Конрадъ умеръ, то, согласно его желанію, былъ похороненъ подъ липою «около своей бѣдной Катерины».

Съ тѣхъ поръ Катерина уже одна просиживала подъ деревомъ цѣлыми днями, ни съ кѣмъ не говоря и никогда не улыбаясь. Прошло не мало лѣтъ, пока, наконецъ, судьба не послала ей избавленіе въ видѣ смерти; ее похоронили рядомъ съ Конрадомъ.

Гаррисъ похвалилъ легенду, чѣмъ весьма обрадовалъ капитана, онъ обрадовалъ его еще больше, сказавъ:

— Мнѣ хочется повѣрить легендѣ ради одного этого дерева, такого здороваго и крѣпкаго, несмотря на свои 400 лѣтъ; мнѣ хочется вѣрить, что оно дѣйствительно стоитъ здѣсь, какъ бы на стражѣ надъ этой парой несчастныхъ сердецъ и питаетъ къ нимъ какую-то человѣческую любовь.

Вернувшись въ Неккарштейнахъ, мы окатили свои разгоряченныя головы водой прямо изъ подъ городского насоса, и поспѣшили въ гоcтинницу, гдѣ и пообѣдали форелью, сидя въ саду на вольномъ, чистомъ воздухѣ, любуясь то на красивый Неккаръ, извивавшійся внизу подъ нашими ногами, то на причудливо выдѣлявшійся на фонѣ вечерняго неба Дильсбергъ, то на изящныя башни и бойницы двухъ другихъ замковъ (извѣстныхъ подъ названіемъ «Ласточкино гнѣздо» и «Братья»). Въ путь мы тронулись какъ разъ во-время, чтобы до наступленія ночи сдѣлать послѣднія восемь миль, оставшіяся намъ до Гейдельберга.

На самомъ заходѣ солнца проплыли мы мимо нашей гостинницы и, влекомые бѣшенымъ теченіемъ, съ быстротою молніи вступили въ узкій фарватеръ между каменными плотинами. Полагая, что я не хуже всякаго другого сумѣю налетѣть плотомъ на мостъ, я пошелъ на самое переднее звено плота и, принявъ на себя всю отвѣтственность, взялъ у рулевого его шестъ.

Мы неслись съ невѣроятною быстротою; первое время я исполнялъ свою трудную обязанность довольно успѣшно, по крайней мѣрѣ, для перваго раза. Но убѣдившись внезапно, что плотъ нашъ и въ самомъ дѣлѣ несется прямо на мостовой быкъ, вмѣсто того, чтобы идти подъ арку, какъ бы ему и слѣдовало, я благоразумно выпрыгнулъ на беретъ. Въ слѣдующій моментъ я видѣлъ, какъ исполнилось мое давнишнее желаніе. Я, наконецъ, увидѣлъ крушеніе плота. Онъ врѣзался какъ разъ въ самый центръ устоя и мгновенно разлетѣлся въ щепки, точно коробка со спичками отъ удара молніи.

Изъ всей партіи только одинъ я видѣлъ эту величественную картину; остальные въ это время барахтались въ водѣ, къ великому удовольствію многочисленныхъ молоденькихъ дамъ, гулявшихъ въ это время по берегу, и потому прозѣвали ее. Но когда они съ моею помощью были выужены изъ рѣки уже за мостомъ, то я сейчасъ же, насколько хватило умѣнья, описалъ имъ все какъ можно подробнѣе. Впрочемъ, это ихъ мало интересовало; они сказали, что чувствуютъ себя насквозь промокшими и смѣшными и совсѣмъ не желаютъ слушать моихъ описаній. Молодыя дамы и другіе свидѣтели происшествія столпились около насъ и выказали большое участіе, что дѣлу, впрочемъ, помогало мало; мои пріятели говорили, что имъ нужно не участіе, а какой-нибудь глухой и безлюдный переулокъ.

