Повседневная жизнь древнегреческих женщин в классическую эпоху - Пьер Брюле

Он, вероятно, ничем не рискует: любые действия нимфы являются всего лишь одобрением и рукоплесканиями в адрес занимательной трудовой программы ее мужа. Вероятно... потому что, по неохотному свидетельству Исхомаха, существуют все-таки кое-какие трудности. Их первый разговор произошел не сразу после свадьбы. Прежде чем он состоялся, прошло некоторое время. «Когда она уже привыкла ко мне и была достаточно ручной, так, что можно было говорить с ней...» Причина ожидания Исхомаха благоприятной возможности начать приучать свою нимфу к труду проста и драматична: до этого момента она молчала. А не разговаривала она, несомненно, из-за морального и ментального потрясения, вызванного переездом в этот новый «дом» и совместной жизнью с незнакомым человеком — от этого она потеряла дар речи. Об этом говорит Медея Еврипида:

И вот жене, вступая в новый мир,Где чужды ей и нравы, и законы,Приходится гадать, с каким онаПостель созданьем делит.

Свадьба является самым жестоким потрясением в жизни любой греческой женщины. Это еще ребенок; по случаю своего gamos она только что поднесла Артемиде свои игрушки: мяч, кукол, бабки... Она ничего не знает, от нее все скрывали, и вот ее приводят в чужой «дом», вокруг нее чужие люди...Gamos является насилием: среди криков Гимен! Гименей!, музыки и песен, мерных ударов в дверь thalamos, она оказывается в постели с мужчиной, которого, возможно, даже не знает, который поражает ее, которому тем не менее ей велят подчиняться и который делает с ней неведомые вещи. Этого вполне достаточно, чтобы потерять дар речи.

Едва введенная в курс дела, едва получившая от своего дорогого хозяина основы основ, она внезапно превращается в хозяйку слуг, рабов, распорядительницу имущества, начальницу тех, кто находится под ее властью. Царица пчел должна приказывать, поучать, руководить рабами: она заставляет их выполнять работу (в «доме» или за его пределами), она также должна награждать, наказывать, кормить. Она за ними надзирает, но также и заботится, даже если, как говорит Исхомах, это ей неприятно. Но та, кто так быстро входит в роль блистательной ученицы-супруги, которая понимает, что такое приумножение «дома», замечает:

«Это [...] для меня в высшей степени приятная обязанность, потому что слуги, за которыми будет хороший уход, будут чувствовать благодарность и станут более преданными, чем прежде».

Новый важный момент: выбор другого главного персонажа дома: tamia. Мы довольно рано встречаем ее в греческой литературе, в царских «домах» «Илиады» она играет ту же роль, что и в «доме» Исхомаха: управительница, распределительница, экономка, старшая по «дому». А еще ей надлежит сдерживать женскую ненасытность.

«В экономки мы выбрали после тщательного обсуждения женщину, самую воздержанную, на наш взгляд, по части еды, вина, сна и общения с мужчинами, которая, кроме того, обладала хорошей памятью.

Я указывал ей, что и в благоустроенных городах граждане считают недостаточным издавать хорошие законы, а помимо этого выбирают блюстителей законов, которые имеют надзор за гражданами: соблюдающего законы хвалят, а кто поступает вопреки законам, того наказывают. Так вот, я советовал жене, чтоб и она считала себя блюстительницей законов над всем, находящимся в доме».

Мы знакомимся здесь с совершенством: жена Исхомаха является образцом — литературным, разумеется, но эти категории близки античным читателям Ксенофонта, описавшего повседневный идеал. Однако апогеем являются последние слова Исхомаха о жене: «Тяжелее было бы [...] если бы я налагал на нее обязанность не заботиться о своем добре, чем заботиться о нем». Сократ восклицает: «Клянусь Герой, Исхомах, жена твоя, судя по твоим словам, обнаружила... мужской склад ума!» Эти слова потрясают. Мы вспоминаем о невероятно отважных самках, представительницах животного мира у Аристотеля, и вот женщина в своих достоинствах подобна мужчине! Петля затянута.

