Семья как семья - Давид Фонкинос

это Мадлен. Она пыталась его образумить, убедить, просто понять. Все напрасно. Никакой логики в его поведении не просматривалось. Ив не был ни извращенцем, ни манипулятором. Он страдал, видя ее страдание. А она страдала, что он страдает из-за нее. Получался замкнутый круг.

Без всяких конкретных причин, испытывая лишь какое-то неопределенное беспокойство и безумное желание бежать, он решил уехать в Штаты. Без нее. Когда Мадлен заговорила об этой жестокой развязке, этом апогее отчаяния, у нее началась нервная икота. Десятилетия спустя в ее рассказе все еще чувствовался неизменный привкус трагедии. Только представьте себе эту молодую женщину – ошеломленную, лишенную смысла жизни. Она, точно обезумев, из вечера в вечер возвращалась в джаз-клуб, где они познакомились. Теперь я лучше понимаю, почему она не помнит его названия, и это не связано ни с возрастом, ни с болезнью. Будь благословенно беспамятство – оно заставляет нас забыть о счастье, которое превратилось в несчастье.

Мадлен не сказала прямо, но я понял, что она пыталась покончить с собой. Кажется, никто об этом не знал, она никому не говорила. И вот я, посторонний свидетель, освободил ее от зловещей тайны. Хотя Мадлен и выжила, какая-то часть ее существа тогда умерла. Прошли годы, но боль не утихала. Боль и непонимание. От этого можно сойти с ума. Мадлен думала, что полюбила тень (никогда нельзя полагаться на первую встречу), создание, к которому невозможно приблизиться без того, чтобы оно не исчезло. Будь у нее тогда чуть больше здравомыслия, она бы поняла, что Ив бежит не от нее, а от самого себя. Без серьезной причины не уезжают на другой конец света. Это способ покинуть какую-то часть собственного естества. Видимо, у Ива не было другой возможности, кроме как все бросить, резко порвать с прошлым. Чтобы покончить с неопределенностью, которая мучила их обоих. Но он скрылся, ничего не объяснив. Может быть, наше путешествие позволит наконец завершить этот прерванный роман.

79

Через несколько лет она встретила Рене. Сошлась с ним не по страсти, а по доводам рассудка. С этим все ясно. По натуре он был, что называется, «врачующим раны». И потом, Мадлен хотела детей. Она мне даже рассказала: «Рене сделал предложение, когда я болела гриппом. Лежу в постели измученная, непрерывно тошнит, а он становится на колени и делает предложение[23]. В его жизни это был самый романтический эпизод». Я согласился с Мадлен. Всегда привлекательно плыть против течения. Рене не переставал меня удивлять, и я радовался каждому его появлению в книге.

80

Тут к нам подошла стюардесса – спросить, все ли в порядке и не нужно ли чего. Потом добавила: «Обожаю ваши истории про двух поляков. Всегда хохочу!» Она отошла, а Мадлен захотела узнать, о чем речь; слова стюардессы напомнили о том, что я не только ее знакомый, но и писатель в процессе создания романа. Она призналась, что никаких моих книг не читала и потому очень недовольна собой. Меня же это, наоборот, устраивало. Лучше пусть ничего обо мне не знает. Мадлен спросила, что это за поляки, и я рассказал ей все с самого начала.

Вот эта история. Годами я что-то писал, из интереса или по необходимости, не надеясь когда-нибудь напечататься. Мне всюду отказывали, и, честно говоря, меня это не удивляло, ведь я и сам не знал, какова моя цель. Но все изменилось с появлением двух поляков. Я написал их историю, и через полгода книгу опубликовали в одном из престижных издательств. Почему? Что такого произошло? Короче, у меня возникло впечатление, что поляки принесли мне удачу, изменили мою судьбу к лучшему. Я решил, что в каждой моей новой книге должны фигурировать два поляка.

– А в книге обо мне они где появятся? – спросила Мадлен. Вопрос застал меня врасплох. Я об этом не подумал. Поскольку я пишу книгу, целиком основанную на реальных событиях, на сей раз моими поляками следовало бы пожертвовать. Но с другой стороны, Мадлен права – поляки должны, по обыкновению, присутствовать и здесь. Только как их найти в воздухе? Если кому-то из пассажиров становится плохо, стюардесса обычно спрашивает, нет ли в самолете врача, но не буду же я в самом деле просить ее искать таким образом двух поляков. В итоге я обратился к Мадлен:

– Ничего, если я напишу, что рядом с нами сидели два поляка? Никто же не будет проверять.

– Да ради бога.

– Ну и прекрасно.

Итак, мы летели в Лос-Анджелес вместе с двумя поляками. В какой-то момент, уже не помню почему, обменялись несколькими словами. Это были два режиссера. Они окончили знаменитую киношколу в Лодзи, а сейчас направлялись в Голливуд в надежде пристроить там сценарий. Один из них сказал мне по-английски: «Это просто невероятная история. Совершенно невероятная. Мы уверены, что фильм получится выдающийся». Я очень заинтересовался, но они больше ничего не захотели говорить. В момент, когда пишутся эти выдуманные слова, я от всей души надеюсь, что в Голливуде прочли их сценарий и что за него взялся крупный режиссер.

81

За два часа до приземления Мадлен заснула. Да так крепко, что даже не ощутила турбулентности. Я боялся, что к посадке она толком не проснется, но зря; она быстро пришла в себя и восхитилась открывшимися видами. Если Нью-Йорк город стоячий, то Лос-Анджелес лежачий[24]. Зрелище просто волшебное.

Пограничный контроль мы прошли довольно быстро. У американцев большой опыт обращения с очередями туристов, будь то в аэропортах или в парках развлечений. Вам просто ставят штамп в паспорт, что вызывает даже некоторое разочарование: до этого представляешь себе, что в конце очереди тебя ждет огромное колесо обозрения или дом с привидениями. В этой стране словно бы смешаны реальная жизнь и спектакль. Кое-где в Америке вообще непонятно, живешь ты настоящей жизнью или вот-вот услышишь, как на киносъемке: «Мотор!»

На такси мы добрались до своей гостиницы в Санта-Монике. Само собой, я выбрал это место из-за близости океана, но также и потому, что именно здесь мы должны были завтра утром встретиться с Ивом. Гостиница была прелестная, хотя и выглядела несколько запущенной. К этому описанию я бы охотно привлек саундтрек лос-анджелесской рок-группы, но литература должна быть молчаливой.

Мы устроились в своих комнатах, и Мадлен тут же легла спать. Было шесть часов вечера; я решил пока не ложиться, чтобы меньше страдать от разницы во времени, и отправился погулять, тем более что погода стояла очень мягкая. Я поражался скорости, с которой мы совершили путешествие.