Дом Дверей: Второй визит - Брайан Ламли

– А на этот раз мы и есть мы, – закончил за него Джилл. – Ты, я, Анжела и остальные, все мы настоящие. Настоящие порезы и синяки, раны, голод, жажда. И настоящие бороды. – Он снова посмотрел на щетину Тарнболла, просто для уверенности, а затем показал рослому спецагенту ссадину у себя на большом пальце. – В тех других мирах, – или в том другом теле – эта уже зажила бы. А твое лицо было бы гладким, как попка младенца. Так же, как и мое.

– Конечно, – согласился спецагент. – Потому что в тот первый раз Сит играл с нами в игру. Но на этот раз нет никакого Сита. На сей раз синтезатор программировал ты. А поскольку ты новичок в этом деле, то и запрограммировал «свой» мир, этот механический сумасшедший дом.

– Да, что-то вроде того, – пробормотал Джилл, но очень тихо. И, бросив на него наблюдательный взгляд, спецагент увидел, что тот выглядел мрачней, чем когда-либо. По правде говоря, Джилл наверняка не знал, что он действительно что-то запрограммировал.

– Так что же еще не правильно? – спросил Тарнболл. – Ты думаешь, что мы, возможно, застряли здесь?

– Нет, – покачал головой Джилл, – думаю, я знаю, как выбраться отсюда, но…

– Но?

– Некоторые из тех других миров были ядовитыми, а их создания – смертельными. Живыми мы их прошли только потому, что сами были не настоящими. Это служило испытанием с целью посмотреть, сколько мы способны выдержать. Но здесь мы – настоящие, и мы – люди. Нам столько не выдержать.

– Понял твою мысль, – медленно кивнул Тарнболл. – В случае, если мы двинемся дальше, а мы должны это сделать, ты не будешь знать наверняка, куда ты нас возьмешь… – И, недолго помолчав, добавил:

– Остальным собираешься сказать?

– Нет, – решил Джилл. – Зачем взваливать на них больше проблем, чем у них есть сейчас?

Тарнболл снова кивнул:

– И это все? Больше ничего нет?

– Нет, есть еще кое-что, – сказал Джилл. – С первого же мгновения, как Дом Дверей затвердел на скале с маяком, меня не покидало ощущение, что управляю-то не я. Например, температура там, что должно было оказаться, но не оказалось центром управления. Я этого не делал. Ладно, возможно, температура в узловой точке величина постоянная, но наверняка я этого не знаю.

И потом, как ты сам только что указал, почему мы в итоге оказались здесь, почему в этом месте? Черт побери, я хочу сказать, что это же последнее место, о котором я думал! И потом, есть это… не знаю, ощущение всего.

– Ощущение вот этого? – Тарнболл оглянулся кругом и покачал головой.

– Для моего машинного чутья, – попытался объяснить Джилл и сделал это не правильно. – Нет, не то. Просто для меня! Слушай, ты когда-нибудь проигрывал кассету на моно, когда привык слушать музыку на стерео? Вдруг совершенно неожиданно эта хорошо знакомая мелодия делается какой-то не такой. Различные инструменты все звучат не с тех направлений – или с одного и того же направления. Понимаешь, что я имею в виду? – Но он не думал, что спецагент поймет, что же он имеет в виду. Он и сам был не уверен.

– Скажем, словно это не оригинал? – предположил Тарнболл. – Или, скажем так, словно это – что, фотокопия? – Уровень понимания у спецагента зачастую оказывался намного выше, чем полагал Джилл. – Но разве такое не может происходить потому, что на сей раз тут мы? Наши настоящие тела? Ладно, возможно, я и не прав, но разве мы не должны ощущать по-иному, чем кучка роботов?

Джилл сощурился, ухватился покрепче за перила мостков, наверное, в стремлении не отрываться от земли, и сказал:

– Возможно, ты прав. – И спутник с радостью заметил, что изрядная доля напряжения исчезла с лица друга.

Сам он сделал глубокий вдох, выдохнул и осведомился:

– Итак, какой же следующий ход?

– Следующий ход… за Барни, – ответил Джилл, куда более ровным голосом. – Этот старый пес знает здесь все ходы и выходы. Или, во всяком случае, знал, когда мы были здесь в прошлый раз. – А затем, выпрямляясь и растягивая разболевшуюся спину, предложил:

– Пошли. А то они примутся гадать, куда мы подевались. А нам всем пора двигаться дальше…

Если внутренность пещеры представляла собой безумно хаотичную свалку утиля, то снаружи находился утильный мир. Джилл, Тарнболл, Анжела и Барни-пес, уже видывали все это; на остальных же увиденное подействовало почти как электрошок, и ни в коем случае не слабый. Они были поражены, заметно потрясены, когда в первый раз выглянули наружу и посмотрели с высоты на разрушающийся машинный город.

