Дракон острова Кенгуру - Александр Грэй-Биркин

Следом, за барабанщиками, шагали два глашатая, и каждый из них держал в руке хлыст. Глашатаи орали, во всё горло, пронзительными криками, предупреждая простой люд о приближении мандарина, а всех зазевавшихся, непонятливых и неуспевших посторониться ротозеев, награждали ударами хлыстов, отгоняя тех от пути следования, и прививая им, таким образом, любовь и почтение ко всем китайским мандаринам.

На глазах Юлии, два торговца, неуспевшие отскочить со своим объёмным скарбом и непроданным товаром, получили по спинам по несколько ударов хлыстом от обоих глашатаев. Торговцам пришлось бросить товар, отскочить в сторону, и слиться с толпой.

За глашатаями, шли восемь воинов и, для устрашения народа, как особый атрибут чиновничьей власти, несли цепи: по приказу мандарина, они, всегда были готовы, моментально заковать в цепи любого, кто вызовет гнев вельможи, и препроводить того, куда следует.

Вслед, за этими воинами, шагали двое слуг чиновника, и по очереди несли большой красный зонт, для защиты мандарина от жаркого солнца, если тому захочется пройти пешком.

Ещё, два слуги несли "веер скромности", который предназначался для того, чтобы закрывать вельможу от всех посторонних глаз, на случай, если тот, в пути, захочет переодеться в другую одежду, например, при резкой смене погоды.

Запас одежды, в большом сундуке, тащили, на коромыслах, четыре здоровых мужика, вслед за веером скромности. Было видно, что им приходилось, особенно, тяжело.

За сундуком, следовал первый эскорт охраны, из восьми пеших воинов, вооружённых ружьями и саблями, и которые, в любую секунду, готовы были выполнить любой приказ мандарина.

Вслед за первым эскортом, через интервал, двое слуг несли ещё один зонт, с особым знаком мандарина, а ещё, через интервал, шагал второй эскорт пешей охраны, из восьми воинов, также, вооружённых ружьями и саблями.

Наконец, ещё через один интервал, после второго эскорта охраны, восемь мужиков — четверо спереди, и четверо сзади, за длинные поручни, на плечах, торжественно и неспеша, несли зелёный паланкин крытого типа, с восседавшим в нём мандарином. По бокам, паланкин сопровождали по одному всаднику.

За паланкином плелась свита, из двенадцати чиновников невысокого ранга, а конный отряд охраны, из восьми всадников, замыкал процессию.

Паланкин представлял, из себя, небольшую будку, как у кареты, с причудливой крышей. Его окошки, и свисающие шторки, были открыты настежь, чтобы восседавшая в ложе персона, была хорошо видна простому люду.

Сам мандарин был здоровенным розощёким мордоворотом, лет пятидесяти свиду. Рубиновый шарик, на его головном уборе, указывал на то, что мандарин занимал очень-очень высокий государственный пост. На его платье, на груди и спине, были нашиты суконные квадраты, с изображением журавля, что указывало на то, что этот мандарин был бюрократом на гражданской службе, а не начальником в войсках, ибо у тех нашивались изображения львов, тигров, леопардов и других зверей. Толпа, уступая дорогу мандарину, продолжала расступаться перед конным отрядом. Мандарин, из паланкина, очень кокетливо, хитро, и высокомерно смотрел на окружающий его народ и, время от времени, поворачивал свою голову из стороны в сторону, показывая себя толпе, и, делая, при этом, очень пренебрежительную мину. Мандарину, в это время, казалось, что все, кто находится на площади и на улице — это букашки, по сравнению с ним, и, лишь, он один — большой-пребольшой мандарин, а все те, кто вокруг, должны трепетать и дрожать перед ним. Мандарин бросил взгляд на Юлию, посмотрел на неё две секунды, поймав её взгляд, после чего, отвёл взгляд на толпу, продолжая наслаждаться своим мандариновым положением.

В это время, он напоминал, чем-то, довольного жирного кота. Было абсолютно ясно, что ему живётся в Китае очень-очень хорошо.

Мандарин, от получаемого им удовольствия, при прохождении через расступившуюся толпу, попеременно щурил, то левый, то правый глаз, и, в это время, казалось, что мандарин, вот-вот лопнет от осознания своей собственной важности.

Чиновники в свите, шедшие за паланкином, также, имели очень важный вид. Каждый, из них, ощущал особую важность своего начальника, а заодно, и свою важность, всвязи с тем, что он работает чиновником, под руководством такого большого мандарина. Каждый, из членов свиты, в это время, в душе, мечтал и надеялся тоже стать, со временем, большим мандарином. И почти, каждый, из членов свиты, мечтательно представлял себе, что, когда-нибудь, настанет тот счастливый день, когда и его вынесут на торговую площадь в зелёном паланкине, также, как их начальника сейчас, и все-все, находившиеся вокруг, будут, перед ним, расступаться и трепетать.

