Мертвый сезон в агентстве Глория - Фридрих Незнанский

— Таите обиду?

— Нет. И никогда не таил. Мне позволили учиться, закончить высшее учебное заведение, дали работу по специальности… Вам известно, за что я сидел? — задал неожиданный вопрос Григорий Степанович.

— Известно, — не стал скрывать Кротов.

— За что?

— За деятельность, несовместимую с интересами государства. Под вашей рукой, Григорий Степанович, находились теневые предприятия, выпускавшие трикотаж.

— В те времена дела такого рода находились в компетенции органов безопасности, — прозрачно намекнул Коновалов.

— Совершенно верно.

— Выходит, вы тоже каким-то боком соприкасались с органами?

— Почему каким-то? — даже несколько обиделся Алексей. — Я бывший майор КГБ.

— Теперь понятно, почему ваша фирма под «крышей» ФСБ, — усмехнулся Григорий Степанович.

— Да, в фирме много бывших офицеров госбезопасности. Жить-то надо!

— Надо, — согласился Коновалов. — И лучше жить хорошо. А еще лучше богато!

— Я стараюсь следовать этому принципу.

— Вы не подумайте, Алексей Петрович, что меня смутило ваше признание…

— Какое признание? — хмуро перебил Кротов.

— О том, что вы были майором госбезопасности…

— Это не признание. Констатация факта. И потом. Разве мало крупных предпринимателей, вышедших из органов? Я могу назвать по крайней мере десяток!

— Не стоит. Они мне известны. Мне любопытно другое… С одной стороны — органы, с другой — Слава Япончик. Не странно ли?

— Вероятно, вы хороший философ, не знаю, но в деле госбезопасности, совершеннейший профан, — грубо ответил Алексей.

Григорий Степанович удивленно уставился на собеседника, по его лицу пробежала тень, казалось, что и он вот-вот сорвется. Но Коновалов негромко рассмеялся, приподнял бокал:

— Последний вопрос, Алексей Петрович, и оставим эту тему…

— Слушаю.

— Почему вы приняли участие в моей судьбе?

— Отвечаю. Потому, что я всегда с должным уважением относился и отношусь к деловым людям. Быть может, я раньше догадался, что будущее за ними. Вы удовлетворены?

— Спасибо. Я очень доволен, что приехал на встречу лично. У доктора Штиля, видите ли, более глобальные задачи!

— У него действительно глобальные задачи. Вам повезло, что под рукой у вас такой экономист и идеолог, как Штиль.

— Я так понимаю, что вы нашли с ним общий язык?

— Основная идея Штиля, единственно верная для России. Случилось то, что случилось, и надо смотреть правде в глаза.

— И вы готовы действовать во имя этой идеи?

— Я уже действую. Иначе не сидел бы с вами и не пил не ел на халяву, сказал Алексей.

— Вы снова хамите? — улыбнулся Григорий Степанович.

— Разве я пью не на халяву? Могу оплатить.

Господин Коновалов взглянул на Кротова и лишь вздохнул.

— Мы с вами сработаемся, Алексей Петрович, — сказал он. — И не только в области строительства…

— Вряд ли, — усомнился Алексей.

— И в чем причина?

— Идея Штиля о слиянии государственных и криминальных капиталов предполагает затяжную и опасную борьбу.

— Между кем?

— Между людьми новой формации вроде вас и воровским миром. Рано или поздно эти силы столкнутся.

— Я благодарен вам, что вы не относите меня, как иные-прочие, к уголовникам… Но почему вы считаете, что мы не сможем сработаться? Лично я ни за что не отказался бы от помощи такого человека, как вы, Алексей Петрович.

— Я ведь не сказал «нет». Я сказал «вряд ли». И это означает, что решение мое не окончательное.

— А вот за эти ваши слова я с большим удовольствием выпью!

— Давайте. На посошок!..

Часть вторая

КАК ТАМ У НАС, НА БРАЙТОНЕ?

Если какой-нибудь россиянин внезапно перенесется в Нью-Йорк, но не в центр, не на Манхэттен, а на Брайтон-Бич, то поначалу не поймет, что оказался в Америке. Кругом русская речь. Если он окажется в районе ресторанов «Приморский» и «Одесса», речь будет, естественно, с заметным одесским же акцентом, а поблизости от ресторанов «Распутин» или «Парадайз» — чистая, без акцента. В небольших кафе, которые здесь эмигранты по старой привычке называют «забегаловками», приезжего запросто пошлют к такой матери, о которой он и в России давно не слышал.

Еще российская примета: в огромном гастрономе «Интернэшнл фуд» продают черный хлеб, кефир, украинскую чесночную колбасу и пиво «останкинское». Здесь же можно приобрести заодно и узбекские ковры, и чугунные мясорубки, и шерстяные носки ручной вязки, и даже зубную пасту «Жемчуг».

