Стажеры - Аркадий Стругацкий

— Это что? — громко спросил Юра и ткнул пальцем наугад в одну из мигающих ламп. Зина вздрогнула и подняла голову.

— Это? — сказала она. В первый раз она подняла на него глаза. У нее были необыкновенно синие большие глаза. Юра храбро сказал:

— Вот именно, это.

Зина все еще смотрела на него.

— Скажите, — спросила она, — вы будете работать у нас?

— Нет, — сказал Юра и подошел вплотную к столу. — Я не буду у вас работать. Я здесь проездом. И никакой я не друг Владимира Сергеевича, а просто мы слегка знакомы. И я не любимчик. Я вакуум-сварщик.

Она провела ладонью по лицу.

— Погодите, — пробормотала она. — Вакуум-сварщик? Почему вакуум-сварщик?

— А почему бы и нет? — сказал Юра. Он чувствовал, что каким-то непостижимым образом это имеет огромное значение, и очень хорошо для этой милой печальной девушки, что он именно вакуум-сварщик, а не кто-то другой. Никогда он еще так не радовался тому, что он вакуум-сварщик.

— Простите, — сказала девушка. — Я вас спутала.

— С кем?

— Не знаю. Я думала… Не знаю. Это не важно.

Юра обошел стол и остановился рядом с нею, глядя на нее сверху вниз.

— Рассказывайте, — потребовал он.

— Что?

— Все. Все, что здесь делается.

И вдруг Юра увидел, как на блестящую полированную поверхность стола закапали частые капли. У него подкатил ком к горлу.

— Ну, вот еще, — сердито сказал он.

Зина затрясла головой. Он испуганно оглянулся на люк и грозно сказал:

— Прекратите реветь! Какой срам!

Она подняла голову. Лицо у нее было мокрое и жалкое, глаза припухли еще больше.

— Вам… бы… так, — проговорила она. Он достал носовой платок и положил ей на мокрую ладонь. Она стала вытирать щеки.

— Кто это вас? — тихо спросил Юра. — Кравец? Так я пойду и сейчас набью ему морду, хотите?

Она сложила платок и попыталась улыбнуться. Затем она спросила:

— Слушайте, вы правда вакуум-сварщик?

— Правда. Только, пожалуйста, не ревите. В первый раз вижу человека, который плачет при виде вакуум-сварщика.

— А правда, что Юрковский привез на обсерваторию своего протеже?

— Какого протеже? — изумился Юра.

— У нас тут говорили, что Юрковский хочет устроить на Дионе какого-то своего любимца — астрофизика…

— Что за чушь? — сказал Юра. — На борту только экипаж, Юрковский и я. Никаких астрофизиков.

— Правда?

— Ну, конечно, правда! И вообще — у Юрковского любимцы! Это же надо придумать! Кто это вам сказал? Кравец?

Она опять помотала головой.

— Хорошо, — Юра нашарил ногой табурет и сел. — Вы все-таки рассказывайте. Все рассказывайте. Кто вас обидел?

— Никто, — сказала она тихо. — Я просто плохой работник. Да еще с неуравновешенной психикой, — она невесело усмехнулась. — Наш директор вообще против женщин на обсерватории. Спасибо, что хоть не сразу на Планету вернул. Со стыда бы сгорела. На Земле пришлось бы менять специальность. А мне этого вовсе не хочется. Здесь у меня хоть ничего и не получается, зато я на обсерватории, у мощного ученого. Я ведь люблю все это, — она судорожно глотнула. — Ведь я думала, что у меня призвание…

Юра сказал сквозь зубы:

— В первый раз слышу о человеке, чтобы он любил свое дело и чтобы у него ничего не получалось.

Она дернула плечом.

— Ведь вы любите свое дело?

— Да.

— И у вас ничего не получается?

— Я бездарь, — сказала она.

— Как это может быть?

— Не знаю.

Юра прикусил губу и задумался.

— Послушайте, — сказал он. — Послушайте, Зина, ну, а другие как же?

— Кто?

— Другие ребята…

Зина судорожно вздохнула.

— Здесь они стали совсем не такими, как на Земле. Базанов всех ненавидит, а эти два дурачка вообразили невесть что, перессорились и теперь ни со мной, ни друг с другом не разговаривают…

— А Кравец?

— Кравец — холуйчик, — равнодушно сказала она. — Ему на все наплевать. — Она вдруг растерянно посмотрела на него. — Только вы никому не говорите того, что я вам здесь рассказывала. Ведь мне совсем житья не будет. Начнутся всякие укоризненные замечания, общие рассуждения о сущности женской натуры…

Юра сузившимися глазами смотрел на нее.

— Как же так? — сказал он. — И никто об этом не знает?

— А кому это интересно? — Она жалко улыбнулась. — Ведь мы — лучшая из дальних обсерваторий…

Люк распахнулся. Давешний беловолосый парень просунулся по пояс в комнату, уставился на Юру, неприятно сморщив нос, затем взглянул на Зину и снова уставился на Юру. Зина встала.