ГЛАВА XX

Слѣдующее утро принесло намъ добрыя вѣсти — наши пожитки, наконецъ, прибыли изъ Гамбурга. Пусть это послужитъ для читателя предостереженіемъ. Нѣмцы чрезвычайно добросовѣстны и пунктуальны. Если вы попросите нѣмца сдѣлать что-либо немедленно, то онъ ловитъ васъ на словѣ, такъ какъ не сомнѣвается, что вы, дѣйствительно, того и хотите, чего просите; онъ и исполняетъ немедленно, хотя, надо правду сказать, что понятіе о словѣ «немедленно» у него довольно своеобразно — это значитъ черезъ недѣлю, если дѣло идетъ о томъ, напримѣръ, чтобы сшить платье и черезъ часъ или два, если ему прикажутъ подать форель. Вслѣдствіе той же самой особенности характера, если вы скажете нѣмцу, что желаете послать свои вещи «малою скоростью», то онъ и тутъ поймаетъ васъ, онъ пошлетъ вещи съ такою скоростью, что вамъ вполнѣ хватитъ времени, чтобы подивиться точности, съ какою на нѣнецкомъ языкѣ словами «малая скорость» выражается понятіе о медленности. Волосы на головѣ моихъ пожитковъ, когда я получилъ ихъ съ корабля по приходѣ въ Гамбургъ, были густы, въ Гейдельбергъ же онѣ явились сильно порѣдѣвшими, можно сказать, что вещи мои полысѣли отъ времени. Однако, уже и то хорошо, что онѣ были цѣлы и нисколько не поломаны. Надо отдать справедливость, въ Германіи съ багажемъ обращаются очень осторожно. Теперь ничто не препятствовало нашему отъѣзду и мы взялись за приготовленія.

Понятно, первая забота моя была о моей коллекціи по керамикѣ, которую, конечно, я не могъ везти съ собою; это было бы и неудобно да и опасно. Я обратился за совѣтомъ къ знатокамъ по этой части, но лучшіе изъ нихъ не сходились между собой въ мнѣніяхъ: одни совѣтовали упаковать всю коллекцію получше и сдать на храненіе въ кладовую, другіе же говорили, что слѣдуетъ попытаться помѣстить ее въ музей великаго герцога въ Маннгеймѣ, гдѣ она будетъ гораздо сохраннѣе. Тогда я рѣшился послѣдовать обоимъ совѣтамъ заразъ и раздѣлить коллекцію на двѣ части, при чемъ въ музей отдать тѣ изъ предметовъ, которые поцѣннѣе и болѣе ломки.

Въ эту категорію попала и этрусская слезница, купленная мною у продавца рѣдкостей за четыреста пятьдесятъ долларовъ. Это чрезвычайно рѣдкая вещь. Продавецъ говорилъ мнѣ, что въ подобныхъ вазахъ этруски имѣли обыкновеніе хранить слезы или вообще что-то подобное, и что въ настоящее время очень трудно найти такую другую вазу, даже разбитую. Съ тою же цѣлью я отложилъ и блюдо, нѣкогда принадлежавшее Генриху II. Это то же очень цѣнная и рѣдкая вещь и притомъ чрезвычайно изящной и своеобразной формы. Къ сожалѣнію, я не въ состояніи описать тѣ великолѣпные рисунки, которыми оно было покрыто. Довольно сказать, что я цѣню его еще выше, чѣмъ свою этрусскую вазу, и что продавецъ утверждалъ, что другого подобнаго ему нѣтъ въ цѣломъ свѣтѣ. Онъ прибавлялъ, что поддѣльной посуды, якобы принадлежавшей Генриху II, обращается въ продажѣ немало, но что подлинность моей вещи внѣ всякаго сомнѣнія. Онъ даже показалъ мнѣ его родословную или исторію, если это вамъ больше нравится; въ документѣ этомъ отмѣчены всѣ переходы изъ рукъ въ руки, которые совершало это блюдо отъ самаго дня своего рожденія, а равно записано, кто, отъ кого и за какую цѣну покупалъ его, начиная отъ перваго покупщика и кончая мною; изъ этого же источника я узналъ, что цѣна его все поднимается и поднимается и съ 35 центовъ дошла до 700 долларовъ. Онъ говорилъ, что вѣсть о переходѣ этой вещицы въ мое владѣніе, равно какъ и суммѣ, за которую она была продана, разнесется по всѣмъ закоулкамъ, гдѣ только есть хоть одинъ любитель рѣдкостей.