Священный меч Будды - Эмилио Сальгари

— Послушайте меня, — говорил он. — Став бонзой, я буду вести жизнь патриархальную, жить наподобие Ноя. Я так растолстею, что буду в состоянии испугать своим видом даже гиппопотама; хуже того, я сделаюсь настоящим китом. Невзирая на всех Фо со всего земного шара, я начну с того, что буду убивать по быку в день на жаркое, наполню грот возле храма трубками и табаком и помещу бочонок виски на вершине утеса, на то место, которое теперь занимает этот гадкий идол. При этом я, конечно, возьму на себя хлопотливую обязанность ежедневного поклонения новому богу.

— Но ведь религия Фо запрещает убивать животных, — сказал поляк, хохотавший до боли в скулах.

— Плевать мне на Фо, мой мальчик. Хотел бы я видеть того смельчака, который стал бы за мной шпионить. При первой попытке такого рода я бы сбросил шпиона с утеса.

— Какой свирепый бонза! Никто бы не отважился просить у вас гостеприимства.

— О, конечно! Какую восхитительную жизнь я бы стал вести в моей бонзерии! Какие задавал бы обеды! Какие попойки! Кухня топилась бы у меня восемь раз в день и каждый вечер устраивалась бы вакханалия в обществе идолов.

Таким образом, разговаривая и посмеиваясь над выходками размечтавшегося янки, путешественники проезжали, сами того не замечая, милю за милей через леса, кустарники, луга, плантации, холмы, по возможности минуя попадавшиеся на дороге деревушки, полускрытые в лесах, росших на наиболее возвышенных местах почвы.

Вечером, пройдя уже около сорока миль, они переправились через Хуншуйхэ, которая в этом месте не шире обыкновенной речонки, и расположились лагерем на противоположном берегу, возле рощицы из небольших тутовых деревьев. Американец, привыкший к европейской шелковице, был сильно удивлен при виде низкорослой китайской шелковицы.

— Но ведь это кусты! — воскликнул он. — Почему же они так малы в сравнении с их европейскими и американскими братьями?

— Потому что китайцы нарочно выращивают их такими малорослыми, — отвечал капитан. — Китайцы и тонкинцы после многовекового наблюдения заметили, что черви, питающиеся листьями больших и старых деревьев, дают более грубый шелк, чем черви, питающиеся молодыми растениями. И теперь во время зимнего сезона здесь подрезают шелковичные деревья почти наравне с землей, чтобы иметь новые ветви и листья.

— Разве в Китае используется такая масса шелка? — спросил Казимир.

— Китай, мой милейший, может быть назван шелковой империей. Потребление и производство шелка в нем так велики, что просто ставят в тупик. Вы только подумайте, что из четырехсот миллионов жителей Китая триста миллионов разводят червей и добывают шелк, а двести миллионов носят одежды из шелковых материй.

— А где выделывается самый лучший шелк?

— В провинции Чжецзян, где он совершенно бел, тонок и мягок. Впрочем, теперь все сорта шелка, вывозимые из империи, белы, мягки и блестящи, для чего шелк дополнительно обрабатывается известью.

— А где самые большие фабрики?

— В Нанкине, Учжоу, Шанхае и Ханчжоу. В последнем городе шестьдесят тысяч фабрик в его пределах и сто тысяч в окрестностях.

— Много ли сортов шелка китайцы пускают в продажу? — спросил американец.

— Много, — отвечал капитан. — Самый главный и наиболее распространенный сорт, вывозимый в Европу, называется цатли, то есть состоящий из семи ниток. Кроме того, есть еще сорт юнъ-фа, или садовые цветы, — нити этого шелка так тонки, что часто рвутся; затем тайсам, кайнинг, чуэнь и, наконец, зеленый, дающий более привычную нитку. Китайский кокон большей частью белый, а желтый, получаемый от наших европейских червей, принадлежит к сорту чуэнь, грена27 которых была привезена на запад византийскими монахами, спрятавшими ее внутри своих посохов.

— Вывоз должен быть громадный, так как все покупают шелк у Китая?

— Баснословный. Достаточно сказать, что из одного Шанхая в 1845 году вывезено было десяти тысяч ста двадцати семи тюков шелка по шестьдесят килограммов каждый, а в 1855 году — около пятидесяти тысяч тюков. Несмотря на вывоз и внутреннее потребление, производство так велико, что цена на шелк до сих пор не была изменена и шелковая кофта стоит дешевле хлопчатобумажной!

— Неужели это сами китайцы расписывают шелковые ткани цветами, птицами, драконами и пейзажами?

— Да, китайцы, которые первыми изобрели краски и научились с ними обращаться. Америка не была еще открыта, когда они уже целые века занимались живописью.

— Вот еще одно китайское открытие, которое надо присовокупить ко всем остальным, сэр Джеймс, — сказал Казимир, поддразнивая американца.

Янки, боявшиеся новой стычки и нового поражения, ничего не ответил.

Так как было уже довольно поздно, то они поспешили после ужина забраться в палатку. Мин Си сторожил первым, сидя возле костра, разведенного главным образом для защиты от нападения диких зверей, которых так много в этих местах.

И действительно, тигры и пантеры не замедлили появиться. Мяукая, воя и рыча на всевозможные лады, бродили они в нескольких сотнях метров от палатки. Мин Си вынужден был подвести лошадей к самому огню и привязать их к кольям палатки, а затем еще разбросать вокруг горящие головни, чтоб удержать на почтительном расстоянии наиболее отважных обитателей леса. Дикий концерт продолжался всю ночь, несмотря на то что сэр Джеймс, сменивший китайца, не раз разряжал свой карабин по сверкавшим, как угольки, глазам хищников.

Около четырех часов путешественники поднялись с ночлега и тронулись в путь по великой равнине Юньнани, по которой и ехали безостановочно целых четыре дня. На пятый день, оставив позади себя Кайюань, довольно значительный город, лежащий почти под тропиком, путешественники въехали на высоты, покрытые деревьями, носящими название яка, плоды которых весят не менее ста фунтов.

Американец, довольно часто слыхавший про эти плоды, и китаец, знавший, что они превосходны, сорвали два из них, весом в девяносто с лишком фунтов, зеленоватого цвета, с грубой, жесткой кожей и с острыми шипами. Везти плоды в таком виде было невозможно, и американец, не хотевший расставаться с добычей, разрезал их, выбирая из середины белые каштаны, имеющие приятный запах и не менее приятные на вкус, в особенности жареные.

Двадцать пятого августа всадники поднялись по склонам цепи Айлаошань — массы нагроможденных друг на друга гор, простиравшихся по самой середине провинции, разделяясь на три ветви, из которых две поворачивают к югу, прорезая Тонкий, а третья к северу, следуя по течению Юаньцзяна.