Том 10. Письма 1820-1835 - Николай Гоголь

Все эти сплетни от таких людей[174] мне столько же приносят неудовольствия, сколько может принесть его неважное[175] ни для кого происшествие. Но мне больно то, что вы сами, маминька, обо мне говорите худое. Я здесь разумею письмо ваше, писанное вами пред этим. Вы мне приписываете те сочинения, которых бы я никогда не признал своими* ни за какие деньги. Зачем марать мое доброе, еще не запятнанное ничем имя? Если вы так мало знаете меня, что нашли в этих сочинениях мой дух, мой образ мыслей, то вы слишком худого мнения обо мне. Неужели я заслужил его от вас? Вы бы по крайней мере обратились к какому-нибудь человеку, которому известен ход нашей литературы; тот бы вам сказал, что отрывки из комедии Светский Быт* были помещаемы три года назад тому, когда я был еще в Нежине, в журналах и альманахах, с полною подписью автора: Павел Свиньин, от которого я получил и роман Якуб Скупалов*. Сфера действия этого романа во глубине России, где до сих пор еще и нога моя не была. Если бы я писал что-нибудь в этом роде, то верно бы я избрал для этого Малороссию, которую я знаю, нежели страны и людей, которых я не знаю ни нравов, ни обычаев, ни занятий. Но главное скажите: встретили ли вы хотя одну мысль, хотя одно чувство, принадлежащее мне? Третью же, самую глупейшую статью я принужден был теперь только прочитать нарочно*. Что вы нашли моего в этом Лоскутке бумаги*? и я, посвятивший себя всего пользе, обработывающий себя в тишине для благородных подвигов, пущусь писать подобные глупости, унижусь до того, чтобы описывать презренную жизнь каких-то низких тварей, и таким площадным, вялым слогом, буду способен на такое низкое дело, буду столько неблагодарен, черен душою, чтобы позабыть мою редкую мать, моих сестер[176], моих родственников, жертвовавших для меня последним, для какой-нибудь девчонки. Даже имя, подписанное под этой статьею, не похоже на мое — там, если не ошибаюсь, написано: В. Б-в. Зная, что вы мне не поверите без доказательства (я не знаю, чем я утратил ваше ко мне доверие; я вам говорил, что вы не встретите в посылаемом вам журнале ничего моего, вы мне не поверили), я старался всеми силами узнать имя автора этой пьесы, и наконец узнал, что с моей стороны и не хорошо, потому что автор сам, может быть, чувствовал глупость этой статьи и не выставил полного своего имени, а я принужден объявить: это некто Владимир Бурнашев, служащий здесь, говорят, даже хороший молодой человек.

Но чувствую, что я заговорился много об пустяках и мое оправданье походит даже несколько на выговор. Простите, великодушная моя маминька, оскорбленному некоторого рода самолюбию, которое таится у всякого человека и заставляет его защищать себя от часто несправедливо возводимых худых качеств. Верьте, бесценная маминька, единственный правдивый друг мой (я думаю, что я должен называть вас[177] другом; я думаю, никто в мире не счастливее меня, имея такое[178] неоцененное благо), что все мои желания, все мои мысли ограничиваются доставлением вам утешения и забвения всех угнетавших вас горестей.

С каковыми чувствами и пребуду[179] век вашим послушнейшим и нежно вас любящим сыном

Н. Гоголь.

Милая сестрица*!

Благодарю тебя, друг мой, за твою приписочку и за воспоминание частое обо мне. Я не знаю только, почему ты думаешь, как о несбыточной вещи, о нашем свидании. Верь, милый друг мой, что мы непременно увидимся с тобою и раньше нежели ты думаешь. Если только я буду иметь возможность приехать домой к вам на свой счет, не доставя вам никаких издержек, то это будет мое первое дело и долг поблагодарить вас лично за ваши великодушные пожертвования для меня. Не могу тебе объяснить, как я рад счастью милой и доброй сестрицы нашей Александры Федоровны. От всей души желаю ей продолжение его на всю жизнь. Она его достойна по своей доброй, кроткой и прекрасной душе. Подарок мой, милая моя сестрица, носили ли бы его или нет, я всегда буду носить на себе, если тебе только вздумается прислать его.

Целую несчетно моих прелестных сестриц и горю нетерпением видеть их. Бабушкам, дедушке, всем родственникам, знакомым и всем, кто только помнит обо мне, поклон.

