Ты — мой грех (СИ) - Гауф Юлия

Прохожие смотрят на нас: кто-то с пониманием, кто-то с осуждением, а мне плевать на всех. Бесит.

— Любаша, — разревелась Диана, и я остановилась посреди тротуара.

— Ну что? Что ты ревешь?

— Ручка болит, отпусти!

Сестренка выглядит такой испуганной. Плечо трет. Боже, что я творю? Она же и правда низенькая, всегда жаловалась, когда ей приходилось руку задирать, чтобы за мою ладонь держаться, но обычно я и не бежала со всех ног, волоча её как тряпичную куклу за собой. А сейчас… сейчас я Диану довела до слез — и от испуга, и от боли.

Мне больно, зато теперь и маленькой, беззащитной девочке больно. Сорвала на ней свою злость, молодец, Люба Котова! Ай, молодец!

— Прости, малыш, — я присела перед ней на корточки, потянулась к зареванному личику, и начала вытирать слезы. — Сильно рука болит? Давай посмотрю. Дианка, я не буду так больше, прости меня. Настроение плохое.

— Я что-то сделала не так? — она перестала плакать, и взглянула на меня виновато.

Ох, Боже ты мой! Сорвалась на ней, и теперь Диана думает что я за что-то её наказывала, таща по улице на спринтерской скорости.

— Нет, ты ни в чем не виновата. Просто… просто так бывает, — коряво объяснила я ей, вытирая слезы, и приглаживая её мягкие, чуть растрепавшиеся от бега волосы.

Не смогу я сестре объяснить, что бывает и так: взрослые люди иногда срываются на тех, кто от них полностью зависит, и потом чувствуют себя за это распоследними сволочами.

— Всё, мелкая, я больше не буду делать тебе больно. Пойдем к остановке медленно, но за мою руку ты все равно должна держаться, ладно? Я не стану сильно сжимать, и пойду не спеша. А у дома зайдем в магазин, и купим что-нибудь вкусненькое, хорошо?

— Что случилось, Любаша? Расскажи мне, — на удивление сестра не купилась на мои извинения и обещания загладить свое свинское поведение вкусняшками.

И это шестилетняя девочка. Зареванная, умная маленькая девочка, которой я чуть руку не сломала несколько минут назад…

Я всхлипнула, и не смогла сдержать слезы. Хватит, Люба! Не реви! Мы посреди улицы, и не стоит пугать сестру своим рёвом! Просто, твою мать, успокойся, и подотри сопли!

Успокаиваю себя мысленно, пинаю, но слезы перешли в плач. Пытаюсь остановиться, и захлебываюсь. Хватаю воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег бурными волнами, и… не могу. Уже и не вижу ничего, не слышу. Лишь чувствую ладони сестры на моем лице.

— Люб, всё холосо будет… то есть хорошо, — расслышала я последнее утешение, и истерика чуть спала, так как я смогла улыбнуться — сестренка сама себя поправила.

Моя зайка.

Прижала её к себе на пару секунд, и смогла взять себя в руки.

— Теперь всё хорошо, — успокоила я её. — Можем идти домой.

— Правда? Ты больше не расстраиваешься?

— Нет, всё наладилось, — солгала я Дианке, вытерла лицо локтем, и поднялась на ноги.

На самом деле, возможно, это и не ложь. Все наладилось, да. Сходила в ресторан, вышла, со мной связалась помощница Алексея — Карина. Она записала меня в салон красоты, чтобы мое тело привели в порядок профессионалы. Я-то с помощью обычной бритвы справляюсь обычно, это и есть мои СПА: поваляться в ванне и побриться.

Меня это вынесло окончательно — поход в салон. Ночь в отеле близко, она уже не абстрактное зло, а вполне реальное.

А затем был звонок от матери. Просилась с Дианой увидеться. Голос трезвый, но веры ей никакой. С Дианой она захотела увидеться, а со мной — нет. Со мной не захотела…

Может, именно поэтому я и вела себя так с сестренкой, как последняя сволочь? Сама себя иногда не понимаю.

— Едем домой, — я бережно сжала ладонь сестры, и мы медленно пошли на остановку.

Чтобы загладить вину перед сестрой, я купила в магазине всё, что она просила. Мы вместе приготовили какую-то бурду: растопили плитки шоколада, и накрошили в получившуюся массу шоколадное печенье. Слопали. Это блюдо, рожденное фантазией Дианы, оказалось вкусным.

