Интервью с магом - Антон Леонтьев

И только потом я ощутила ужасную головную боль и пульсирование в темечке – именно по этому месту меня шарахнул рукояткой пистолета Пугачев. Я попыталась пошевелиться, но не смогла. И тут поняла, что кто-то опутал меня веревкой. Вот ведь дела! Получается, я все еще жива? Ведь бандиты давно могли расправиться со мной, а труп выбросить на городскую свалку!

Ах, что была бы за сенсация, когда бы мой труп обнаружили… Хотя кому нужна какая-то Катя Саматоха, дважды уволенная с программы, один раз с радио, а другой раз с телевидения? Вот Марк Львович Черносвитов – другое дело! Его исчезновение и тем более смерть вызовет подлинный скандал, которым непременно займутся на самом верху. Генпрокурор отдаст приказ о формировании спецгруппы маститых следователей...

Только к чему все это, если и Марк, и я к тому времени будем мертвы? И меня даже ни капельки не утешало то, что я была практически на сто процентов уверена: переселение душ – не выдумка. Не хочу ни в кого переселяться! Не хочу вновь быть младенцем где-нибудь в Индии или Экваториальной Африке! Или, тем более, животным или растением! Потому что еще до конца не насладилась существованием в виде Кати Саматохи…

Я решила позвать на помощь, но неожиданно выяснилось: мой рот забит чем-то грязным и вонючим, а губы заклеены скотчем. Я даже мычать толком не могла! Но все-таки была еще жива, что меня приободрило. Бандиты могли давно разрезать меня на кусочки или бросить в яму с негашеной известью, и если они до сих пор так не сделали, значит, у них касательно меня особые планы.

Интересно только, какие именно? Неужели они сначала хотят сексуально поизмываться надо мной? Меня пробил холодный пот, но я подумала, что уж лучше получить перед смертью удовольствие, чем оказаться жертвой пыток. Но кто сказал, что мерзкий рыжий Пугачев и его лысый шеф доставят мне удовольствие? И вообще, тогда я потребую, чтобы меня убили сразу, без сексуальных экзерсисов! Я, жертва, имею на то полное право!

Это были жалкие попытки кандидата психологических наук успокоить саму себя. Я ведь понимала, что конец неминуем. Но чего я, собственно, так переживаю? Ведь всех людей, самых бедных и самых богатых, известных и не очень, красивых и уродливых, добрых и злых, толстых и тонких, умных и дураков, молодых и старых, жителей благословенного Запада и терзаемого войнами Востока, исламских террористов и подданных Ватикана, особ королевской крови и завзятых антимонархистов, мужчин и женщин – их всех объединяет одна вещь. Всего лишь одна-единственная вещь! Вернее, свойство. Точнее, природное качество, обмануть или игнорировать которое ну никак нельзя. Не помогут ни корона, ни миллиарды, ни друзья среди президентов, ни известность во всем мире, ни Нобелевская премия! Ничто не поможет! Ибо ничто не спасет от смерти.

Да, все мы умрем – каждый в свой день и час. Все – без единого исключения. Это так трагично и несправедливо, ведь первый шаг младенца есть первый шаг к его могиле! Мы наслаждаемся жизнью, любим и ненавидим, смеемся и плачем, занимаемся карьерой или бездельничаем, бодрствуем или спим, вступаем в брак или разводимся, рожаем детей или предаемся скверному разврату, ставим в церкви свечку или перерезаем кому-нибудь глотку – песочные часы нашей жизни каждое мгновение теряют очередную гранулу. Мы не задумываемся об этом, в уверенности, что еще молоды, полны сил и планов...

А потом вдруг выясняется, что гранул в верхней части часов нашей жизни почти уже не осталось. Кому-то дозволено отпраздновать свой сотый юбилей в кругу многочисленных детей, внуков, правнуков и праправнуков и спокойно заснуть в вольтеровском кресле – в последний раз в своей жизни, чтобы более не открыть уже глаза, не увидеть нового дня...

Кто-то другой умирает еще молодым, в результате несчастного случая, внезапной болезни или собственной глупости. Причем умирает, даже не сообразив, что все закончилось, еще толком и не успев начаться. Поразительно, но умереть можно, даже не появившись на свет – в утробе матери!

Тоже мне, Спиноза… И что нового в том, что все смертны? Ровным счетом ничего! Только почему же так муторно на душе, когда вдруг понимаешь – последние песчинки вот-вот проскользнут сквозь узкое горлышко часов, и пойдет последняя минута твоего существования? Нет, тогда уж лучше умереть моментально, даже не осознавая смерти и не понимая, что наступил конец!

Это так несправедливо, как будто некто или нечто, дав тебе начать играть чудной игрушкой, вдруг безжалостно отнимает ее в самый неподходящий момент. Успокаивает только злорадная, нехристианская мысль, что все мы отдадим концы. Все же есть в мире высшая справедливость!