Гоголь М. И., 10 февраля 1831*

Письмо ваше, пущенное вами от 15-го генваря, я получил третьего дня; во всем, даже в требовании вашем уведомить о г. Шостаке*, видна нежная ваша материнская заботливость обо мне, но, к величайшему сожалению, ваших приказаний в точности я не в состоянии теперь выполнить. Случай свел меня еще в начале прошлого 1830 года (в генваре или в феврале месяце, не помню) с одним из племянников Григория Ильича. От него узнавши о местопребывании его, я не замедлил навестить его. Он еще в то время был один из числа 7-ми откупщиков, взявших на себя город Петербург. Откупщики эти не получили никаких совершенно выгод; в разговоре однако ж со мною он старался не давать этого заметить. Мне странно только было найти в этом человеке, можно сказать, изжившем всю жизнь свою прожектами, черты юношеской неосновательности и то, что с своим, повидимому, добрым сердцем успел наделать столько неприятностей другим. После я узнал уже стороною, что он находился всё это время под арестом и ему запрещен был вовсе из дому выезд; бывшие с ним в коротких связях говорят, что он никогда даже не был в хороших обстоятельствах и при редком счастии всегда бывал почти сам причиною его утраты. Впрочем один поступок тот, посредством которого он помог родным своим, извиняет его много. Удастся ли ему уберечь что-нибудь для детей? Долг у него в несколько раз превышает имение. Теперь я его не видал, потому что не мог отыскать: несколько месяцев, как он съехал с своей квартиры, — куда, зачем и как, никто не знает. Петербург взят на откуп в сем году какою-<то> Ост-Зейдскою компаниею.

Насчет дела г-жи Клименковой* удовлетворительного ничего не могу сказать. Одна только сильная протекция могла бы сделать что-нибудь в ее пользу, но и то не в таких обстоятельствах, как ее нынешние. Вам, я думаю, известно, что комиссия построения храма в Москве уничтожена по причине страшных сумм, истраченных ее чиновниками. Все они находятся едва ли до сих пор не под следствием; следовательно не только не в праве требовать себе пенсии, но даже могут ожидать неприятностей. Впрочем государь милостив. Если бы она нашла себе другой какой предлог требовать, может быть, тогда было бы это успешнее. В том или в другом случае не советуйте ей слишком надеяться и ожидать многого. Если и получит успех, пусть лучше успех этот будет для нее неожиданный. Ничего нет хуже и горестнее для человека несбывшихся надежд.

О себе скажу, что мои обстоятельства идут, чем далее, лучше и лучше*: всё поселяет в меня надежду, что если не в этом, то в следующем году, я буду уже <иметь> возможность содержать себя собственными трудами; по крайней мере[180] основание положено из самого крепкого камня. Только я вас теперь сильно потревожу убедительной просьбой о присылке двух сот пятидесяти рублей. Это составит половину следуемой мне[181] суммы в нынешнем году (в теперешнем году мне нужно от вас получить только 500). В июне месяце попрошу у вас остальную половину, и это требование, надеюсь, <бу>дет последнее. Если вам можно будет теперь собрать такую сумму, то я вас прошу усерднейше, почтеннейшая маминька, прислать мне их немедленно.

Письмо ваше меня обрадовало тем, что из него увидел я, что места наши, славу богу, благополучны*. Верьте, что бог ничего нам не готовит в будущем, кроме благополучия и счастия. Источник их находится в собственном нашем сердце. Чем оно добрее, тем более имеет притязаний и прав на счастие. Как благодарю я вышнюю десницу за те неприятности и неудачи, которые довелось испытать мне. Ни на какие драгоценности в мире не променял бы их. Чего не изведал я в то короткое время? Иному во всю жизнь не случалось иметь такого разнообразия. Время это было для меня наилучшим воспитанием, какого я думаю, редкой царь мог иметь. Зато какая теперь тишина в моем сердце! Какая неуклонная твердость и мужество в душе моей! Неугасимо горит во мне стремление, но это стремление — польза. Мне любо, когда не я ищу, но моего ищут знакомства. Весь этот год будет более ничего, как только утвержение мое, укрепление на месте, обеспечение от всех нужд; и потому весь этот год я не могу и не должен даже на время оставлять поста своего, следовательно должен даже отложить надежду на радостное свидание с вами; но в следующем году вы прижмете к нежной материнской груди вашей жарко любящего вас сына