Оскар за убойную роль - Анна и Сергей Литвиновы
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Макс!» – уже приготовилась крикнуть Таня, но промолчала. Вдруг вспомнила, как дня три назад так же, без звонка, явилась, прямо с порога позвала, а Макс, бедняга, в ванной сидел и выскочил оттуда перепуганный, встрепанный, в распахнутом халате на мокрое тело… Потом ей же и пришлось мокрые следы на полу затирать.
Таня скинула туфли (коврик для уличной обуви проигнорировала, бросила прямо на паркете – это ведь Макс помешан на чистоте, а не она, вот пусть сам и убирает). Легкую ветровку швырнула на комод, а сумочку, наоборот, повесила на крючок вешалки для верхней одежды. Улыбнулась: Макс наверняка начнет ворчать, что «от нее один убыток и беспорядок». Ну и пусть ворчит – во-первых, его претензии всегда милы и беззлобны, а во-вторых, она, как беременная, имеет полное право на непредсказуемость и капризы. И, в-третьих, почему-то от предвкушения Максовой ворчни на душе становилось так легко, что все ее неприятности стирались, забывались, уплывали…
В квартире – тихо-тихо. Впрочем, это еще ничего не значит. У Макса в доме – свои примочки и свои понятия о комфорте. И звукоизоляция между комнатами в его квартире, как в бункере, – он специально заделывал щели и ставил какие-то особые двери. Чтобы, как объяснял, в одной комнате гости могли песни орать, а в другой он спал без задних ног…
Таня Максову страсть к тишине всегда считала дурью, но сейчас оценила: «С учетом грудного ребенка звукоизоляция совсем не помешает. Красотища: я сплю и даже не слышу, как папаша скандалиста-младенца улещивает!»
Она прошлепала в кухню – как обычно, идеальная чистота. Раковина сияет, стол пуст и блестит – так и хочется достать из холодильника колбасу и начать ее резать прямо на аккуратненькой клеенке… Впрочем, ладно уж, пощадим. Пусть Макс колбасу для нее режет на дощечке, а потом выкладывает на блестящую, кристально чистую тарелочку…
Но куда он, кстати, подевался? Вода в ванной не шумит, свет в туалете не горит… Таня вышла в гостиную – и там пусто. Только телевизор бормочет – тоже обычное дело, Макс без «ящика» и минуты не проживет, Таня уже оценила, на какие ее милый идет жертвы, когда она просит выключить глупый телик… Ну что ж, теперь ему не только она будет мешать. Когда младенец вопит – новости особо не посмотришь… Итак, раз Макса нет ни в кухне, ни перед «ящиком» – значит, единственный вариант. Засел в спальне и рубашку себе на завтра гладит.
«Последний раз, кстати, – вдруг подумала Таня. – Теперь уж мне придется гладить. Рубашки – это, безо всяких дискуссий, прерогатива жены…»
Перспектива обеспечивать Макса рубашками ее не ужаснула, и Татьяна порадовалась: похоже, инстинкты – не материнские, а хотя бы семейные, женские – начали потихоньку просыпаться… Не зря же Полуянов вчера говорил, что она не просто хорошо выглядит, а красива умиротворенной, зрелой красотой!
Отчим, кстати, говорил, что гладить мужские рубашки – целое искусство, особый подход нужен. Так что очень вовремя она пришла – как раз и попросит Макса преподать ей урок.
Таня осторожно сунулась в спальню. Дверь открылась бесшумно – у хозяйственного Макса в квартире ничего не дребезжало и не скрипело, – и она в оцепенении застыла на пороге. Гладильная доска оказалась пустой, утюг – невключенным. И никакой рубашки на плечиках…
А сам Макс находился в постели. В классической позиции «мужчина сверху». Женщину, которая лежала под ним, Таня не разглядела.
– Макс?.. – еле слышно выдохнула она.
Это сон, этого не может быть!
Ответом был яростный скрип кровати, жаркие стоны, томный, приторный запах мускуса.
«Это не он! Это какой-нибудь его друг! Из тех, у кого жилплощади нет! Макс – он такой добрый, вечно кого-нибудь выручает…»
Только откуда у приятеля такой же, как у Макса, шрам на бедре, и разве бывают у друзей совершенно одинаковые родимые пятна на спинах?..
– Да, да! Сахарок мой, грильяжик, конфеточка!..
Он не может! Он не имеет права! Говорить другой такие же слова, как и ей!
Еще одна порция сладких рыков – и Макс устало вытягивается на теле женщины. Он тяжело дышит, его партнерша постанывает, а Таня по-прежнему стоит на пороге и отстраненно думает: «Вот так вот. Получи, дура. А ведь гордилась и даже подружке хвасталась, что твой любовник придумывает слова исключительно для тебя. Грильяжик. Конфеточка… А у него, значит, все – конфеточки..»
– О, Макс, это супер! Я улетела! – восхищенно бормочет женщина.