Джилл полагал, что он подействует на них во многом так же, как подействовал в первый раз на него, и поэтому дал им время приспособиться. И когда странность увиденного дошла дотуда, где они стояли на верхних валах ветхой горы из ржавых и разрушенных металлов, он дал своей памяти уплыть в прошлое, возвращаясь к его собственной первоначальной реакции: мир машин, но на девяносто девять и девять десятых процентов сломанных. Или, наверное, – как в случае с тем псевдомеханическим хаосом в пещере – большая часть их вообще никогда и не работала. В любом случае, вот он. Мир, до краев заполненный обломками усопших устройств без всякой травы или деревьев, или чего-нибудь столь здорового, как камень. Мир без всяких холмов, кроме груд металлического мусора, и без всяких улиц, за исключением гигантских железных мостков и разрушающихся небоскребных сигнальных мостиков, переброшенных от груды к груде, словно мосты, ведущие к краю света…

Но когда Тарнболл занял место впереди и начал подыскивать легкий путь вниз, то и Джилл заставил свои разбредавшиеся мысли вернуться к настоящему.

Хотя наблюдательный пункт группы находился высоко над уровнем пересеченных мостами, зачастую загороженных обломками каньонов с рельсами на дне городских низин, горизонт все же казался очень далеким.

И все же, насколько видел их глаз, повсюду валялся лишь металлический мусор, немного пластика и уйма мертвой машинерии. Или же изредка машинерия бывала не совсем мертвой – хотя, по мнению Джилла, с таким же успехом могла ею быть.

Та штука – кран (если ее можно назвать краном) по-прежнему каталась по своим длинным и тонким рельсам на самом краю пропасти, точно так же, как в первый раз. Но впрочем, опять же, этого и следовало ожидать.

Потому что это был синтезированный мир, а все это было повторным представлением. И хотя могла быть некоторая неуверенность, как правильно назвать эту бессмысленную чудовищность в виде крана, ее можно было совершенно определенно именовать «штукой»! Потому что она могла быть не только краном, но также и паровым экскаватором или, может быть, гигантским механическим дятлом, или штукой для хватания и сгибания других… штук. Но в любом случае для Джилла она была ужасающей как и изрядная часть всего этого утиля. Смотреть» как она выполняет свою безумную «функцию», катаясь по рельсам, останавливаясь, поворачиваясь, нагибаясь и кивая, лапая разряженный воздух, клюя, молотя, и делая – растудыть его мать, все! – вызывало головокружение на грани тошноты. Быть окруженным машинами или их частями и не понимать ни их работы, ни принципов, ни цели, ни одной из этих проклятых штук.

И чего бы там еще ни стал делать Джилл, он знал, что не посмеет устанавливать связь ни с одной из них, не должен впускать их к себе в разум. Потому что схемы их были больными, и в этой стороне подстерегало безумие…

Глава шестнадцатая

Все казалось точно таким же, за исключением, как указал Джилл, «ощущения» всего. Но поскольку другие, казалось, не замечали, он полагал, что оно возникло только у него: его машинная эмпатия, удерживаемая на коротком поводке. Потому что он, конечно же, хоть и держал свой талант под жестким контролем – хотя этому таланту не позволялось работать для него, – он никак не мог ощущать того же, что остальные.

В конце концов, ведь это же было его шестое чувство. Джилл полагал, что ощущал бы во многом то же самое, если бы утратил одно из других пяти чувств (то есть, менее важное чувство, вроде вкуса или обоняния, что явилось бы меньшей травмой, чем лишиться слуха или зрения). Он сделал усилие, пытаясь загнать эту мелкую, пустячную заботу на задворки рассудка во время частичного спуска с этой коварной металлической горы.

Что же до Джека Тарнболла, то он счел, что на этот раз идти легче. Хотя бы потому, что он знал дорогу, и еще потому, что его не «отягощала» забота о якобы слепом. Кину Сун доставлял куда меньше хлопот, чем Ион Баннермен, да и в любом случае, китайца взяли на себя Миранда Марш и Джордж Уэйт.

Дующий здесь ранним утром ветер стих, заря превратилась в белый день или нечто, достаточно близкое к нему; оставалось лишь, чтобы солнце полнее взошло из-за заваленного машинным мусором небосклона между ребрами фантастической решетчатой конструкции из пары отдаленных скелетных шпилей. Тарнболл-то с Анжелой, конечно же, воспримут этот восход достаточно легко, хотя четверо новичков – вряд ли. Джилл решил ничего больше не говорить им, не давать больше никаких заблаговременных предупреждений. Ему было интересно понаблюдать за реакцией Кину Суна, который не читал написанных ими докладов…