— Познакомьтесь, — сказала она дрожащим голосом. — Это Свирский, Виталий Свирский, астрофизик. А это Юрий Бородин…

— Сдаешь дела? — неприятным голосом осведомился Свирский. — Ну, не буду мешать.

Он стал закрывать люк, но Юра поднял руку.

— Одну минуту, — сказал он.

— Хоть пять, — любезно осклабился Свирский. — Но в другой раз. А сейчас мне не хочется нарушать ваш тет-а-тет, коллега.

Зина негромко охнула и прикрыла лицо рукой.

— Я тебе не коллега, дурак, — тихо сказал Юра и пошел на Свирского. Свирский бешеными глазами глядел на него. — И я буду говорить с тобой сейчас, понял? А сначала ты извинишься перед девушкой, скотина этакая.

Юра был в пяти шагах от люка, когда Свирский, зверски выпятив челюсть, полез в комнату навстречу ему.

Быков расхаживал по кают-компании, заложив руки за спину и опустив голову. Жилин стоял, прислонившись к двери в рубку. Юрковский, сцепив пальцы, сидел за столом. Все трое слушали Михаила Антоновича. Михаил Антонович говорил страстно и взволнованно, прижимая к левой стороне груди коротенькую руку.

— …И поверь мне, Володенька, никогда в жизни я не выслушивал столько гадостей о людях. Все гадкие, дурные, один Базанов хороший. Шершень, видите ли, тиран и диктатор, всех измотал, нагло диктует свою волю. Все его боятся. Был один смелый человек на Дионе, Мюллер, и того Шершень, видите ли, выжил. Нет-нет, Базанов не отрицает научных заслуг Шершня, он, видите ли, даже восхищается ими, а в том, что обсерватория пользуется такой славой, заслуга именно Шершня, но зато, видите ли, внутри там царит упадок нравов. У Шершня есть специальный осведомитель и провокатор, некий бездарь Кравец. Этот Кравец, видите ли, везде подслушивает, а потом наушничает, а потом по указанию директора распространяет слухи и всех между собой ссорит. Так сказать, разделяй и властвуй. Кстати, пока мы беседовали, этот несчастный Кравец зашел в библиотеку за какой-то книжкой. Как на него Базанов накричал! «Пошел вон!» — кричит. Бедный Кравец, такой милый, симпатичный юноша, даже представиться не успел толком. Весь покраснел и ушел, даже книжки не взял. Я, конечно, не мог сдержаться и здорово отчитал Базанова. Я ему прямо сказал: «Что же вы, Петя? Разве можно?»

Михаил Антонович перевел дух и вытер лицо платочком.

— Ну, вот, — продолжал он. — Базанов, видите ли, необычайно нравственно чистоплотен. Он не выносит, когда кто-нибудь за кем-нибудь ухаживает. Здесь есть молоденькая сотрудница Зина, астрофизик, так он приклеил к ней сразу двух кавалеров да еще вообразил, что они из-за нее передрались. Она, видите ли, делает авансы и тому и другому, а те как петушки… Причем сам, заметьте добавляет, что это только слухи, но что факт остается фактом, все трое в ссоре. Мало того, что Базанов склочничает со всеми астрономами, он втянул в свои склоки и инженер-контролеров. Все у него кретины, сопляки, работать никто не умеет, недоучки… У меня волосы дыбом вставали, когда я это слышал! Вообрази, Володенька… Знаешь, кого он считает главным виновником всего этого?

Михаил Антонович сделал эффектную паузу. Быков остановился и посмотрел на него. Юрковский, сильно прищурясь, играл желваками на обрюзглых щеках.

— Тебя! — сказал Михаил Антонович сорвавшимся голосом. — Я прямо ушам не поверил! Генеральный инспектор МУКСа прикрывает все эти безобразия, мало того, возит по обсерваториям каких-то таинственных любимцев, пристраивает их там, а простых работников, придравшись к мелочи, увольняет и возвращает на Землю. Всюду насадил своих ставленников, вроде Шершня! Я этого уже не выдержал. Я ему сказал: «Извините, — говорю, — голубчик, извольте отдавать отчет в своих словах».

Михаил Антонович снова перевел дух и замолчал. Быков принялся расхаживать по кают-компании.

— Так, — сказал Юрковский. — Чем же ваша беседа кончилась?

Михаил Антонович гордо сказал:

— Я больше не мог его слушать. Я не мог слышать, как обливают грязью тебя, Володенька, и коллектив лучшей дальней обсерватории. Я встал, язвительно попрощался и ушел. Надеюсь, ему сделалось стыдно.

Юрковский сидел, опустив глаза. Быков сказал с усмешкой:

— Хорошо живут у тебя на базах, генеральный инспектор. Дружно живут.

— Я бы на твоем месте, Володенька, принял бы меры, — сказал Михаил Антонович. — Базанова надо вернуть на Землю без права работать на внеземных станциях. Такие люди ведь очень опасны, Володенька, ты сам знаешь…