Тень Гегемона - Орсон Кард

- Это очень сложно, - сказала она.

- То есть вы хотите сказать, что это меня совершенно не касается.

- Напротив, я знаю, насколько это тебя касается. - Она вздохнула и села. - Ладно, не будем притворяться, что это у нас случайный разговор на крыльце. Ты пришел сюда разузнать про Питера. Самым легким ответом было бы сказать, что мы ничего не знаем. Он никогда не говорит никому того, что человек хочет знать, если не считает это для себя полезным.

- А какой был бы трудный ответ?

- Мы скрывались от детей с самого начала, - сказала она. - И вряд ли нас может удивить или возмутить, что они с самого раннего детства научились быть скрытными.

- И что вы скрываете?

- Мы детям своим не говорили, так почему я тебе должна говорить? - И она тут же сама ответила на свой вопрос: - Были бы здесь Валентина и Эндер, думаю, им бы мы сказали. Я даже пыталась объяснять Валентине, пока она не уехала к Эндеру туда… в космос. У меня это очень плохо получилось, потому что раньше я никогда не пыталась сказать это словами. Давай я просто… давай я сначала… скажу так: мы собирались рожать третьего ребенка, даже если бы МКФ нас об этом не просил.

Там, где вырос Боб, с законами об ограничении рождаемости не очень считались - уличные дети Роттердама были лишними людьми и отлично знали, что по закону никто из них не должен был родиться, но когда голодаешь, трудно сильно переживать по поводу того, будешь ли ты учиться в самой лучшей школе. И все же, когда законы были отменены, он прочел о них и понимал, что значило решение Виггинов завести третьего ребенка.

- И зачем бы вы это сделали? Это принесло бы вред всем вашим детям. И сломало бы карьеру каждого из вас.

- Мы очень старались не делать карьеры, - ответила миссис Виггин. И не с карьерами нам было бы страшно расстаться. Это была не карьера, а просто работа. Понимаешь, мы люди религиозные.

- В мире полно религиозных людей.

- Но не в Америке, - сказала миссис Виггин. - Здесь мало фанатиков, которые пойдут на такой эгоистичный и антиобщественный поступок, как завести больше двух детей ради каких-то завиральных религиозных идей. И когда Питер в младенчестве показал такие потрясающие результаты тестов и его взяли на заметку, для нас это было крушение. Мы хотели быть незаметными. Исчезнуть. Мы были очень выдающимися людьми когда-то.

- Меня удивило, почему родители таких гениев сами не сделали заметной карьеры, - сказал Боб. - Или по крайней мере не заняли заметного положения в обществе интеллектуалов.

- Общество интеллектуалов! - презрительно произнесла миссис Виггин. - Американское общество интеллектуалов никогда не было особенно блестящим - или честным. Это овцы, безропотно следующие интеллектуальной моде десятилетия и требующие, чтобы все шли за ними шаг в шаг. Каждый должен быть открыт и толерантен по отношению к тому, во что они верят, но боже упаси их когда-нибудь согласиться, даже на миг, что кто-то, кто с ними не согласен, может хоть как-то быть рядом с истиной.

В голосе звучала горечь.

- Я слишком желчно говорю, - заметила она сама.

- Вы жили своей жизнью, - сказал Боб, - и потому считаете себя умнее умных.

Она чуть напряглась.

- Да, такой комментарий помогает понять, почему мы никогда ни с кем не обсуждали своей веры.

- Я не собирался язвить, - сказал Боб. - Я считаю себя умнее всех, с кем сталкивался, потому что я жив. И должен был бы быть глупее, чем я есть, чтобы этого не понять. Вы по-настоящему верите в свою религию, и вам неприятен факт, что вы ее скрываете от других. Это и все, что я сказал.

- Не религию, а религии, - поправила она. - У нас с мужем даже разные доктрины. Иметь большую семью, повинуясь Богу, - вот почти все, в чем мы были согласны. И даже при этом мы придумывали изощренные интеллектуальные оправдания для нарушения закона. Прежде всего мы не считали, что от этого будет вред нашим детям. Мы хотели вырастить их верующими.

- И почему же вы этого не сделали?

- Потому что в конечном счете оказались трусами. За нами следил МКФ, и вмешательство могло бы быть постоянным. Они бы вмешивались, чтобы проверить, что мы не учим детей ничему такому, что помешает им выполнить ту роль, что в конце концов досталась вам с Эндером. Вот тогда мы и стали скрывать свою веру. Даже не от наших детей, а от сотрудников Боевой школы. Для нас было таким облегчением, когда они сняли наблюдение с Питера! А потом с Валентины. Мы считали, что все уже позади. Мы хотели переехать куда-нибудь, где к нам не будут плохо относиться, и завести третьего ребенка, и четвертого, и вообще сколько получится, пока нас не арестуют. Но они пришли и заказали нам третьего ребенка, и нам незачем стало переезжать. Понимаешь? Мы поленились и испугались. Если Боевая школа дает прикрытие нашему желанию завести третьего ребенка, так почему бы и нет?

- Но ведь они забрали Эндера?

- Когда они его забрали, было уже слишком поздно. Поздно было растить Питера и Валентину в нашей вере. Если не научишь ребенка, пока он еще маленький, в глубине души у него веры не будет. Приходится надеяться, что он придет к вере позже, сам. От родителей вера может прийти, только если начать в самом раннем детстве.

- Внушать детям веру?

- Это и есть роль родителей. Внушать детям те ценности, по которым ты хочешь, чтобы они жили. Так называемые интеллектуалы без малейших угрызений совести внушают в школах нашим детям свои глупости.

- Я ничего плохого не хотел сказать.

- И все же выбирал слова, подразумевающие осуждение.

- Извините, - сказал Боб.

- Ты все же еще ребенок. Как бы ты ни был талантлив, приходится воспринимать позиции правящего класса. Мне это не нравится, но такова жизнь. Когда они забрали Эндера и мы наконец смогли жить без пристального надзора за каждым словом, которое мы обращали к своим детям, оказалось, что Питер уже полностью прошел внушение школьных глупостей. Он бы ни за что уже не согласился с нашим планом. Он бы нас выдал. А мы бы потеряли его. Так разве мы могли отречься от своего первенца, чтобы родить четвертого ребенка, или пятого, или шестого? Иногда мне кажется, что у Питера совсем нет совести. Если кто-то нуждался когда-то в вере в Бога, то это Питер, а он не верит.

- Может быть, он бы и так не верил, - сказал Боб.

- Ты его не знаешь, - возразила миссис Виггин. - Он живет гордостью. Если бы мы сумели сделать так, чтобы он гордился своей тайной верой, он бы оказался ее доблестным приверженцем. А так… он не верит.

- И вы даже не пытались обратить его в свою веру? - спросил Боб.

- В какую? - спросила миссис Виггин. - Мы всегда думали, что самым большим предметом споров в нашей семье будет, какой вере учить детей - вере отца или матери. А нам пришлось наблюдать за Питером и искать способ помочь ему найти… достоинство. Нет, даже больше. Целостность. Честь. Мы следили за ним, как Боевая школа следила за ними всеми тремя. От нас потребовалось все наше терпение, чтобы не вмешаться, когда он заставил Валентину стать Демосфеном. Но вскоре мы увидели, что это ее не переменило - благородство ее сердца стало только тверже в борьбе с властью Питера.