История одного замужества - Валерия Вербинина

– Дуняша умерла от того, что захлебнулась. Вскрытие Пановой не дало ничего, кроме того, что уже было нам известно. Совершенно определенно можно утверждать, что она была убита пулей, выпущенной из револьвера, обнаруженного на месте преступления, но ведь это и так было понятно…

– Ваша гипотеза, Иван Иванович?

– А какие могут быть гипотезы, госпожа баронесса? По-моему, все оказалось очень просто. Ревнивая любовница убила соперницу, а когда выяснилось, что ее видели, не исключено, что пришлось подключиться Иннокентию Гавриловичу. Впрочем, возможно, что действовал как раз Иннокентий Гаврилович, а дама служила, так сказать, вдохновительницей.

Амалия поморщилась.

– Вас что-то не устраивает, Амалия Константиновна?

– Да. Я не понимаю, зачем надо было убивать Евгению Панову и горничную именно так, как рассказал Ергольский.

– Потому что своим рассказом Ергольский совершенно очевидным образом себя подставил. Грех было не упустить такую возможность.

– Как-то они чересчур быстро решились на два убийства, – проворчала Амалия.

– Полагаю, они верили, что одного убийства будет достаточно, но горничная что-то увидела и поняла, кто убийца. Пришлось тогда вторично воплотить фантазию Ергольского в жизнь.

– А почему они думали, что следствие не пойдет до конца и не рассмотрит версию, которую сам же Матвей Ильич предложил, – о театральных интригах? Ведь как только вы стали искать среди круга знакомых Ободовского, личность госпожи Бузякиной сразу же всплыла, и вычислить, где она находится, не составляло никакого труда.

Иван Иванович пожал плечами.

– Мой опыт, сударыня, говорит мне, что преступники обычно не умнее прочих людей.

– То есть попросту глупы? – улыбнулась Амалия.

– Можно сказать и так. Насколько я успел узнать Ободовского, я все же сомневаюсь, что он участвовал в первом убийстве или даже знал о нем. Вероятно, действовала одна Екатерина Александровна под влиянием минуты.

– И Евгения Викторовна так просто ее к себе подпустила?

– Ну, если наша догадка верна и Екатерина Александровна с Ободовским – любовники, они ухитрились обставить все так, что никто из окружающих не знал об их отношениях. Иначе мне бы уже давно доложили все подробности их романа – театральная среда, сами знаете…

Амалия недовольно тряхнула головой. Все верно, Панова могла не опасаться Бузякиной, но откуда Екатерина Александровна знала, куда идти? Почему она вообще зашла в дом, если раньше ограничилась только тем, что подавала знаки через окно? И вообще…

– Я поговорю с ней, – распорядилась Амалия, – а вы займитесь господином Ободовским.

И она решительным движением взялась за ручку двери.

Иван Иванович тоже заглянул в камеру – чтобы сообщить полицейскому, что тот может пока выйти и побыть в коридоре.

– Я прекрасно понимаю, что это против правил, – громко сказала Амалия Игнатову, – но мне просто необходимо разобраться в этой печальной истории, иначе я просто не буду знать покоя. Два убийства в моем доме, два убийства!

Иван Иванович пробормотал что-то в ответ и удалился. Амалия поглядела на актрису, которая тотчас же опустила руку с зажатым с ней платком и с недоверием рассматривала странную даму, которая стояла возле дверей.

– Вы Екатерина Александровна? – спросила Амалия. Она подошла ближе и села напротив дамы в синем. – Я баронесса Корф, хозяйка поместья, в котором произошли… но вы, конечно, уже все знаете. Иннокентий Гаврилович заклинал меня выслушать вас и привести адвоката, если понадобится. По правде говоря, – добавила Амалия, подпуская в голос сомнение, – я не уверена, что правильно поступила, когда пришла сюда и ничего не сказала следователю о том, кто меня прислал, но господин Ободовский так просил… Он уверял, что вы совершенно ни в чем не виновны и произошло чудовищное недоразумение!

– Недоразумение! – с жаром вскричала дама, хватая свободной рукой Амалию за руку с такой силой, что моя героиня даже поморщилась. – Конечно, недоразумение! У меня и в мыслях не было убивать Евгению…

– Тогда расскажите мне все как есть, – попросила Амалия, – а я передам вашу историю адвокату, чтобы он вытащил вас отсюда как можно скорее.

На лице дамы мелькнуло сомнение. Она отпустила руку собеседницы и задумалась, комкая платочек.

– Я не уверена, что адвокату пригодятся некоторые… подробности моей жизни, – заговорила Екатерина Александровна, подняв глаза. – Людям будет очень легко осудить меня…

– Если я правильно поняла Иннокентия Гавриловича, – сказала Амалия, одним махом отсекая все окольные пути, – вы с ним любили друг друга.

– Да, – печально кивнула дама, – это так. Но любовь похожа на розу, в жизни ее окружают одни шипы…

«О Господи, – с тоской подумала Амалия, – что за жуткие мелодрамы числятся в репертуаре их театра?»

– Вы не могли быть вместе? – спросила вслух баронесса Корф.

