Ковчег - Андрей Ливадный

Сейчас, приближаясь к основанию циклопической конструкции, он не испытывал ни грамма юношеской бесшабашной храбрости. Тогда эти места казались ему просто мертвыми, покинутыми, теперь же данное ощущение трансформировалось в нечто более зловещее…

«Как в скверной сказке…» — думал Бриан, не замечая, что свободная рука невольно теребит рукоять меча, оглаживая холодный металлический шарик на конце. На ближайшем дереве, что тянуло к небу свои иссохшие, почерневшие ветви, сидел одинокий ворон. Эти птицы всегда нравились Бриану своим смолянистым черным оперением и бесстрашным презрением границ — они летали там, где хотели, и увидеть ворона он всегда считал добрым знаком, однако сейчас, когда птица вдруг повернулась в его сторону и, расправив крылья, громко, лениво каркнула, по спине воина пробежала дрожь…

У основания башни он был лишь однажды. Туда вела старая дорога, по которой когти цефала выстукивали монотонный, царапающий ритм. Рогман, очнувшись наконец от состояния внутренней подавленности, с любопытством огляделся по сторонам.

Местность, по которой они двигались, не вызывала в нем столь резких отрицательных эмоций, как у Бриана. Разве могло удивить или покоробить блайтера мертвое пространство? Нет. Путешествие под открытым небом среди иссохших деревьев можно было назвать легкой увеселительной прогулкой по сравнению с лабиринтами Сумеречной Зоны.

Оглядываясь по сторонам, Рогман с присущей ему проницательностью отмечал каждый бугорок на взрытой в незапамятные времена земле. То тут, то там наметанный глаз блайтера ловил под оплывшей землей смутные очертания похороненных в ней предметов.

Чаще всего это были бесформенные бугры, земля на которых, размытая дождями, кое-где обнажала контур загадочных конструкций. Часть из них давно превратилась в труху, обросла ржавыми наростами, потеряла изначальную форму, но некоторые предметы выглядели совсем неповрежденными.

Как, например, вот этот…

Рогман машинально придержал цефала. То, что торчало из-под земли, заставило его вздрогнуть. Бриан остановился, не понимая причин задержки, и нервно огляделся по сторонам. Ворон следовал за ними, перелетая с дерева на дерево. Он не приближался, но и не отставал.

Рогман слез с крупа цефала и склонился к земле, из которой торчал заинтересовавший его предмет. Присев на корточки, он осторожно погрузил пальцы в спрессованную дождями, мертвую, местами растрескавшуюся почву. Бриан подошел к нему, заглянув через плечо блайтера, и вдруг отшатнулся. Что могло так напугать бесстрашного воина, оставалось неясным, — земля шевелилась, и Рогман прилагал ощутимые усилия, вытаскивая на свет отблескивающий матовым серебром предмет.

Когда почва все же отпустила его, ссыпавшись кучками неживого праха, стало ясно, что блайтер извлек на свет… руку с растопыренными пальцами!

Она была согнута в локте. Из того места, где нормальная рука соединялась бы у человека с плечом, торчали какие-то провода и трубки. Не подверженные коррозии металлические пальцы, очевидно, когда-то покрывала кожа или что-то очень на нее похожее — в некоторых местах к металлу присохли ошметья мумифицированного материала, который Бриан даже мысленно не решился определить термином «плоть».

— Что это, Рогман?.. — хриплым, сдавленным шепотом спросил воин, позабыв про свое обычное «сэр».

Ворон за спиной снова каркнул. Звук пронесся над неживой землей и эхом отразился от древних стен башни. По коже Бриана прошел озноб.

— Рука… — негромко ответил блайтер. Он рассматривал находку со смущением, но без страха. На просторах Сумеречной Зоны ему встречались вещи и похуже. Однако эта оторванная конечность живо напомнила ему существо, пригвожденное несколькими дротиками к стене одного из зданий в Городе этнамов. Рогман никогда не забудет своей попытки заглянуть ему в лицо, где полуразложившуюся плоть удерживали тонкие жилки проводов.

— Человеческая? — спросил Бриан.

Рогман оторвал взгляд от согнутой в локте конечности и снизу вверх посмотрел на странника.

— Не знаю… — ответил он. — Думаю, что нет…

Бриан нервно передернул могучими плечами и отвернулся, пытливо осматривая окрестности. Рогман вертел в руках находку, не зная, что с ней делать. Взять с собой? Закопать назад, в землю? И то и другое казалось ему нелепицей, и в то же время он ощущал такую же, как и Бриан, робость. К чему они пытаются прикоснуться? Завесу какой тайны хотят приподнять?

