Чужое сердце - Джоди Пиколт

Однако, приблизившись к входу, я понял, что в данный момент их внимание удерживает не Шэй, а мужчина в зеленовато-лимонном костюме-«тройке» с клерикальным воротничком. Стоял я уже достаточно близко, чтобы рассмотреть подтекший макияж и осознать, что преподобный Арбогат Джастус, судя по всему, примкнул к когорте странствующих проповедников и первой остановкой избрал тюрьму нашего штата.

– Чудеса ничего не значат, – провозгласил Джастус. – В мире множество лжепророков. В Книге Откровений сказано, что Зверь прибегнет к чудесам, дабы ввести нас в заблуждение и заставить почитать его. А вы знаете, что случится со Зверем в Судный день? И он, и все его приспешники угодят в огненное озеро. Вы этого хотите?

От верхнего окончания толпы отделилась женщина.

– Нет! – всхлипнула она. – Я хочу идти вслед за Господом нашим.

– Иисус слышит твои слова, сестра, – заверил ее преподобный Джастус. – Ибо Он здесь, Он рядом с нами, но уж никак не в стенах этой тюрьмы, где заточен лжепророк Шэй Борн!

Последователи поддержали своего учителя громким ревом, но им тут же возразили люди, не терявшие надежды на Шэя.

– А откуда нам знать, что ты сам не лжепророк? – выкрикнул какой-то парень.

Женщина, стоявшая возле меня, крепко прижала младенца к груди. Покосившись на мой воротник, она нахмурилась:

– Вы с ним?

– Нет, – сказал я. – Абсолютно.

Она кивнула.

– Я, во всяком случае, не хочу, чтобы меня поучал человек, у которого при церкви есть торговая палатка.

Я хотел было согласиться, но тут мое внимание отвлек коренастый мужчина, стащивший преподобного с импровизированной кафедры и уволокший его куда-то в гущу людей.

Разумеется, заработали все камеры.

Не успев подумать, что я творю и не учтя, что все мои действия фиксирует пленка, я ринулся вперед и спас преподобного Арбогата Джастуса из лап разъяренной толпы. Уцепившись за меня обеими руками, он шлепнулся, задыхаясь, на гранитный уступ, что окаймлял тюремную парковку.

Оглядываясь назад, я до сих пор не понимаю, почему решил сыграть роль супергероя. И совершенно не понимаю, зачем сказал следующие слова. В вопросах мировоззрения мы с Джастусом, в общем и целом, сходились, хотя и преподносили религию в очень несхожих манерах. Но я знал одно: возможно, впервые в жизни Шэй пытался совершить благородное дело. И потому не заслуживал обрушившейся на него клеветы.

Да, я не верил в Шэя – но Шэю я верил.

Я краем глаза уловил, как ко мне метнулся белый глаз телекамеры; со всех сторон меня окружили взбудораженные люди.

– Не сомневаюсь, преподобный Джастус прибыл сюда, ибо думает, что говорит вам правду. Но Шэй Борн тоже думает так. И прежде чем уйти из этого мира, он хочет спасти жизнь ребенка. Иисус, которого знаю я, наверняка бы одобрил этот поступок. И еще… – Тут я обратился к самому преподобному: – Иисус, которого знаю я, не стал бы посылать людей в геенну огненную лишь за то, что они пытались искупить свои грехи. Иисус, которого знаю я, давал человеку еще один шанс.

По мере того как преподобный Джастус осознавал, что я спас его от толпы лишь затем, чтобы собственноручно принести в жертву, лицо его наливалось краской.

– Слово Божиё – лишь одно, – заявил он заученным телевизионным тоном, – и Шэй Борн не несет его людям.

Ну, с этим не поспоришь. За все время, что я провел с Шэем, он ни разу не сослался на Новый Завет. Зато он нередко сквернословил и нес какую-то чушь о вирусе Ханта и правительственном заговоре.

– Вы абсолютно правы, – сказал я. – Он пытается сделать то, чего прежде не делал ни один человек. Он подвергает сомнению статус-кво. Он пытается найти иной путь – путь большей добродетели. И готов умереть, чтобы достичь своей цели. Подумать только: а ведь Иисус нашел бы много общего с таким парнем, как Шэй Борн!

Я кивнул и, спустившись с гранитной приступки, начал пробираться к защитной перегородке, у которой меня встречал надзиратель.

– Отче, – сказал он, качая головой, – вы понятия не имеете, в какую кучу сами знаете чего только что вступили.

И будто бы в подтверждение, зазвонил мой мобильный. Отец Уолтер очень недоволен и велит немедленно возвращаться в храм Святой Катрины.

Я сидел на передней скамье и наблюдал за мечущимся взад-вперед отцом Уолтером.

– А если я объясню это тем, что меня коснулся Святой Дух? – предложил я, и ответом мне послужил испепеляющий взгляд.

