Империя под угрозой. Для служебного пользования - Марина Добрынина

Хрен с ними со всеми, настраиваюсь на широкоохватное сканирование, и тут же засекаю двух снайперов на крыше. Не очень хорошо. Даже если мы с Ланковичем войдем в резонанс, что недопустимо, учитывая мое желание остаться на службе, все равно их не достанем.

— Снайперы, — шепчу я.

Димка кивает.

Сканирование выявляет неожиданный побочный эффект. Кажется, в группе захвата произошла смена приоритетов. Кажется, нет, точно, они уже готовы пожертвовать заложницей. Полагаю, исследование феномена Ланковича для моего руководства сейчас предпочтительнее, чем жизнь инквизитора с пошатнувшейся репутацией. Что ж, логично.

— Я не сдамся, — говорит Дмитрий, опережая мой вопрос, — я не свинка для опытов.

Я нервно вздрагиваю, представив себе лежащего на кушетке, обмотанного проводами Ланковича. Исколотые вены, пустые глаза, дырявый череп. Неприятная перспектива, но помня о его живучести… Тем не менее, не успеваю приказать себе заткнуться и произношу мысли вслух:

— Тогда убьют нас обоих. Думай быстрее.

Димка дышит мне в затылок, по-прежнему тесно прижимая к себе. Молчит. Шестеро оставшихся в подъезде парней тупо долбятся в дверь подъезда.

Ланкович резко разворачивает меня лицом к себе. Связь между нами сейчас так сильна, что разговаривать нет надобности. "У меня нет выхода. Ты должна мне помочь". "Хорошо, — отвечаю, — скажи как". "Помоги уйти — просит он, — я не хочу в клинику. Помоги мне уйти". Я опускаю голову. Уход в данной ситуации может означать лишь одно, но медлить нельзя. "Ты готов?" — спрашиваю спустя десять секунд.

Кивает.

Я смотрю в глаза его, прозрачные и потерянные. Сначала просто смотрю, какие все же ресницы у Димки забавные — мохнатые, коричневые. Затем осторожно проникаю в сознание, скольжу по телу, поглаживаю его, успокаиваю, шепчу нежно. Нахожу сердце — колотится страшно. Вхожу в ритм. Бьюсь вместе с ним некоторое время, а потом начинаю замедляться. Биение становится спокойнее, тише. Медленнее, еще медленнее, и еще… И вот сердце совсем уже готово остановиться. Я едва успеваю покинуть тело Ланковича и заставить себя начать четко соображать. И вижу уже белое испуганное лицо, посиневшие губы и грудь, пытающуюся вдохнуть. Его руки продолжают давить мне на плечи. И затем пальцы разжимаются, и тело Ланковича просто валится на пол, мне под ноги.

Делаю глубокий вдох. Начинает болеть голова. Тихо сползаю вниз. Прижимаюсь щекой к полу — он холодный. Головная боль настолько сильна, что даже стоящие перед лицом сапоги плывут пятнами. По морде моей текут слезы, и хочется только уснуть. И можно навсегда.

Рассказ 4. Монастырская тишина

Глава 1.

Со временем прихожу я к выводу, что с работы мне отлучаться вообще нельзя. Вот, каких-то пару недель отсутствовала, а уже такие перемены грядут. Формально конечно никто ничего еще не знает, но слухи в нашем учреждении имеют тенденцию быть ближе к истине, чем официальные разъяснения. А слухи гласят следующее: нас передают в подчинение Святейшему Синоду, Четвертаков же собирается переходить на работу в Министерство юстиции, которое нас курировать больше не будет. И по этому поводу в ближайшие дни грядет к нам инспекторская проверка. Смотреть будут, что тут наш обожаемый Юлиан Витальевич наворотил.

Смотреть есть на что.

Временно назначенный представитель Синода — помощник обер-прокурора Морданов Александр Игоревич, оказывается, ярко выраженный женоненавистник. Проявляется это на моем примере несколько неожиданным образом. Бредя по коридору и размышляя над свежеполученными сведениями, я умудряюсь натолкнуться на господина помощника обер-прокурора.

— Здрасте, — говорю, обхожу его аккуратно и следую себе дальше.

— Стой! — слышу позади повелительный окрик. Изумленно оборачиваюсь.

— Да?

— Как ты себя ведешь?! В тебе недостаточно смирения, женщина! — бросает мне указанный господин с гневным презрением в голосе.

Есть над чем призадуматься.

В детстве, а также и в более позднем возрасте часто слышала я, что с таким мерзким характером никто замуж меня не возьмет. Мол, веду я себя недостаточно женственно, и агрессивности во мне хоть отбавляй. Сейчас, по прошествии N-ного количества лет, подтверждаю: не взял. И даже не пытался. А усилившаяся мерзопакостность характера, подчеркнутая независимость и даже некоторая властность, а также, как его там, явно бросающийся в глаза недостаток смирения — все эти качества позволяют оценивать мое незамужнее состояние как факт, трансформации не подлежащий. Про Мастерство я уж вообще молчу.

Так вот, кроме всего перечисленного, не выношу я, когда незнакомые люди обращаются ко мне на «ты» и терпеть не могу обращение «женщина», еще бы милочкой назвал, тогда там бы и закопали то, что от него осталось бы. А так у меня просто дар речи отказывает.

"Мы на брудершафт с Вами, вроде бы, не пили!" — хотела было воскликнуть я, когда нашлась, наконец, что сказать, но величественный господин уже удаляется. В конце коридора видна лишь его узкая спина в дурацкой синей мантии. Я даже расстраиваюсь. Мало того, что нахамили, так еще и лишили права ответной реплики.

И вообще, с каких это пор инквизитор должен отличаться смирением? Мне это по должности не положено. Вот!

В общем, наш Морданов женоненавистник, что, в свою очередь, побуждает меня на совершение ряда ответных действий. Сначала я решила в экстренном порядке похудеть, что мне, скажу прямо, почти удалось. Потом, потратив на это с непривычки полночи, я укорачиваю форменную юбку на два пальца. Достаю из шкафа забытые, как страшный сон, туфли на каблуках. Делаю утром макияж поярче и прическу супер-пупер. И в таком непривычном мне виде гордо дефилирую до работы. Даже программист Сема, который, как правило, особенности внешнего вида в упор не замечает, и тот, увидев меня, слегка офонаревает и провожает свою любимую начальницу долгим недоуменным взглядом. Впрочем, не он является целью моих экспериментов, а господин Морданов собственной персоной. Посему полдня я, взяв в руки какой-то совершенно левый бланк, фланирую по коридору третьего этажа, где объект исследования должен, теоретически, обитать. Впрочем, к концу рабочего дня выясняется, что Морданов с раннего утра провел совещание и уехал по делам. Так что мой экстравагантный внешний вид оказался его вниманием не охвачен. Жаль.

Потом я позволяю себе еще более грубую выходку. К сожалению, прежняя осталась незамеченной.

По утрам проходит в нашем замечательном заведении такая чудесная штука, как планерка. Это когда собираются в кучу начальники отделов и прочие руководящие лица и выслушивают в течение сорока минут всяческие размышления на тему эффективного осуществления деятельности. Время от времени кого-нибудь вытаскивают за шкирку из круга сонно сопящих коллег и заставляют отчитываться о проделанной работе. Ввиду того, что занимаемая мною должность относится все же к начальствующему составу, присутствие на этой тягомотине каждый понедельник — моя почетная обязанность.