Словарь лжеца - Эли Уильямз

ты знала, что словом пип обозначают различные респираторные заболевания у птиц…

* * *

Я проверила пип (сущ.) и (звукоподр.) на заре того, что некогда могло б именоваться нашими ухаживаниями.

Нашими беспутными или путёвыми вылазками. «Различные респираторные заболевания птиц, особ. домашней птицы, когда сопровождаются ороговевшим участком на кончике языка; также типун». Это определение я решила не включать в коллекцию валентинок, накопившихся за три года.

Я предпочитала пип (звукоподр.) цыпленка: звук его проклевывания (скорее всего из яйца) при высиживании.

Здорово было наблюдать, как Пип обнаруживает этот пипифакт сама и с торжествующим пип-ом о-пип-режает меня – сама я не успеваю сказать ей об этом.

Любовь зачастую – это употребление слов вроде возможно или вероятнее всего, чтобы смягчить удар, или применение слов вроде вроде, когда на самом деле имеешь в виду неопределенно, и употребление слова определенно, чтобы намекнуть: вообще что угодно может быть чем угодно другим, нежели предположением или впечатлением.

Пока я работала в «Суонзби», мне часто выпадал повод вспоминать вот эту строку: «Слишком точное значение стирает загадочность вашей литературы». По-моему, впервые я на нее наткнулась в одном из своих бессмысленных сочинений на соискание бессмысленной степени для бессмысленной стажировки в распоследнейшем энциклопедическом словаре. Я подчеркнула тогда – что, ту аксиому? тот девиз? – в своих заметках к сочинению.

– Что будет в твоем личном словаре? – спросила меня Пип. Стоял январь, поэтому свет погас у меня в окне, и мы работали в Суонзби-Хаусе самый долгий на моей памяти день.

Я потянулась, ущипнула себя за переносицу.

– Не знаю, можно ли вообще сказать что-нибудь новое.

– Таково чаяние женщины, которую люблю, – произнесла Пип, обошла мой стул сзади и бережно обхватила меня рукой за плечи.

Какие вещи на свете хочется мне определить для других, а иначе их проглядят? Придумывать слова – особенно причудливая творческая перистальтика: в этом участвуют память, а также самоосознание и погруженность в мысли. Образ таков: слово – надрез на мозге, как надрез на древесном стволе, чтоб нацедить сок.

– Понятия не имею, – сказала я.

Я подумала: слово, обозначающее то, что я всегда допускаю опечатку, когда пишу не жаркий, а жалкий. Глупости. Слово для того, когда лишь глянешь – и знаешь, что паста совершенно готова. Существенно-важные глупости. Слово для того, когда по уши влюблена в кого-то, и вы обе лишь лопочете друг дружке чепуху, простительно. Слово для неверного произношения слов, которые прежде видела только на письме. Слово для своих любимых песен, которых все никак не наслушаться всласть. Слово для великой доброты тех людей, которые, когда их никто не видит, старательно выпускают насекомых, заблудившихся в комнатах. Слово для удивления какому-либо аспекту своей физичности. Слово для того, как мысли иногда сидят непроницаемо, но уютно, словно косточка авокадо, у тебя в мозгу. Слово для странного оттенка особой голубоватости кожи, когда катаешь ее между пальцами.

– А как насчет слова, когда не живешь как есть, в открытую? – спросила Пип.

Мы никогда не ссоримся по-настоящему. Не ссоримся из-за предсказуемого: из-за чаяний, из-за нашего будущего, из-за эксов. Глагол эксить включен в «Суонзби» – он определяется так: «стирать знак, запечатывая его сверху косым крестиком х; перечеркивать подобным образом», – а также как существительное: экс – замещающая (подпись) отметка. Часто при свидетелях.

За три года к ссоре мы на самом деле ближе всего подошли, когда одна из нас хотела, чтобы другая совершила определенные действия.

– А это с чего вдруг? – спросила я.

– Не бери в голову, – ответила она.

– Я живу достаточно в открытую, – сказала я.

– Да ну? – спросила Пип. Это лицо оставлено намеренно пустым, казалось, говорил мне ее тон.

Когда дело доходит жизни в открытую, я становлюсь на-кончике-языковатой. Для начала путаются все времена, мысли мои делаются разрозненными и суматошными, рассыпаются, словно перевернутая коробка каталожных карточек. К людям моего пола меня влекло с незапамятных времен моей жизни, но другим сообщать об этом я все никак не научусь. Говорю так потому, что пока не разобралась с этим, но, возможно, однажды удастся. Я не сказала своим родителям, хоть и не думаю, что они были бы против. Им будет не безразлично, я уверена, но не знаю, будут ли они против. По сравнению со столькими местами на свете и т. д., и т. п. открыться сейчас – время хорошее. Я это знаю. В открытую – мило. Я знаю, что это правда, и все же, все же.

Пип открыта всю свою жизнь и не может понять, почему мне не по себе или почему я на это не способна. Стоит мне попытаться выразить это словами, мозг у меня вяжется в узлы и петли сам собою, и вглубь, и внутрь себя самого. Это не интересно. Это интересно. Незачем этому определять меня. Определять меня этому решительно есть зачем. Вот бы мне легкий способ помнить, как правильно пишется слово мнемонический. Вот бы мне помнить, как употреблять «непременно» и «несомненно», когда речь о поиске слов для самой себя.

– Просто скажи мне, что не так, – спрашивала, бывало, Пип меня дома. – Я тут, я слушаю.

Ты невероятна, шепчет голос у меня в голове.

Вечно не могу я толком упорядочить мысли и слова. «Может, я еще не готова» ощущается трусостью или до странности чопорно, я особый редкий бутон или фрукт.

Слово чулан хлипче буфета или шкафа, верно? Никто не станет скучать по чулану и его шатким стенам. Всем на чулан плевать. Терпеть не могу, что это имеет значение. Иногда терпеть не могу, что и я имею значение. У меня нет для себя правильных слов.

«Суонзби» определяет чулан, среди прочего, в понятиях «чулан облегчения (сущ.), туалет, клозет» и «чулан сердца (сущ.), перикард, обволакивающий сердце; камера внутри сердца, левое предсердие или желудочек. Устар.».

– Не выходить из чулана – это не ложь, – медленно проговорила я.

– Лжицей я тебя и не называла, – сказала Пип.

– Не знаю, почему ты плачешь, – сказала я.

– Нет, – ответила она. Вытерла рукавом уголок глаза – не-сердито, но и не-не-сердито, а потом расправила плечи. – Чем скорее мы с этим разберемся, знаешь, тем скорее сможешь бросить эту работу. Мне не по себе, когда ты работаешь там, где тебе угрожают.

– Ты про звонки, что ли? Я ж тебе говорила, это всего лишь какой-то идиот.

Она уставилась на меня.

– На всего лишь тут приходится дофига веса. Послушай, выбрось из головы, что я вообще что-то говорила.

– Не хочу я ссориться, – сказала я.

Пип вновь меня обняла. Вот бы имелось