— Посидишь со мной, пока я рисую?

— Конечно, малышка, — кивнула я.

Диана может рисовать целыми сутками. Сижу в её комнате, она старательно вырисовывает карандашом что-то пока не очень мне понятное. Кое-где обои в комнате испачканы красками, а я ведь просила поберечь чужую квартиру! Ну просила же, блин!

Так, стоп, опять завожусь. Обои моющиеся, постараюсь оттереть, ничего страшного. Не стоит снова доводить сестру до слез, и срываться на ней.

Сначала сидеть с сестрой и смотреть на её рисовашки было скучно, но со временем… со временем я начала расслабляться. Душой отдыхать. Привалилась плечом к шкафу и, глядя на сестру, выдохнула. И чего я так распсиховалась? Всё это того стоит! Разве Лёшка заслуживает сидеть в колонии? Разве одна ночь с не самым неприятным мужчиной — большая плата за свободу брата? Некоторые всю жизнь с нелюбимыми спят, детей от них рожают, терпят физическое и моральное насилие, унижения, измены, побои. А мне-то всего одну ночь перетерпеть. Но я разнылась как овца, сестру чуть не покалечила, испугала её, сорвалась. Посреди улицы истерику закатила, идиотка.

— Это дяде Русу подалок… подарок, — снова исправила ошибку Диана.

Забавно, что её лепет только я понимаю. Рус — нет. Слишком тонкий у сестры голос, почти ультразвук. Я улыбнулась при мысли о Руслане, и покачала головой: еще недавно я его терпеть не могла, отталкивала, а ведь из мужчин только Лёшка и Рус пытались мою жизнь облегчить. Но один из-за меня за решеткой, а второму я собираюсь изменить. Супер!

— А что ты рисуешь?

— Я же рассказывала, — надулась сестра. — Тебя!

— Меня? — я внимательнее вгляделась в рисунок, но пока увидела только силуэт на фоне окна.

— Да. Я лицо не смогу нарисовать, не получается, — вздохнула сестра печально. — Только так. Но будет красиво, честно!

— А может Руслана нарисуешь?

— Его не получится. Как выглядишь ты, я помню, а дядю Руса по памяти не смогу нарисовать. Да и зачем ему картина с ним? Ты ведь красивее!

Бесхитростная моя лапочка!

Я продолжила сидеть, наблюдать как появляются на картине штрихи. Диана всего-ничего ходит в художку, и лет ей мало, но она очень быстро от каракуль перешла к хорошей технике. Нужно с её учителями поговорить, а то я со своими проблемами на сестру забила совсем.

Может, Диана подрастет, и станет великой художницей? Прославится, станет миллионы зарабатывать с помощью любимого дела? Может, станет зарабатывать даже не став взрослой. Есть же гениальные дети, вдруг моя Дианка такая?

Я мечтала, поглядывала на телефон время от времени. Странно, но Руслан мне не пишет. Может, заработался? Самой написать? Нет, не буду его отвлекать, он же не офисный сотрудник, его работа куда более серьезна, иногда не отвлечься на телефон.

Вечером рисунок был готов. Красивый. Пришлось делать перерывы — Дианка устает долго рисовать, но за всем ходом работы я наблюдала: и за штрихами, за черновиком, и за раскрашиванием работы.

— Нам пока разрешили рисовать такой техникой. Раскраской: сначала карандашом, а затем уже краской, так легче намного. А потом придется либо только карандашом, либо только краской. Красиво?

— Очень. Руслану понравится, — пообещала я.

И мы обе принялись ждать Руса.

Вот только он не пришел почему-то.

РУСЛАН

Просматриваю дело Котова Алексея, и вроде всё гладко: приняли с товаром, отпечатки есть, признание тоже, семья неблагополучная. Но обычно мелкие барыги, «бегунки» — так называют тех, кто переносит товар и ходит под дилером, легко сдают своих хозяев.

А Котов не сдал никого. И это редкость. Не сдают обычно своих жен, родителей. Если работают совместно с близкими людьми. Хотя и их иногда сдают, семьи разными бывают.

Сдал бы подельников, срок бы скостили. Так почему же ты, Котов, никого не сдал? Из близких только мать, отчим, Люба и Диана. Мать — обычная пропитоха, такие не становятся барыгами. Люба мелкой была, Диана вообще почти младенцем.