Мельница желаний - Анна Гурова

Кайса громко всхлипнула в тишине.

— Я не хочу быть шишигой! Они страшилища!

— Кто страшилище? Шишига? Да ты себя не видела, девица. Ступай-ка ты, пожалуй, в реку. Поселишься под пристанью — и все будут тебя бояться.

Кайса заревела в голос.

— Вон, выгляни, посмотри, какая красавица! На реке раздался всплеск, и над водой медленно поднялась голова, потом плечи… Спутанные волосы стлались по воде плавучей травой, свешивались шишиге на лицо. Кожа у нее была бледной и пятнистой. Шишига вышла на мелководье, осторожно переступая разбухшими в воде ногами, и остановилась, покачиваясь и глотая воздух. В воздухе распространился запах протухшей рыбы.

— Отпусти меня, господин, — глухо проговорила она. — Душно…

— Иди к нам, повеселись, — приветливо позвал ее путник.

— Путь уйдет! — завизжала Кайса, вскакивая с места. — Сгинь, нечисть!

Похъёлец тоже встал на ноги.

— Ступай в реку, дура, — жестко велел он Кайсе. — Надоела!

Теперь, когда чародей стоял, все ясно увидели у него за спиной тень черных крыльев. Но никто из девушек не пошевелился и не смог сказать ни слова. Похъёльские песенные чары для смертных нерушимы.

Кайса, заливаясь слезами, шагнула к двери.

— Смотри, тун! — раздался вдруг звонкий голосок. — Будешь пить человеческую кровь — обезумеешь!

Похъёлец резко повернулся к лавке, и его взгляд обратился на девочку в жемчужной повязке, что тихой мышкой сидела в углу у двери. Несколько мгновений он изумленно смотрел на нее, как будто впервые увидел. Потом вдруг оскалился, как волк, и злобно спросил:

— Ты кто такая?

— Отпустил бы девиц, — спокойно сказала девочка. — Сам знаешь, привыкать к крови опасно. Еще раз, другой — и станешь зверем навсегда!

Тун несколько мгновений вглядывался в лицо девочки. Вдруг он отшатнулся и быстро забормотал что-то на своем языке. Огонек лучины забился и пригас, словно с улиц подуло холодным ветром. Айникки почувствовала, что, словно отзываясь на слова чародея, из углов расползается темнота, накатывает холод и смертный ужас…

— И откуда столько наглости набрался! — Ясный голосок девочки легко сбил ворожбу туна и прогнал страшное наваждение. — Или не учили тебя — не призывать своих богов на чужой земле?

— Для Калмы нет чужой земли, — хрипло ответил тун. — Она приходит и забирает свое! Нет сильнее богов Похъёлы, и ты сама это знаешь, карьяльская богиня! Я хочу крови этих девиц, и я ее выпью — не смей вмешиваться!

— Я не вмешиваюсь, пока меня не попросят, — спокойно ответила девочка. — Сильный не делает ничего, кроме того, что должно. Я не собираюсь воевать с Калмой. Но вот эта девушка отсюда уйдет со мной. Пошли, Айникки, — ласково позвала она, взяв ее бессильную руку.

Прикосновение словно пробудило девушку от кошмарного сна. Она вскочила на ноги, метнулась к двери и с криком шатнулась обратно, увидев шишигу.

Похъёлец издевательски расхохотался.

— Сильный делает всё, что захочет! Вы, южане, просто не знаете, что такое настоящая сила! Но скоро Борозда разрушится окончательно, и тогда вы увидите всю мощь Похъёлы! Подобной мощи нет ни у богов, ни у людей…

— Так и у тебя ее нет, — заметила девочка. — Колдун ты по вашим меркам не самый искусный.

— Нет, так скоро будет, — злобно ответил тун. — Мать всё осторожничает с сампо, но, когда я стану Хозяином Похъёлы, все переменится, вот увидите! И ты пожалеешь о сегодяшнем…

— Мудрый, обретя всемогущество, к нему не прикоснется, пока не узнает о последствиях, — подумав, сказала девочка. — А неразумный начнет тут же тратить силу на пустяки, преследуя свои мелкие цели, и погубит мир, сам того не заметив. Я обдумаю твои слова, сын Лоухи, и передам их другим карьяльским богам.

Рауни стиснул зубы, сообразив, что сболтнул лишнее.

— Ладно уж, забирай ее! — Он отступил назад, отворачиваясь от Айникки. — Я не жадный. А другие? Их-то мне оставишь?

— Другие пусть полагаются на свои силы. Я несколько раз пыталась их остановить, но они остались глухими.

Тун облизнулся.

— Что ж, тогда пусть проваливает.

— Ну, иди, — тихо сказала девочка, подталкивая Айникки к двери.

Прямо перед ними стояла шишига. Айникки увидела ее вблизи и похолодела. Шишига выглядела мертвой — мертвей некуда, — но глядела на нее, как цепная собака, ждущая приказа хозяина.

— Прочь с дороги! — дрожащим голосом проговорила Айникки, превозмогая страх.

Шишига в ответ зашипела и качнулась вперед, протягивая руки.

— Ах так! А мы все равно пройдем! — И Айникки с размаху треснула шишигу по голове серебряным зеркалом, которое так и продолжала держать в руке. Зеркало отозвалось гулким звоном. Колтун на макушке шишиги задымился. Утопленница схватилась за голову, завизжала диким голосом и, спотыкаясь, кинулась в реку.

— И не возвращайся, тухлятина! — крикнула ей вслед Айникки и обернулась к девочке:

— Пошли, путь свободен.

Девочка одобрительно улыбнулась. Рука об руку они вышли из бани. За спиной у них с грохотом сама собой захлопнулась дверь.

Впереди показались первые избы, когда Айникки резко остановилась.

— А подружки-то! Они что, там остались?

— Не думай о них, — ответила девочка. — У них одна судьба, у тебя другая. Ступай домой и береги себя ради Ильмаринена и его пращура, моего сына Калева!

С этими словами она выпустила руку Айникки и отступила, растворяясь в темноте. И в тот же миг словно кто-то сорвал завесу с разума девушки, одурманенного колдовством. Воспоминания нахлынули, вселяя ужас: темные чары похъёльца и его черная неблагодарность, выходящая из воды утопленница, безрассудные подружки — беспомощные жертвы колдуна… Айникки заломила руки, из глаз хлынули слезы. Что делать? Бежать к бане — вызволять подруг? Бежать в деревню за помощью?

— Подожди! — отчаянно закричала она вслед уходящей в ночь богине. — Где мой Ильмо? Мы должны были встретиться у реки, а он пропал! Где он?

Девочка, уже почти невидимая в сумраке, повернула голову:

— Ильмаринен в царстве Велламо.

— Где? — в ужасе выдохнула Айникки.

Верно ли она поняла? Ведь царство Велламо — под водой, на дне!

Айникки развернулась, кинулась в сторону реки, но тут силы ее оставили, и она без чувств упала на землю.

Глава 14 ДОБРЫЕ ВОДЫ КЕММИ

Ильмо снилась вода. Она окружала его со всех сторон. Студеная, сине-зеленая, как апрельский лед, она была для него небом, воздухом и землей, и не осталось в мире ничего, кроме нее. Вода покачивала его тело, как в колыбели, а он был беспомощным, как спеленатый младенец. Всё вокруг терялось в зеленом сумраке. Ильмо спал, и ему было легко и спокойно в этой тишине, в плавном и мирном, бесконечно долгом падении.