На углу Третьей стрит можно отведать «сибирских» пельменей, будто только что приготовленных в обычной иркутской пельменной, выпить кружечку «жигулевского», остограммиться сорокаградусной, доставленной прямо с «Кристалла», что в Лефортове, на Самокатной улице.

И всюду можно потолковать за жизнь с земляками, разговаривающими с акцентом и без. Это неправда, что на Брайтоне проживают сплошь евреи из России, хватает и русских, и татар, и казахов, и даже чеченцы стали появляться. Но последним разгуляться на Брайтоне, как это у них случилось в России, не позволяют, это в Москве они могут стращать православный народ, а здесь — шалишь! Если джигиты позволят себе что-то непотребное, это немедленно дойдет до ушей Наума Яковлевича Донского, старого одессита, немало повидавшего на своем бурном веку. Наум Яковлевич разберется, и, коли вина джигитов будет доказана, они просто исчезнут. Куда? Бог знает. И Наум Яковлевич. Но он не скажет…

Роста Донской небольшого, одевается скромненько, ходит неспешно и практически всегда одним маршрутом — от стандартной своей квартирки до ресторана «Одесса», где ежевечерне ужинает в отдельном кабинетике. Ужин тоже постоянный: жирная селедка, запеченное мясо без гарнира, соленый огурец, пара ломтей черного хлеба и сто пятьдесят кристалловской «столичной» в хрустальном графинчике. В этом же кабинетике он принимает миллионеров, губернаторов, сенаторов, тех, кто нужен ему, но чаще тех, кому он сам нужен. Суть бесед также великой тайны не составляет, ведь известно всем, что мистер Донской решает исключительно государственные дела. И он их не просто принимает, все его решения, как правило, претворяются в жизнь. Здесь говорят так: пусть в вашингтонском Белом доме или Московском Кремле думают, что это они озабочены глобальными проблемами! Пусть. Возможно, так и есть — озабочены. Но решатся они только тогда, когда их одобрит Наум Яковлевич. Чем он и занимается. И это уже не шутка…

Кротов рассказывал, а Денис смеялся. Но не потому, что мистер Донской, к которому они, собственно говоря, и ехали, сильно смахивал на комического персонажа из известного фильма Леонида Гайдая, светлая ему память, а по той причине, что Денис твердо знал: Кротов сочинять не любит. Он может лишь недоговаривать о чем-то.

— Хороший у вас приятель, Алексей Петрович! — как бы подвел итог и собственным мыслям Грязнов-младший. — И чем же он вам все-таки обязан?

— Почему? — удивился Кротов. — О каких обязательствах речь?

— Но ведь вы же не сенатор-губернатор какой-нибудь!

— Ах вон вы о чем! — улыбнулся Алексей Петрович. — Видите ли, Денис Андреевич, я был тут, в Штатах, когда брали Япончика. Но эта информация пусть останется исключительно для вас.

— Тогда понятно, — кивнул Денис и уставился в окно комфортабельного «форда», мчавшегося со скоростью восемьдесят миль в час.

Хотя со всеми своими сотрудниками Денис был на «ты», с Кротовым у него просто язык не поворачивался разговаривать со служебным панибратством опыт и знания Алексея Петровича превышали достоинства всех остальных сотрудников «Глории», вместе взятых. Это дядька или Александр Борисович могли себе позволить легкое «ты», но у них и отношения совсем другие. Кротов, со своей стороны, тоже постоянно подчеркивал вежливым «вы» собственное уважение к молодому директору агентства. Но сейчас в его глазах блеснули искорки скрытой иронии.

— И что же вам понятно, Денис Андреевич?

— Два медведя в одной берлоге не живут. А Япончик, судя по прессе и иной информации, активно ошивался именно на Брайтоне. Не так? Видимо, зарвался Иваньков, вот и… посадили.

— Зарвался… — вздохнул Кротов. — За что и посадили.

— И не без вашего участия, надо полагать.

Кротов мельком глянул на Дениса, и тот понял, что попал в точку.

Через короткое время Алексей Петрович сбросил скорость и свернул вправо. Мимо поплыли белоснежные особняки, аккуратно подстриженные газоны, шпалеры кустарников перед фасадами, песчаные пляжи подальше и серебристо-серая гладь воды до горизонта.

— В этих хатках, — пояснил Кротов, — ловят кайф нью-йоркские воротилы. И среди них Жорж Аракелян.

— Неплохо устроился…

— И Гохран сыграл здесь не последнюю роль… Через десять минут будем на месте. — Кротов посмотрел на часы. — Лишь бы в пробку не попасть… Мистер Донской терпеть не может опозданий.