Заговор - Марк Алданов

Штааль попросил карту и поставил сразу все, что имел. По намеченному им плану игры надо было ставить на одну карту никак не более трети остающихся денег. Но он и не вспомнил о своем плане. «Будет девятка червей. Хочу, чтоб выпала девятка червей!» — сказал мысленно Штааль. Он в эту минуту был совершенно уверен, что девятка червей ему и достанется. Банкомет равнодушно метал карты белой длинной рукой, в запыленной снизу, белоснежной наверху, кружевной манжете. Штааль открыл девятку бубен.

— Neuf d’emblée![117] — вскрикнул он.

— Вы двести пять изволили поставить? — не то просто сказал, не то спросил банкомет ровным, бесстрастным голосом. Штааль кивнул головой. Банкомет отсчитал ему шестьсот пятнадцать рублей. Штааль схватил мерку, наполнил ее золотом и поставил на карту, но ему показалось мало. Он высыпал золото и наполнил стакан вторично.

— Все, все идет, — почти задыхаясь, пояснил он. «Теперь выпадет… — он хотел дать новый заказ фортуне, но не дал, смертельно боясь ошибиться. — Все равно, что бы ни выпало, одно верно: я выиграю!..» Банкомет метал. «Je m’y tiens…», «Carte, s’il vous plait…», «И мне карточку…», «Crévé…»[118] — говорили понтеры спокойными голосами, подделываясь под бесстрастную манеру знаменитого игрока. Игрок, сидевший на краю стола, встретился глазами с банкометом и вдруг опрокинул свой бокал. Пока лакей вытирал полотенцем разлившееся по столу шампанское, банкомет не сдавал карт, сложив на сукне колоду. Очередь дошла до Штааля. Он опять выиграл, поставил еще три мерки и выиграл снова. Какой-то старичок, вертевшийся вокруг стола, подошел к Штаалю и негромко спросил, позванивая золотом в длинном вязаном кошельке:

— В моти желаете?

Штааль смотрел на него с изумлением.

— Что? Яснее говорите! — закричал он.

Старичок испуганно отшатнулся.

— Извольте видеть, они предлагают вам играть в доле, à moitié, — пояснил холодно банкомет.

— Не надо, — прошипел яростно Штааль. — Не надо мне никого! — Он чуть не бросил «дурака» этому старику, который хотел выманить у него половину подарка фортуны. Лакей приблизился к Штаалю и почтительно предложил подать шампанского. Штааль злобно замотал головой. «Надо сохранить всю ясность ума. Еще могут подпоить… Не в никитишны дуемся…»

Игра продолжалась.

Банкомет проиграл то, что назначил в этот день на случай проигрыша. Он равнодушно встал и велел лакею принести порцию ветчины. Никто из понтеров не торопился брать банк. Этому новичку слишком бешено везло. Банк достался Штаалю. Игроки понтировали против него без одушевления. Старый банкомет, закусывая рядом за столиком, следил за игрой. Ему было интересно, как будет метать этот клоп. «Не шулер ли все-таки?» — спросил он себя с любопытством. Наряду с шулерами обычного благообразно-величавого типа ему изредка попадались шулера пылкие, выезжавшие на энтузиазме и на восторженности. После первых же двух талий он удостоверился, что первоначальное его предположение было правильно и что новый гость не шулер, а фатюй, который не имеет представления об игре и через неделю заложит часы с цепочкой у старичка, а то продаст выигравшему партнеру любовницу или жену, — как Салтыков проиграл Пассеку свою Марью Сергеевну. Банкомет подозвал лакея, расплатился и, уезжая из игорного дома, подошел к Штаалю. Он щеголял перед самим собой тем, что почти всегда говорил прямо противоположное своим действительным мыслям.

— Прекрасно изволите играть, сударь, — сказал он. — Предсказываю вам: самого Кашталинского затмите. Рад буду завтра сразиться снова. Вы мне должны реваншем.

— Да что ваш Кашталинский! — вскрикнул Штааль. — Плевать мне на вашего Кашталинского!..

— Изъезженному коню навоз возить… Очень буду рад сразиться, — повторил с усмешкой банкомет и, ни с кем не раскланиваясь, вышел из комнаты.

Штааль загребал золото. Понтеры один за другим покидали стол, пожимая плечами. Он едко, по-актерски, хохотал им вслед, стараясь, чтобы смех его звучал возможно презрительней.

III

В одиннадцатом часу последние три игрока перешли от него к столу, за которым играли в банк. Штааль швырнул колоду на стол так, что часть карт упала на пол, и сгреб в карман последние золотые монеты. Лакей сбегал куда-то сломя голову, принес шинель и почтительно ему подал. Штааль тут же обещал принять его к себе на службу и для начала сунул ему несколько золотых монет: сначала он дал три люнеты, потом подумал и добавил еще две. Лакей, чуть поддерживая барина, проводил его через ворота и усадил на извозчика. Штааль хотел дать на чай еще и за это, но трудно было лезть в карман за деньгами. Он протянул лакею руку, которую тот поцеловал два раза.

