Звездная пыль - Гейман Нил

– О вас справлялись, – оповестил его барсук. – Джентльмены с той стороны стены. Похоже, с вами хочет переговорить некая юная леди.

Тристран тут же вскочил, широко улыбаясь, и тронул спящую звезду за плечо. Та распахнула сонные голубые глаза и пробормотала:

– А? Что?

– Добрые вести, – сообщил Тристран. – Помнишь про такую Викторию Форестер? Я, возможно, упоминал это имя раз-другой за время странствий.

– Да, – отозвалась звезда. – Возможно.

– Так вот, – продолжал Тристран, – я сейчас иду с ней повидаться. Она ждет по ту сторону. – Он помолчал. – Э-э… Знаешь… Наверное, будет лучше, если ты пока побудешь здесь. Я не хотел бы ее смутить и все такое.

Звезда повернулась на другой бок, прикрыла голову рукой и ничего не ответила. Тристран подумал, что она решила еще поспать. Он сунул ноги в башмаки, умылся в ручье на лугу и прополоскал рот, а потом сломя голову побежал в сторону деревни.

На этот раз брешь в стене караулили преподобный Майлз, приходской священник Застенья, и мистер Бромиос, трактирщик. Между ними, повернувшись спиной к лугу, стояла какая-то девушка.

– Виктория! – восторженно окликнул Тристран; но тут девушка обернулась, и он увидел, что это вовсе не Виктория Форестер (у которой, вспомнил юноша с облегчением, серые глаза. Вот они какие, ее глаза: конечно же, серые! Как только он мог забыть?). Но кто такая была девушка в новой шляпке и красивой шали на плечах, Тристран сказать не мог – хотя при виде него глаза юной леди наполнились слезами.

– Тристран! – выдохнула она. – И в самом деле ты! Я сперва даже не поверила! Ох, Тристран, как ты только мог?

Тут юноша наконец понял, кто она и почему упрекает его.

– Луиза? – неуверенно обратился он к сестре. И добавил: – Ты так выросла за время моего отсутствия! Из маленькой девчонки стала настоящей красавицей!

Луиза всхлипнула, вытянула из рукава льняной платочек с кружевами и шумно высморкалась в него.

– А ты, – сообщила она брату, промокая платком влажные щеки, – допутешествовался до того, что превратился в настоящего цыгана, лохматого и черного! Но все-таки ты выглядишь хорошо, и я ужасно рада. Пошли-ка, пошли. – И девушка нетерпеливо протянула ему руку с той стороны бреши.

– Но стена… – неуверенно возразил Тристран, несколько настороженно поглядывая на священника и трактирщика.

– А, ты об этом! Когда Вайстен и мистер Браун вчера сменились с караула, они заявились в бар, в «Сороку», и Вайстен принялся хвастаться, что они отвадили какого-то оборванца, который назвался тобой, и не пустили его в деревню. Как только до папы дошли такие новости, он… Он тут же побежал в «Сороку» и задал им обоим такую отповедь, что я просто ушам своим не верила.

– Некоторые высказались за то, чтобы пустить тебя в деревню сегодня утром, – вставил слово преподобный, – а другие предлагали подождать до полудня.

– Но сегодня утром у стены дежурят только те, кто не хотел заставлять тебя ждать, – сказал мистер Бромиос. – Не обошлось без некоторых интриг, но о них лучше поговорим позже, днем, когда я поставлю на лугу свою торговую палаточку. А пока скажу только, что рад снова видеть тебя в Застенье. Проходи.

И он протянул Тристрану руку, которую тот пожал с большим удовольствием. А потом обменялся рукопожатием и со священником.

– Тристран, – сказал преподобный, – думаю, ты за свое путешествие насмотрелся чудес.

– Пожалуй, что так, – согласился Тристран после минутного размышления.

– Ты должен непременно зайти ко мне в гости, – сообщил священник. – Мы выпьем по чашке чая, и ты подробно расскажешь мне обо всем. Конечно, когда тебе выдастся свободный часок. Хорошо?

И Тристран, который всегда относился к преподобному Майлзу с величайшим почтением, конечно же, согласился.

Луиза несколько театрально вздохнула и заторопилась в сторону «Седьмой сороки». Тристран нагнал ее в несколько шагов, и они пошли рядом.

– Я в самом деле очень рад тебя видеть, сестренка, – сказал он.