А Макс отвечает:
– И мне с тобой было… как знаешь где? Будто мы далеко-далеко, в океане, на необитаемом острове, где только пальмы и солнце…
Значит, про остров – это тоже слова. Стандартный набор, который Макс выдает всем и каждой. А она-то, идиотка, мечтала, что они и вправду когда-нибудь полетят – скажем, на Мальдивы. Остановятся на дорогом курорте, но потом попросят отвезти их на необитаемый остров, где действительно только пальмы, солнце и океан…
И тут Татьяна не выдержала. Нет, она не стала рыдать. И биться в истерике тоже не стала. Просто тихо и раздельно произнесла:
– Ну, Макс, ты и гнида.
– Ой! – выдохнула девица.
– Татьяна? – растерянно прошептал Макс.
– Тварь, – спокойно сказала она. – Двуличная, подлая, склизкая тварь.
Макс молчал. Девица лихорадочно сбрасывала с себя его тело, укутывалась в простыню и почему-то прятала лицо.
Таня окинула взглядом такую привычную, стильную, умиротворенную спальню. Милые Максову сердцу мелочи: узкую напольную вазу с длинным сухим цветком. Лампу с фарфоровым абажуром. Хрустальную подставку под лосьоны. Телефонный аппарат, удобно пристроенный на стене возле кровати… Взгляд остановился на ночничке – дорогом, бронза с богемским стеклом, сама же выбирала и дарила… Дарила, идиотка, и самонадеянно думала: «Считай, для себя покупаю! Для нашей собственной семьи – мы ведь когда-нибудь поженимся?»
Ночничок полетел в стену. Очень красиво разбился, на сотни мелких, острых осколков.
– Таня, не надо! – севшим голосом попросил Макс.
Девица истерически завизжала. И вот странно: пока парочка ворковала, лица соперницы Татьяна не видела, а по голосу признать не смогла. Но сейчас, когда раздался визг, – хоть лица опять не видно, по тембру легко идентифицировала: это же Наталья! Ее, теперь уже бывшая, секретарша! Что ж, это не просто крушение. Это разгром. Ватерлоо…
– Здравствуй, Наташенька! – ядовито сказала Таня.
Для этой стервы вполне достаточно вазы – прямо в нее швырнуть, прицелиться, чтобы в голову… нет, успела, дрянь, увернуться. Впрочем, когда ваза бьется о стену и кровать осыпают осколки – тоже совсем неплохо…
– Татьяна, немедленно прекрати!
Но в голосе Макса совсем нет твердости, поэтому так: лампу со стеклянным абажуром – в них. А хрустальную подставку – в окно. Отлично, просто отлично: попала в самый центр оконного стекла, и даже плотная штора не самортизировала – оглушительный грохот, звон… и вот уже завыла сигнализация у чьей-то машины – осколки, видно, шлепнулись на ее крышу.
– Чтобы вы сдохли! Оба!!!
В эту минуту Таня уверена: ее слова – материальны, они злые, тяжелые, ядовитые. Они – подействуют. И эти оба – действительно сдохнут. Может быть, не сейчас, а чуть позже – но зато в страшных, невообразимых мучениях.
– Она сумасшедшая! – жалко всхлипывает Наталья. – Макс, Макс, сделай же что-нибудь!
Но Макс молчит. И в его глазах Таня вдруг видит – нет, не смущение. Не сожаление из-за того, что так вышло. И не грусть – потому что они теперь расстанутся навсегда. Нет, в глазах Макса – насмешка. НАСМЕШКА. Он забавляется. Ему весело.
– Ты пожалеешь, Макс, – тихо сказала Таня.
Вышла из спальни и хлопнула дверью так, что даже Максова аккуратненькая штукатурка не выдержала – посыпалась гипсовым дождем.
* * *– Внимание! Она выходит. Повторяю: выходит, принимайте. Прошу подтверждения. Прием…
– Да, видим ее, спасибо.
– Тогда приступайте.
* * *Таня не помнила, как доехала до дому, как поставила «пёжика» в гараж, о чем думала по пути. Будто этот отрезок кто-то стер из ее сознания ластиком. Словно внутри нее включился тот же автомат, робот, что начал действовать утром.
Из оцепенения ее вывел голос – развязный, наглый:
– Кого мы видим! Привет, козочка!
Таня даже не повернула головы. Пусть нервы на взводе, а сердце болит, словно после инфаркта, первую заповедь красивой девушки она не забыла: что бы ни говорили тебе уличные клейщики, самый лучший ответ – просто не обращать внимания. Но шаг нужно ускорить: до дома – всего ничего, метров триста, и вообще странно, что в их тихом, спокойном районе кто-то к ней клеится. Миллион раз ходила по маршруту гараж – дом – гараж, и ни разу никто не приставал, кроме, разумеется, безобидных алконавтов.
– Эй, выдра! Ты что, не рада?
Странно знакомый голос. Но разве ее знакомые позволяют себе разговаривать в таком тоне? И как не хочется поднимать глаза, что-то говорить, кого-то «строить»… Может быть, сам отстанет?