С ужасом я поняла, что к смерти еще не готова. А скажите на милость, кто к ней готов? Разве готов к ней белобородый монах-отшельник, всю жизнь проведший в молитвах? Готов ли к ней ребенок, выбежавший за укатившимся мячиком на шоссе в неположенном месте? Готова ли к ней чета новобрачных, отправившихся в свадебное путешествие на райские острова и рухнувших вместе с двумя сотнями других пассажиров авиалайнера в океан? Готов ли к ней беспечный бюргер, на которого в темном переулке напал наркоман с ножом, не подозревающий, что кошелек жертвы пуст? Готова ли светская дама, ложащаяся на очередную подтяжку, ибо приглашена в конце месяца на пышный прием, не подозревая, что ее сердце во время рутинной операции навсегда остановится?

Если кто и неистощим на выдумки и неожиданные сюрпризы, так это не жизнь, а смерть, черт бы ее побрал! От Высшего Разума я требую посему моральную компенсацию и новую жизнь в чужом теле!

Интересно, а может ли умереть сама смерть?

Мне с большим трудом удалось отогнать эти паршивые мысли. Если смерть неизбежна, то постараемся смириться, потому что иного не дано. Только вот никак не хочу и не могу я смириться с тем, что умру здесь и сейчас! Почему мне не дозволено дожить до ста лет или хотя бы до пятидесяти? Ну, или до сорока. Или до тридцати пяти. Это ведь так нечестно и подло, смерть! Или, может, в таком случае в новой жизни мне в качестве компенсации гарантировано семейное счастье, большая зарплата и грудь размера F? Но кто сказал, что я снова стану женщиной? Брр, неужели превращусь в мужчину? Или вообще в саранчу или садового слизняка, который, кажется, является гермафродитом…

До меня донеслось слабое поскрипывание. С огромным трудом я приподняла голову и отметила, что нахожусь в небольшой комнате. Странно, но мне казалось, будто пол покачивается. Наверняка последствия удара по голове рукояткой пистолета!

– Катюша? – донесся до меня знакомый голос, и я едва не потеряла сознание, на сей раз от счастья. Марк, мой милый Марк Черносвитов! Он жив, он рядом, он пришел спасти меня!

– Ты здесь? – осведомился иллюзионист откуда-то сбоку, и я принялась во все легкие мычать.

Боже, если ты существуешь, а не являешься выдумкой священников, спаси меня и сохрани! А призвать к себе можешь и потом, мы ведь все, рано или поздно, когда-нибудь встретимся лицом к лицу! Но есть ли у души лицо? Гм, занятный теософский вопрос…

Заскрипела дверь, в глаза мне ударил свет. Я услышала осторожные шаги, а затем голос Марка:

– Что они с тобой сделали, Катюша? Сейчас я тебя освобожу!

И он принялся стаскивать с меня путы. О, какое сладостное чувство! Я хотела поблагодарить Марка, но мне мешал скотч на губах. Он медленно снял его, я выплюнула грязную тряпку, которой мне заткнули рот, и простонала:

– О, Марк! Как я рада!

И обвила его шею руками. Иллюзионист торопливо заметил:

– Катюша, только не в данный момент. Мы находимся на яхте или катере и плывем по Волге.

Романтическое путешествие на воде? Ах, как прелестно! Прямо-таки как в «Титанике». Но там, кажется, большая часть пассажиров погибла, ведь так? И почему смерть всюду сует свой нос? Гм, а есть ли у нее нос?

Я попыталась встать, но не смогла – ноги затекли. Я вскрикнула, а Марк принялся растирать мне лодыжки. По моему телу побежали мурашки.

– Они тоже связали меня, забыв, однако, что я могу освободиться практически от любых пут, – заметил Марк со смешком. – Ведь я – мэтр иллюзий! На катере находится не меньше шести человек. Я слышал, как они обсуждали, что с нами делать. И пришли к выводу, что лучше всего сбросить трупы в воду.

– Трупы в воду... – поежилась я, а Марк добавил:

– Ну, или сбросить нас в воду живыми, но со связанными руками и ногами и с грузом. Тогда мы сами станем трупами в течение чрезвычайно короткого времени...

В коридоре раздались голоса, я прижалась к Марку, ощутив его горячее прерывистое дыхание, и потерлась лицом об его небритую щеку. Вот она, жизнь! И пока мы живы, зачем думать о смерти? Да, она неизбежна, но глупо мучить себя мыслями о ней. Ведь когда мы есть, ее нет, а когда она есть, нет нас. Кажется, так чрезвычайно умно говорил кто-то их древних.

Голоса стихли, и я спросила:

– И что нам делать? Вряд ли мы сможем справиться со всеми бандитами...