– Можно подумать, что мы не боялись за тебя до смерти, – сердито отозвалась девушка. – Ты со своим глупым бродяжничеством… Ты ведь даже не разбудил меня тогда, чтобы попрощаться! Отец стал сам не свой от беспокойства… А как ужасно было без тебя на Рождество! Когда мы доели гуся и пудинг, отец налил всем портвейна и поднял тост за отсутствующих друзей, а мама тут же принялась всхлипывать, как маленькая, и я, конечно, тоже разревелась, и даже папа начал сморкаться в свой лучший платок, а бабушка и дедушка Хемпстоки стали настаивать, чтобы все пускали шутихи и читали рождественские стишки, но от этого почему-то сделалось только хуже. Если честно, Тристран, ты нам все Рождество испортил.

– Извини, – ответил юноша. – Я не хотел. А куда мы сейчас идем?

– В «Седьмую сороку», – сказала Луиза. – Куда ж еще? Мистер Бромиос сказал, ты можешь воспользоваться его гостиной. Там ждет одна персона, которой надо с тобой поговорить.

И больше по дороге до трактира она не произнесла ни слова.

Тристран увидел в «Сороке» множество знакомых лиц; люди кивали, улыбались или не улыбались ему, пока он шел сквозь толпу, а потом поднимался в компании Луизы по лестнице в задней части бара в личные апартаменты мистера Бромиоса. Деревянные ступеньки скрипели у них под ногами.

Луиза внимательно смотрела на брата. Вдруг ее губы задрожали, и Тристран опомниться не успел, как девушка заключила его в объятия и сжала так крепко, что он едва мог дышать. После чего, не говоря ни слова, она развернулась и сбежала вниз по лестнице.

Тристран постучал в дверь гостиной и ступил на порог. Комнату украшало множество странных предметов, от старинных статуй до глиняных горшков. На стене висел посох, оплетенный листьями плюща – не настоящими, а искусно выкованными из какого-то темного металла. Кроме украшений, гостиная ничем не отличалась от любой комнаты подобного назначения в доме вечно занятого холостяка, которому некогда принимать гостей. Из мебели в ней присутствовал низкий диванчик, невысокий стол, на котором лежал зачитанный томик проповедей Лоренса Стерна в кожаном переплете; фортепьяно в углу; и несколько кожаных кресел, в одном из коих сидела Виктория Форестер.

Тристран расправил плечи, медленно подошел к девушке и опустился перед ней на одно колено, как некогда – на оба, в грязи деревенской дороги.

– Ох, не надо, – смущенно сказала Виктория. – Пожалуйста, встань. Почему бы тебе не присесть… Например, в то кресло? Да, вот так куда лучше.

Сквозь кружевные занавески пробивался утренний свет и озарял сзади ее каштановые волосы, обрамляя лицо Виктории золотым ореолом.

– Посмотреть на тебя, – сообщила она, – сразу видно, как ты возмужал. И твоя рука… Что у тебя с рукой?

– Я ее обжег, – объяснил Тристран. – В огне.

Сперва Виктория ничего на это не ответила, только молча смотрела на него. Потом откинулась в кресле и воззрилась куда-то в пространство. То ли на посох на стене, то ли на одну из огромных старинных статуй мистера Бромиоса. Наконец девушка заговорила:

– Я очень многое должна сказать тебе, Тристран. Но мне нелегко это сделать. Я буду очень благодарна, если ты не станешь меня перебивать, пока я не закончу. Значит, так. Первое, и пожалуй, самое важное. Я должна извиниться перед тобой. Ведь из-за моей глупости и упрямства ты отправился в опасное странствие. Я думала, что ты шутишь… ну, не совсем шутишь. Я думала, что ты обычный трусливый мальчишка и никогда не вздумаешь исполнять ни одно из своих красивых дурацких обещаний. Ты ушел, минуло несколько дней, а ты все не возвращался – и только тогда я осознала, что ты говорил серьезно. Но было уже слишком поздно. И каждый новый день… Мне приходилось просыпаться с мыслью, что я, возможно, послала тебя на смерть.

Говоря так, Виктория смотрела перед собой, и у Тристрана возникло странное чувство – постепенно переросшее в уверенность, – что эту речь девушка отрепетировала в своей голове не менее сотни раз в его отсутствие. Может, потому она и просила его не перебивать: для Виктории Форестер стало бы непосильным испытанием, вынуди ее Тристран неожиданной репликой отказаться от готового сценария.