Юлия Иголочка, всё это время, смотрела на мандарина, находясь, от него в десяти шагах, и думала об убогости его, как она, сразу же, поняла, высокомерной душонки. "Все простолюдины, для него, букашки. Надо же, какая "важность", — размышляла она. — Ведь, мог бы, в карете проехать, но нет, в паланкине по городу передвигается, себя показывает — вот, я какой! Такой же, как наши министры".

— Это, и есть Кантон, это, и есть Китай, — одёрнул Юлию, от размышлений, английский клерк.

— А это — мандарин, — показал, в сторону вельможи, другой клерк. — Так, здесь, европейцы называют больших чиновников.

Когда мандарина пронесли, а вместе с ним проковыляли его свита, и его всадники, толпа, вновь, сомкнулась, и все, снова, занялись торговлей.

Юлия Иголочка, её друзья-матросы, и англичане двинулись по площади, пробиваясь сквозь множество народа, чтобы выйти на улицу, ведущую к дому Чен-цзы. Вскоре, все они вышли на улицу и двинулись по ней, с большим трудом пробиваясь через множество торгующих, покупающих, и праздно шатающихся людей. Наконец, они прошли самое многолюдное место, и далее, к дому Чен-цзы, шли, уже, свободно. Подойдя, к мебельной мастерской, Юлия стала прощаться со своими новыми английскими знакомыми.

— До свидания, дети, — сказала Юлия детям, погладив их по голове.

— Мама сказала, что мы опять поплывём в Лондон на корабле, — сказала Юлии Мэгги.

— Да, на корабле. На чём же ещё? Но, не скоро, Мэгги, — сказала ей мама.

Ронни сказал Юлии:

— Мы плыли в Китай много дней и ночей. А я хочу, домой, в Лондон, к бабушке и дедушке.

Юлия закивала головой.

— Да, да, Ронни, мы, тоже, плыли в Китай много дней и ночей. И я, тоже, хочу домой, — стала кивать головой Юлия, и её, тоже, стала одолевать тоска по дому.

— Так давай, сегодня и поплывём с тобой в Европу, — сказал Ронни.

— И я хочу домой — заверещала Мэгги.

— Дети! Перестаньте, — стали их усмирять мамы.

Ронни и Мэгги приумолкли, и леди, мать мальчика, сняла, со своей шеи, золотой дорогой медальон, с бриллиантом в центре, одела его на шею Юлии, и сказала ей:

— Возьми мой медальон. Это — мой талисман. Пусть, он оберегает тебя от всех несчастий, в пути, Юлия Иголочка.

Другая дама, мать девочки, сняла, со своей груди дорогую китайскую, украшенную драгоценными изумрудами брошку, и прицепила её на грудь Юлии.

— Вот, тебе, Юлия Иголочка, моя брошка. Пусть, она, тебя, согревает в непогоду.

— В Европу, можешь вернуться на любом нашем английском корабле, — сказали ей, в один голос, английские клерки.

Юлия Иголочка поблагодарила своих новых английских знакомых. Затем, она и её друзья-матросы, распрощались с ними, и после того, как дети помахали им ручками, Юлия, со своими друзьями-матросами, двинулась в сторону дома Чен-цзы. Матросы уверенно вели её к месту назначения. Пройдя десять шагов, Юлия стала обмениваться впечатлениями со своими товарищами:

— Я, то, думала, что в Китае люди живут хорошо, а здесь, почти также, как и у нас, — поделилась мыслями, с моряками, Юлия.

— У нас, в Европе, всё же, маленько лучше, — сказал один из матросов, не соглашаясь с Юлией.

— Ненамного, и не везде, — заметила Юлия.

— Богачам, мандаринам, князьям и феодалам везде живётся очень хорошо, — сказал ей матрос.

— Ещё лучше — королям и императорам, — добавил её товарищ.

Юлия вздохнула, и с сожалением сказала:

— Жаль, что весь мир так жёстко поделён на бедных и богатых, на рабов и господ. Да ещё, всем нам, отравляют жизнь драконы и разбойники.

Юлия, и сопровождавшие её матросы, пошли быстрее. Матросы знали этот город по предыдущим рейсам, и почти ничему не удивлялись. Для Юлии, многое было вдиковинку. Проходя мимо шикарного здания, Юлия спросила:

— Это, ихний храм?

— Нет, это дом одного ихнего мандарина, — ответили ей матросы.

Возле дома этого мандарина, Юлия увидела ковыляющую девушку, лет семнадцати на вид. Она еле шла, хромала и ковыляла возле калитки. Было ясно, что у неё нездоровы обе ноги.

— Бедняжка! — сказала Юлия своим спутникам.

Матросы заулыбались, и покачали головами.

— У богатых, здесь, в Китае, причуды такие, — сказал один из матросов.