Очень личное. 20 лучших интервью на Общественном телевидении России - Виктор Лошак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В. Л.: Юрий Сергеевич, понимаю, что мой следующий вопросс – это действительно очень личное. Вы всегда очень аккуратно говорите о боге, о божественном, а мне кажется, что научная среда в целом атеистична.
Ю. О.: В целом, наверное. Но я вам хочу сказать, что если мы обратимся к математикам, а я все-таки состою в отделении математики, то там много людей верующих. Но верующий – это не значит воцерковленный, понимаете? Это разные вещи. Хорошо, на мой взгляд, когда человек во что-то верит. Но не примитивно, конечно, вроде того, что кто-то на облаках сидит, и ты ему поклоняешься. Я никогда своей веры не скрывал. Я считаю, что это тоже большой пласт жизни и культуры.
В. Л.: То есть, по-вашему, вера вполне сочетается с научным знанием, которое ученый несет в себе?
Ю. О.: Я считаю, что в какой-то мере – да, сочетается. Я ведь даже предлагал устраивать дискуссии на темы, например, «Наука и религия» или «Вера и знание». И мы ведь начинали уже эту дискуссию. Мы с Патриархом Алексием II в свое время открывали первое такое заседание. И точек соприкосновения оказалось очень много. Скажу так: нужно обсуждать эти точки соприкосновения, но не замазывая точки неприятия и противостояния. Когда разговор честный, это никого не обижает…
В. Л.: Мне тоже так кажется. Я когда делал журнал, то считал, что любые мировоззренческие вопросы вправе быть обсужденными в обществе.
Ю. О.: Безусловно. И я так считаю. Мы, правда, так и не подобрались к конференции, которая бы называлась «Вера и знание». Это уже более сильная постановка вопроса, чем «Наука и религия». Но если говорить о науке и религии, то давайте вспомним: был такой знаменитый митрополит Московский Макарий, который в свое время, еще до революции, написал «Историю русской православной церкви», с самого ее основания до момента своей кончины в ХIХ веке. Но это же история России!
В. Л.: В какой-то мере это история научной мысли тоже, если говорить о тех временах.
Ю. О.: Конечно, конечно. Вот это и есть точки соприкосновения. Мы восстановили премию Митрополита Макария. Она существовала еще в царское время, но потом, конечно, ее перестали присуждать. Вы знаете, какой там конкурс? Она раз в два года присуждается – и конкурс громадный! А номинации, например, такие: «История Москвы», «История русской православной церкви»… И масса людей участвует.
В. Л.: Вы где-то говорите, что в какой-то момент существовало два космонавта академии. Что имеется в виду? У академии свои люди в отряде космонавтов? Но они так и не полетели в космос.
Ю. О.: Не полетели. Это была не моя идея, а нобелевского лауреата академика Александра Михайловича Прохорова. Он пригрел при своем институте двух космонавтов. Это был период больших перестроек, слома, распада СССР. Сама идея о том, что нужно специально готовить людей, которые бы участвовали в космических полетах в интересах науки, была верной.
В. Л.: Вы являетесь членом редколлегии целого ряда научных журналов, математических, но в этом ряду есть и журнал «Литературные памятники».
Ю. О.: Но из этих журналов я практически уже вышел. Последнее мое большое издательское редакторское дело – Большая Российская Энциклопедия. Я был председателем научно-редакционного совета…
В. Л.: Это же академическое издание было?
Ю. О.: Конечно. А «Литературные памятники»… Во-первых, у меня большой интерес к литературе вообще, а к литературным памятникам – особенно. Это же целый пласт неизведанного, оставшегося от нас как-то в стороне… Я все книжки «Литературных памятников» покупал в свое время.
В. Л.: А была же такая серия? Да!
Ю. О.: Знаменитая!
В. Л.: Темно-зеленая?
Ю. О.: Темно-зеленая. Знаменитые книжки. Я даже предложения вносил по изданию некоторых произведений. И они тогда, я имею в виду филологов, включили в состав меня и Юрия Алексеевича Рыжова. Я очень дорожу этим и горжусь. Например, издали «Дон Кихота». Ну, казалось бы, что нового можно найти в «Дон Кихоте»? Но главная ценность академического издания – это комментарии и пояснения, которые даются к исходному тексту. Кстати, я послал королю Испании это издание и получил от него спасибо.
В. Л.: Вот тебе и интерес к математике! А почему ваша любимая книга, как вы говорите, «Дневник» Достоевского? Я напомню зрителям, что «Дневник» Достоевскогоо – это не просто дневники, это и судебные очерки и повесть «Кроткая», кстати сказать.
Ю. О.: Вы знаете, сейчас это уже не так. Я немножко устал от этого.
В. Л.: Да, это тяжелое чтение.
Ю. О.: Тяжелое чтение, но многолетнее. А вообще, Достоевского меня заставлял читать мой отец.
В. Л.: Тогда какая на этом этапе ваша любимая книга? Я знаю, что вы любите Бодлера, например.
Ю. О.: Ну, стихи я вообще всегда любил. И по моей, кстати, инициативе в «Литературных памятниках» издали Игоря Северянина. У него, хоть он и с выкрутасами поэт, есть настоящие стихотворные жемчужины. И еще мне очень нравятся стихи Аверинцева. Я все сделал для того, чтобы его избрали в Академию. Вот это, я считаю, я сделал доброе дело, проявил тогда настойчивость и даже давление оказывал как президент. Однажды я открыл «Новый мир», а там вдруг стихотворение Аверинцева. Его уже нет, но стихи потрясающие! Как он написал:
Неотразимым острием меча,
Отточенного для последней битвы,
Да будет слово краткое молитвы
И ясным знаком – тихая свеча.
Да будут взоры к ней устремлены
В тот недалекий, строгий час возмездья,
Когда померкнут в небесах созвездья
И свет уйдет из солнца и луны.
Это же шедевр!
В. Л.: Замечательные стихи! Юрий Сергеевич, как вы относитесь к тому, что в стране появилась такая масса академий? Это феномен человеческого тщеславия?
Ю. О.: Конечно. Так же, как и много университетов непонятных. Уже просто замусорили жизнь этим. Ведь обманывают людей!
В. Л.: Я вам задам несколько коротких вопросов. Вас не смущает говорить: «Я не знаю»?
Ю. О.: Почему? Часто говорю.
В. Л.:
