Стратегии правового развития России - Олег Рыбаков

Надо отметить, что многие сторонники этого направления (главным образом умеренно-консервативного толка) весьма критически относились к идее, что в основе народного представительства лежит принцип народного суверенитета. Так, А.Д. Градовский (1841–1889) полагал, что учение о самодержавии народа было только протестом против старого порядка, орудием разрушения отжившей организации, что идея суверенитета (полновластия) народа – «это же идея абсолютной государственной власти, которая была осуждена революцией в лице Людовика XVI и которая в руках толпы может только принять более опасный и вредный характер»[172]. Как отмечал С.А. Корф, «в России теория народного суверенитета никогда не имела какого-либо значения, ни теоретического, ни тем более практического». По его мнению, источником государственной власти является не божественное откровение, не народный суверенитет или неуловимая народная воля (как у Руссо), а «та социальная организация, которая исторически сложилась в развитии данного народа»[173]. Когда речь идет о суверенитете народа, полагал С.А. Корф, имеется в виду лишь «начало политическое, которым должна выражаться мысль существования государственной организации для народа, а не наоборот; этим обосновывается понятие демократического государства, для многих являющегося идеалом современного государственного строительства»[174]. Отрицая юридическое содержание понятие «народный суверенитет», С.А. Корф, использовал термин «суверенитет» применительно к праву, понимая в этом случае «юридический принцип, суверенитет или верховенство права, составляющий аксиому современного правового государства»[175]. По сути этой же точке зрения придерживались и многие другие дореволюционные юристы, утверждавшие, что понятие народного суверенитета «есть нечто юридически вообще немыслимое», что идея суверенитета – это лишь политическое оружие, воздействующее на народную психику, это революционный лозунг. В чем смысл идеи народного суверенитета? – ставил вопрос Н.И. Лазаревский и отвечал: в том, что субъектом верховных прав в государстве признается народ, который и есть первенствующий орган государства. Эти права принадлежат не индивидам, а всему народу в целом. Таким образом, речь идет об определенной организационно оформленной совокупности людей, то есть народ должен быть организован, чтобы быть носителем этих прав. А организацией, охватывающей весь народ, является государство[176]. Поэтому, учение о том, что в государстве суверенитет принадлежит народу, в конце концов, юридически сводиться к тому, что суверенитет принадлежит государству. Идея народного суверенитета, по мнению Н.И. Лазаревского, использовалась для отрицания, в сущности, лишь суверенитета монархов и ее использование в современном мире – это косность людей, нежелание и неумение отказаться от привычных точек зрения. Другой дореволюционный юрист Н. Палиенко также считал, что субъектом и единственным носителем суверенной государственной власти может быть лишь само государство, как целое, как юридическая личность, а не тот или иной орган государства, лицо или совокупность лиц. Поэтому монарх или народ властвуют лишь от имени и во имя государства, в силу законов государства, а не в силу каких-либо собственных прав. По мнению Палиенко, такие понятия – как народный суверенитет, монархический суверенитет – являются лишь ходячим образным выражением, чисто политическими идеями, но не строго юридическими понятиями.

Иное отношение было у сторонников либерально-правового направления к учению о разделении властей. Тот же С.А. Корф обращал внимание на то, что учение о разделении властей (в отличие от идеи народного суверенитета), наоборот, оказало существенное влияние на реформаторскую деятельность Екатерины II. По его мнению, Императрица сильно увлекалась названным учением, поставив себе целью практическое осуществление идеалов Монтескье, которого она считала свои учителем, и она сделала достаточно много на этом пути. Вопрос – о разделении властей – возник позднее уже в XIX веке, когда осуществлялась судебная реформа, которая исходила из необходимости выделения и обособления судебной власти. Однако заключал С.А. Корф, интересно отметить, что «у нас выдвигалось только значение разделения, а не равновесия властей и что применение на практике названного учения имело в виду организацию государства, распределение государственных функций, а не какую-либо гарантию личных прав русских граждан…»[177].

Один из выдающихся представителей либерально-правового направления научной мысли Б.Н. Чичерин (1828–1904), характеризуя место и роль народного представительства в государстве, исходил из того, что «сосредоточенная власть рождает произвол, разделенная власть ведет к борьбе. Между этими двумя источниками зла, – по его мнению, – вращается всякое государственное устройство». Он отдавал предпочтение конституционной монархии, определяя ее в своем фундаментальном труде «О народном представительстве» (1866 г.) как высшую форму представительного правления. По его мнению, именно конституционная монархия позволяет гармонично сочетать разные элементы государства: монархический, аристократический и демократический: Основной закон государства дает каждому из них известные права на участие в верховной власти в целях согласованной деятельности для достижения общей цели. В конституционной монархии верховная власть не сосредотачивается вся в народе, как в республиках, а разделяется между различными лицами и органами, ибо конституционное правление всегда состоит из трех властей: монарха и двух палат, верхней и нижней, и хотя монарх служит общим средоточением верховной власти, участвуя во всех ее отраслях, тем не менее, начало разделения властей также имеет основание. Однако различные органы верховной власти, отмечал Б.Н. Чичерин, должны действовать согласно, иначе «на вершине общественного здания водворяется пагубный для государства раздор. Согласие это устанавливается, когда правительство находит постоянную поддержку в большинстве представительной палаты. В этом, – по мнению ученого, – заключается вся сущность конституционного порядка: разделение властей, составляющее главный и неизбежный его недостаток, становится безвредным, когда есть возможность образовать постоянное правительственное большинство. Разумеется, это не должно совершаться в ущерб независимости народного представительства, превращением его в покорное орудие власти, ибо в таком случае самое представительство становится лишним»[178].

Идея народного суверенитета, как показывает отечественный и зарубежный опыт, нередко используется в чисто политических целях, особенно, в период революционных потрясений: «суверенитет – принадлежит народу – такова аксиома, из которой исходит политическая мысль революционной эпохи» (В.М. Гессен). Подтверждение этого мы находим, в частности, в событиях, происшедших в России в конце 80-х гг. – начале 90-х гг. прошлого века. Идея народного суверенитета стала актуальной, политически необходимой в период перестройки: под лозунгом народовластия – вернуть власть народу – проходили выборы народных депутатов СССР и РСФСР. Политический кризис 1993 г., приведший к трагическим событиям в октябре 1993 г., поставил вопрос о правомерности действий Президента РФ в период с 21 сентября 1993 г., а именно: роспуска им высших органов государственной власти (Съезда народных депутатов РФ, Верховного Совета РФ), региональных и местных Советов, назначения с нарушением конституционных требований всенародного голосования по проекту новой Конституции РФ и др. Опубликованный в газете «Российские вести» в октябре 1993 г. комментарий МИД РФ с красноречивым названием «Народ – высший носитель суверенитета» (посвященный указанным событиям) следующим образом обосновывал правомерность действий Президента РФ. В демократическом государстве высшим носителем суверенитета является народ. Конституция РФ (действовавшая в то время) закрепляла принадлежность власти народу, который согласно Комментарию, дважды выражал свободно свою волю: на выборах первого Президента РФ в 1991 г. и на общероссийском референдуме в апреле 1993 г., о доверии Президенту и поддержке его политики. Отсюда следовал вывод авторов Комментария: воля народа, выраженная на этих выборах и референдуме, и составила правовую основу актов Президента РФ, изданных в сентябре – октябре 1993 г. Что же касается статуса представительных органов власти, то согласно Комментарию, «Советы – это иллюзорная форма власти»; они подрывали принципы демократии, в частности, принцип разделения властей, ущемляли права исполнительной власти (обладая согласно Конституции верховенством в системе государственных органов). По мнению авторов Комментария, проводимая в России реформа столкнулась с всевластием Советов. С учетом этого Президент РФ пошел на роспуск Советов, но не для узурпации власти, а для того, чтобы дать народу свободно выразить свою волю на выборах в новые представительные органы власти. «Без этих действий Президента, – утверждали авторы Комментария МИД РФ, – были бы растоптаны фундаментальные основы Конституции (принципы народовластия и разделения властей), похоронена экономическая реформа, поставлено под угрозу сохранение единства и целостности Российской Федерации».