От этого момента ощущения гордости за свое превосходство, за ощущение себя хозяйкой самой себе до властности всего лишь один шаг. От необходимости укреплять свой авторитет супруга может перейти к домашнему тиранству. Укрывшись за стенами «дома», из-за своей ограниченной способности восприятия и автономности она может решить отказаться от «внешних» взглядов, то есть от взглядов своего мужа. И это несчастье для мужей, как они говорят:

«Вот мужчина, чье счастье каждый нахваливает на площади; но едва переступает он порог своего дома, он самый несчастный из мужчин. Его жена является хозяйкой всего; она командует, она без конца бранится».

Другой персонаж Менандра заявляет:

«Из всех диких животных нет никого более дикого, чем женщина».

Судя по всему, авторы комедий любят выводить на сцену этих горемык, подчиняющихся своим женам. Несчастному Стрепсиаду, герою Аристофана, пришла в голову глупая идея взять в супруги женщину выше его по положению, некую Алкмеониду, жеманницу, предъявляющую непомерные требования к такому мужлану, как он. «Чудесная, тихая сельская жизнь... средь пчел, вина, оливок и овечьих стад» изменяется с приходом «важной и надутой» дамы[89]. Несчастный, презираемый, он не может ни выбрать имя своему сыну, ни воспитывать его так, как воспитывали его самого. Стрепсиад говорит сыну: «Вот вырастешь и коз в горах / Пасти пойдешь, как твой отец, кожух надев»; на что жена возражает: «Вот вырастешь, и на четверке, в пурпуре, / Поедешь в город...» Однако это Аристофанов театр: Стрепсиад женится на девушке из богатой семьи только в воображении поэта.

А вот как в конце классической эпохи Менандр передает терзания власти и высокомерие богатой наследницы, пришедшей в новый «дом» с приданым, которое по тем временам можно было бы назвать неслыханным.

«Нет, я не хочу говорить об этой отвратительной ночи, с которой начались все мои несчастья. Горе мне! Стоило ли мне жениться на Греобиле с ее десятью талантами[90], женщине, имеющей всего один локоть в высоту. А в придачу невыносимое высокомерие! Во имя Зевса Олимпийца и Афины, это невозможно выдержать! Моя маленькая служанка, такая быстрая, исполняющая мои приказы с полуслова, — она выгнала ее: и что мне осталось?.. Я женился на чудовище с приданым... Именно она принесла мне этот дом и поля; но, чтобы получить все это, надо было взять и ее. Это настоящий всемирный потоп».

Персонаж ergatis’a

Обязанности экономки не освобождают жену от выполнения основных домашних работ, естественно присущих женскому полу. Женщина трудится, но это в некотором роде труд, который не считается трудом. Ни отцами, ни мужьями. Не то чтобы он не был необходимым! Но это труд скрытый, «бесплатный», неявная эксплуатация, без возмущений и уж тем более без принуждения со стороны «деспотов». Он редко рассматривается историками, гораздо реже, чем рабский труд. Дело в том, что эксплуатация пола более банальна, чем эксплуатация раба. Этот труд не выделяется из повседневной жизни, в которой он растворен. Нужно выйти из банального, чтобы его заметить. Иногда об этом говорят, когда женщина умирает. Среди достоинств девушек и женщин, которые отцы и мужья перечисляют в эпитафиях, особенно часто после IV века, упоминается трудолюбие.

Восемь десятков годовПрожила ткавшая так хорошо и искусно Платфида,Прежде чем в путь отошла по ахеронским волнам.

Время от времени изобилие работниц ставит перед «домом» определенные проблемы. Предлагаемый ниже эпизод произошел в Афинах после окончания Пелопоннесских войн, когда из-за гражданской войны множество «домов» осталось без мужчин: одни мужчины находились в сельской местности, другие в заключении, третьи укрылись за пределами города. Аристарх жалуется Сократу:

«Когда у нас в городе началось восстание, и многие бежали в Пирей, ко мне сошлись покинутые сестры, племянницы, двоюродные сестры, и столько их собралось, что теперь у меня в доме одних свободных четырнадцать человек. А доходов у нас нет никаких — ни от земли, потому что она в руках противной партии, ни от домов, потому что в городе народа мало. Домашних вещей никто не покупает, занять денег негде...»

Сократ отвечает:

«Почему же Керамон, который содержит много людей, может не только добывать и себе и им средства, но еще столько у него остается, что он даже нажил состояние, а ты оттого, что содержишь много людей, боишься, как бы вам всем не умереть от недостатка средств?