– Открыто – нет. Понимаете, я замужем…

– И конечно, ваш муж – чудовище. – Амалия смело решила идти по линии мелодрамы до конца.

– Нет, что вы! – вскинулась актриса. – Николай Никифорович – прекрасный человек, добрый, чуткий, любящий, заботливый… Поэтому я и не могла уйти от него.

Ну да, а еще потому, что бывший муж в мгновение ока может превратиться в настоящего врага и, если он антрепренер с весом, устроить так, что Екатерина Александровна и Ободовский останутся без работы. Любовь еще никого не смогла прокормить – кроме той ее разновидности, что практикуется в горизонтальном положении и не имеет к чувствам никакого отношения.

– Иными словами, – подытожила Амалия, – вы и Иннокентий Гаврилович встречались, когда была такая возможность, но тщательно скрывали ваши отношения. Кстати, как вам это удалось?

– Простите?

– Я имею в виду, принято считать, что в актерской среде все тайное быстро становится явным. Так как же вам удалось сохранить в тайне ваш роман?

– А! – Екатерина Александровна порозовела. – Понимаете, в нашей работе нет ничего важнее первой реплики – и последней. Так говорит мой муж. То, что идет между этими репликами, быстро забывается. Так вот, когда все началось, мы с Кешей договорились, что будем делать вид, что терпеть не можем друг друга. Заодно мы всем, кто хотел слушать, жаловались друг на друга, рассказывали, какой он ужасный партнер, какая я невыносимая и так далее. Понимаете, плохому всегда верят с легкостью, и если потом кто-то и начинал что-то подозревать, он думал, что это только ему кажется…

– Это было чрезвычайно умно, – искренне сказала Амалия. – Браво. А что случилось потом?

– Потом? Потом Кеша познакомился с Женечкой Пановой, и она перетянула его в свой театр. Понимаете, мы перестарались, изображая нелюбовь, – с горечью призналась Екатерина Александровна. – Я уже не могла упросить мужа оставить Кешу, потому что иначе это выглядело бы подозрительно, а Панова к тому же предложила ему хорошие деньги…

– Но вы продолжали любить друг друга, несмотря ни на что. Так?

– Да. Если бы не это, мы бы давно расстались.

– Скажите, а что Иннокентий Гаврилович думал о Пановой? – Амалия заметила удивленный взгляд собеседницы и быстро пояснила: – Я полагаю, адвокат обязательно попросит меня прояснить этот момент.

– Что он о ней думал? – вздохнула Екатерина Александровна, поводя плечиком. Она наконец-то вспомнила о шляпке, вытащила шляпную булавку, сняла шляпу и положила ее на стол. Головки искусственных маков и васильков печально поникли. – Кеша был к ней равнодушен. Но он ее жалел, и в то же время в какой-то мере она была ему неприятна. Я, по правде говоря, не задавала себе особых вопросов – о ней, – потому что достаточно было видеть каждый раз, как он был рад, когда я к нему вырывалась. Будь я свободна, ничего этого никогда бы не произошло…

– В общем и целом можно сказать, что он ее не ненавидел и не собирался избавиться от нее. Так?

– Да.

– Насколько мне известно, Панова решила провести лето здесь, потому что вбила себе в голову, что сумеет уговорить Матвея Ильича Ергольского написать для нее пьесу. Верно?

– Совершенно верно. Кеша пытался увильнуть от поездки, но у него ничего не вышло. Хотя ему вовсе не улыбалось сидеть тут и видеть, как на него косится Колбасин и этот… Петя… сын Пановой.

– Его зовут Павел. В общем, Иннокентий Гаврилович в письмах жаловался вам на то, как ему скверно, и вы решили приехать. Я права?

– Н-нет, – после легкой заминки призналась Екатерина Александровна. – Мы договорились, что увидимся в Петербурге, когда начнется новый сезон. И все же я приехала, потому что… потому что… Словом, возникли особые обстоятельства.

– Вы ждете ребенка? – догадалась Амалия.

На этот раз Екатерина Александровна расплакалась по-настоящему.

– Да. Да! И я растерялась… Мне хотелось увидеть Кешу, понимаете? Он писал мне письма, но я ему не отвечала, потому что он не хотел, чтобы кто-нибудь увидел мои послания и догадался… Словом, я приехала в Д. и оттуда отправилась в «Кувшинки». Но опоздала – я видела, как вся компания уехала к Ергольскому. Я тоже отправилась туда и ждала, ждала… А они все ужинали. Я не выдержала, вылезла из экипажа, зашла в сад и увидела Кешу за окном. Я помахала ему рукой и поняла, что он меня увидел. Но ему, наверное, не дали уйти, потому что он сумел подойти ко мне, только когда все уже разъезжались, и шепнул, что завтра в полдень будет ждать меня в лесу возле «Кувшинок». Я согласилась – я на все была согласна, – и мне сразу же пришлось спрятаться за дерево, потому что показалась Евгения, стала его обнимать и виснуть на нем, и по его лицу я видела, что он очень хотел ее стряхнуть и еле сдерживался…