– Не понимаю, – бормотал отец Уолтер. – Зачем было говорить такие вещи… в прямом эфире… Господи…

– Я не хотел…

– …ты же знал, что в итоге все ополчатся против Святой Катрины! – Он сел рядом и запрокинул голову, словно молился деревянному распятию, висевшему прямо над нами. – Кроме шуток, Майкл, чем ты думал? – уже мягче спросил он. – Ты молодой, красивый, умный парень без склонностей к содомии. Ты мог бы далеко пойти – обзавестись собственным приходом, добраться до Рима… Мог стать кем угодно. Но вместо этого я получаю от генпрокурора копию аффидевита, в котором ты как духовный наставник Шэя Борна утверждаешь, что веришь в спасение души путем донорства органов! Потом я включаю дневной выпуск новостей и вижу, как ты разглагольствуешь там, словно… словно какой-то…

– Кто?

Он покачал головой, сдержавшись и не назвав меня «еретиком».

– Ты же читал Тертуллиана.

Мы все штудировали его в семинарии. Это был известный раннехристианский историк, чей труд «Опровержение еретиков» предвосхитил Никейский символ веры. Тертуллиан является автором идеи о «неприкосновенности веры», согласно которой мы можем лишь повиноваться учению Христа, ничего к нему не добавляя и не отнимая.

– Как ты думаешь, почему католицизм продержался две тысячи лет? – спросил отец Уолтер. – Благодаря таким людям, как Тертуллиан. Людям, которые понимали, что истину коверкать нельзя. Людям, которых огорчили последствия второго ватиканского собора. Папа Римский даже восстановил мессы на латыни.

Я набрал полные легкие воздуха.

– Я считал, что духовный наставник должен делать все, чтобы Шэй Борн принял смерть со спокойной душой, а не заставлять его быть хорошим католиком в нашем понимании.

– Боже ты мой, – вздохнул отец Уолтер. – Он и тебя провел. Я нахмурился.

– Никто меня не провел.

– Ты у него с рук теперь кормишься! Только взгляни на себя – ты сегодня вел себя, как пресс-секретарь…

– Как вы считаете, Иисус умер не просто так? – перебил его я.

– Разумеется, не просто так!

– Тогда почему Шэй Борн не может сделать то же самое?

– Потому что, – пояснил мне отец Уолтер, – Шэй Борн умрет не за чьи-то грехи, а за свои собственные.

Меня передернуло. Уж кому было лучше знать.

Отец Уолтер тяжело вздохнул.

– Я не сторонник смертной казни, но этот приговор я понимаю. Он убил двух человек. Полицейского и маленькую девочку. – Он покачал головой. – Спаси его душу, Майкл. Не пытайся спасти его жизнь.

Я посмотрел ему в глаза.

– А как вам кажется, что было бы, если бы хотя бы один апостол бодрствовал тогда в саду вместе с Иисусом? Если бы они уберегли Его от ареста? Если бы они попытались спасти Его жизнь?

У отца Уолтера в буквальном смысле отвисла челюсть.

– Но ты ведь не считаешь Шэя Борна Иисусом?

Не считаю.

Или?…

Отец Уолтер опустился на скамью и, сняв очки, потер глаза.

– Майки, – сказал он, – возьми отпуск на пару недель. Поезжай куда-нибудь и молись. Подумай о своих поступках и своих словах. А пока что я запрещаю тебе ходить в тюрьму от имени церкви Святой Катрины.

Я обвел взглядом церковь, которую успел полюбить всем сердцем. Полюбить ее полированные скамьи и свет, брызжущий сквозь витражи, шепот шелка над кубком с причастным вином и пляску огоньков на свечах у блюда с пожертвованиями. «Ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше».[20]

– Я не буду ходить в тюрьму от имени церкви Святой Катрины, – сказал я. – Но я буду ходить туда от имени Шэя.

И, поднявшись, зашагал к выходу, минуя кран со святой водой и стенд с информацией о зимбабвийском мальчике, которому помогали деньгами наши прихожане. Когда я прошел сквозь двойные двери церкви, окружающий мир ослепил меня и я не сразу понял, куда иду.

Мэгги

Повесить человека можно четырьмя способами. При коротком сбрасывании приговоренный падает всего на несколько дюймов, а петля натягивается под тяжестью самого тела и в силу физического сопротивления, приводя к смерти от удушья. При подвешивании арестанта закрепляют в вертикальном положении и душат. Стандартное сбрасывание, популярное в Америке в конце девятнадцатого – начале двадцатого века, означает, что приговоренный падает на четыре-шесть футов, вследствие чего его шея может сломаться – а может и не сломаться. Длительное сбрасывание было, так сказать, более индивидуальной казнью: расстояние, на которое падало тело, зависело от его массы и сложения. Тело продолжало ускоряться под действием силы притяжения, но голову фиксировала петля, которая ломала шею и дробила позвоночник, обеспечивая мгновенную потерю сознания и быструю смерть.