— Халуй! — закричал яростно Штааль. — Сейчас дай руку!.. Все люди равны… Мерзавец!..

Извозчик, боясь встречи с полицией, поспешно довез Штааля и помог ему добраться до квартиры. Штааль дал ему немного мелочи, нашедшейся в кармане шинели, и затопал ногами в ответ на его разочарованное бормотание.

Штааль открыл дверь своей квартиры и засветил в кабинете и спальной все свечи, которые у него были. Он презрительно засмеялся, увидев свою рыжеватую мебель, кровать с продранным одеялом, полку с коллекцией дрянных табакерок. В счастливом изнеможении он упал в кресло перед столом и так сидел минуты две, откинувшись головой на спинку кресла. Затем он вскочил с изумлением, вспомнив, что до сих пор не сосчитал выигранных денег. Он горстями стал высыпать золото на стол. С ростом сверкавшей близ свечей кучи все росло его счастье. Штааль стал считать и насчитал двадцать тысяч сто сорок рублей. Это очень его поразило: он был уверен, что выиграл гораздо больше. Вдруг он с ужасом подумал, что шторы не спущены: стол стоял у окна, и из второго этажа противоположного дома видно было то, что делалось в его квартире. Он быстро задул свечи на столе и, перегнувшись через стол, закрывая золото грудью, припал лицом к стеклу. В противоположном доме, как во всех домах, выходивших на улицу, свет был погашен с девяти часов. Штааль немного успокоился (хоть могли подглядывать и из темной комнаты), опустил шторы, плотно пригнал их концы к подоконнику и положил краем на бахрому штор «Французскую Революцию» Христофа Гиртаннера. Затем он снова стал считать деньги, раскладывая их столбиками, и насчитал двадцать тысяч сто семьдесят рублей. Расхождение в цифрах крайне его расстроило. В груде золота оказалось вдобавок несколько английских монет — эти монеты, которыми расплачивалось за поставки британское правительство, ходили в России после кампании 1799 года. Штааль принялся считать наново, решив принять каждую английскую монету за десять золотых рублей. Вышло опять двадцать тысяч сто семьдесят рублей.

«Куда же деть все это, украдут мошенники!» — подумал Штааль. Он открыл средний ящик стола и стал выбрасывать на пол все, что там находилось: сургуч, нетронутые гусиные перья, пакеты, перевязанные разноцветными ленточками, — это были письма женщин. Штааль вытащил ящик из стола и повернул его дном вверх. На пол посыпались кусочки сургуча, сор, запахло пылью. Он вдвинул снова ящик и принялся сбрасывать в него золото. Столбики рассыпались и со звоном падали в ящик. Штааль запер ящик на два поворота ключа, подсунул руку под стол и попробовал — ящик не поддавался.

«Что же теперь делать? — подумал он взволнованно. — Выйду в отставку?.. Довольно лямку тянул, абшит, поживу теперь в свое удовольствие… Жаль, за границу не пускают. Да, что людям сказать? Сказать, что получил наследство? Нет, не поверят: все знают, что не от кого… Да и в игрецком доме меня видели — ведь сразу разнесут по городу, подлецы!.. Но отчего же не сказать правды? Или честные люди не выигрывают денег? Семен Гаврилович сотни тысяч выигрывал (он опять почувствовал нежность к своему воспитателю). А Меллисино? А Пален? Разве он не ставит на карту десятки тысяч?.. Правда, они все богаты, а я был бедняк… Да плевать мне на то, что люди скажут! — воскликнул Штааль. — Не для людей жить, а для себя… Но что же теперь делать? Имение купить, что ли? Говорят, Шклов продается после смерти Семена Гавриловича…»

Ему вспомнился шкловский парк, поросшая орешником аллея, спускавшаяся к реке. «Но что делать с училищем? Не содержать же мне всех этих мальчишек. С какой, в самом деле, стати? Их родители, верно, думают, что я обязан кормить эту ораву. Ну нет…»

Тут ему пришло в голову, что на покупку шкловского имения все равно не хватит денег. Ведь выигрыш — только двадцать тысяч сто семьдесят. И вдруг он с отчаяньем вспомнил, что в эту сумму входят и те двести пять рублей, с которыми он сел за карточный стол. «Господи, значит, еще меньше? Сколько же? Девятнадцать тысяч… Девятнадцать тысяч девятьсот, и сколько?..» Он не мог произвести вычитание, но чуть не заплакал при мысли, что даже и двадцати тысяч не выиграл, а всего только девятнадцать тысяч с чем-то… Прежде все-таки была круглая цифра, и звучала она как-то иначе. «Ну, да я завтра еще пойду играть… До ста тысяч доведу. Нет, до миллиона… А может, я не все вынул из карманов?»