Он вдруг осознал, что мучительно колеблется. Желание избавиться от находки буквально жгло его, но Рогман действительно не знал, закинуть ли ее подальше в заросли или же похоронить со всеми полагающимися у людей процедурами?..

Наверное, в этот миг он впервые осознал, как далеко он и Бриан отстоят в своем развитии от тех, кто когда-то обитал тут, ходил по этой дороге, любовался живыми деревьями, жил во вздымающейся к небесам громаде. Собственный внутренний мирок вдруг показался ему ничтожным, а сознание — дремучим скопищем безответных вопросов и мрачных суеверий.

Пропасть времени лежала между ними. На что он надеялся, балансируя на краю этой бездны? Перепрыгнуть ее? В один миг постичь суть вещей и превратиться в могучего Бога?

Эта случайно подвернувшаяся взгляду конечность какого-то древнего существа дала ему возможность понять больше, чем часы бесплодных размышлений.

Они с Брианом были букашками, что ползли по полю бесконечности. Трудно вообразить, что судьбы Мира могут быть нарушены вторжением двух столь ничтожных созданий, которые знают так мало, что заходятся от суеверного ужаса, обнаружив под ногами частичку былой жизни. Она была непонятной, та самая прошлая жизнь, но отчего ее нужно бояться? Почему так отчаянно колотится сердце, будто желает выскочить из груди, подпрыгивая к пересохшему горлу?..

Он с усилием оторвал свой взгляд от странной и действительно страшной находки, перевел его на Бриана и опять удивился, как полно отражается на лице спутника вся гамма снедающих того чувств…

— Пойдем, — Рогман аккуратно положил на землю отчлененную руку неведомого ему металлического существа и тронул Бриана за плечо. — Нужно успеть до заката осмотреть периметр башни.

Он произнес это нарочито беззаботным тоном, потому что понимал: душевное равновесие воина уже нарушено, а они еще не подошли и к подножию башни. Впереди их ждало неведомое, и вряд ли они сумеют одолеть даже несколько этажей этой загадочной конструкции, если будут шарахаться от каждой своей находки, каждой материальной тени далекого прошлого.

Спокойнее всех вел себя цефал. Пока Рогман возился с рукой, он тоже с вялой заинтересованностью поковырял своим клювом мертвую землю, фыркнул, очевидно раздраженный ее запахом, и теперь стоял, время от времени косясь на ворона, который по-прежнему сидел на ветке ближайшего дерева, не сводя с Рогмана пристального взгляда.

Странное поведение для птицы.

Слишком пристально смотрел ворон на Рогмана. Что-то сверхъестественное присутствовало в его взгляде, направленном в спину блайтеру, который не стал садиться на цефала, а взял его под уздцы. Так они и пошли дальше, ведя в поводу нелетающую птицу, — Бриан с одной стороны, а Рогман с другой. Они шли не торопясь, вслушиваясь в окружающую тишину и изредка обмениваясь репликами-замечаниями, а ворон продолжал смотреть им вслед, и в его взгляде надежда смешивалась с отчаянием…

Странное поведение для птицы… Если только под маленький череп не вкралось нечто другое, гораздо более разумное и могущественное. Некий дух, что способен был соединить меж собой все существа этого Мира…

У подножия башни было так же тихо и мертво, как и в округе. Единственным, что отличало это место от иных окрестностей, являлся не совсем обычный рельеф. Мертвая почва у основания внушительного цоколя, который вздымался черным валом на тридцать-сорок метров, образуя как бы первый уступ гигантской, уходящей к небесам пирамиды, оказалась изрыта и обезображена намного сильнее, чем в других местах опустошенной зоны.

Здесь от земли пахло железом. Оплывшие от дождей бугры скрывали под собой останки бившихся тут в незапамятные времена монстров. Земля милосердно и терпеливо хранила эту память, смутно выпирающую редкими разрозненными фрагментами, но и немногих свидетельств, что оставались лежать на поверхности, оказалось достаточно, чтобы усилить ту оторопь, которую ощущали оба путника, довести ее до абсурда, когда каждый звук, раздающийся в вязкой, гробовой тишине, грозит порвать натянутые, как струна, нервы, а собственный голос кажется хриплым и неестественным, словно звучит откуда-то из-под земли.

— Вот здесь я добыл себе броню… — Бриан опустился на колени возле обширной воронки с оплывшими от времени краями. — Ее прошлым хозяином был человек… — хрипло пояснил он, указав на небольшой, тоже оплывший от времени и дождей холмик. — Я похоронил его вот там…