Перегрин (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

— Увы, случится это через несколько веков, — сказал я, — а в ближайшие годы римляне, иногда проигрывая и отступая, будут всё дальше и дальше отодвигать границы своей империи, подчиняя соседние народы.

— Жаль! — воскликнул галл.

— Когда-нибудь твои потомки пожалеют, что некому остановить наступление германцев, — пованговал я.

На этом и закончил «пятиминутку ненависти». Поворочавшись немного, я все-таки отрубился. Проспал вроде бы всего-ничего, но, когда меня разбудили, солнце уже взошло.

— Лодка плывет, — сказал часовой, растолкавший меня.

Это была большая шестивесельная лодка с мачтой под прямой парус, пока не поставленный. На каждом весле сидело по гребцу. Седьмой член экипажа управлял рулевым веслом. Судя по лохматым темно-русым головам без головных уборов, это аборигены, скорее всего, из какого-то кельтского племени. Был отлив, поэтому лодка, придерживаясь середины русла, неслась вниз по течению. В нашем распоряжении была минута или чуть больше.

— Быстро вытаскиваем две лодки на воду, идем на абордаж! — отдал я приказ.

Разбившись на две четверки, галлы стремительно вытолкали две плоскодонки на чистую воду, где, взяв меня на борт передней и разогнав обе на мелководье, запрыгнули в них. Еще два дня назад мы изготовили шесты, чтобы отталкиваться на мелководье, и короткие весла. Впрочем, долго грести нам не потребовалось. Добыча сама неслась прямо в руки. Рулевой заметил нас и что-то крикнул гребцам. Те подняли весла и завертели головами, оглядываясь. Если бы они это не сделали, то успели бы проскочить у нас по носу. Впрочем, прикинув, что силы примерно равны, аборигены решили дать бой. Гребцы, положив весла на дно лодки, взяли дротики со сравнительно толстыми древками и длинными наконечниками. Рулевой повернул лодку в сторону моей, рассчитывая, видимо, расправиться с нами по очереди.

Моя первая стрела попала ему в живот. Увернуться у сидящего шансов мало. Вторая стрела нашла аборигена с правого, дальнего от нас борта. От следующих двух они сумели уклониться, но потом дистанция стала так мала, что три стрелы не просто нашли свои цели, но и прошили их насквозь и полетели дальше. В ответ нам послали два дротика, которые Дейти и Перт приняли на щиты, после чего два уцелевших гребца сиганули за борт. Ныряли и плавали они хорошо. Гоняться или тратить на них стрелы я не счел нужным.

Мы лагом ошвартовались к большой лодке, которая начала разворачиваться бортом к течению, перебрались на нее, перегрузили свои вещи. Судя по лыковым веревкам и гарпунам, которые я принял за дротики, аборигены были охотниками за морским зверем. В лодке мы нашли парус из липовой рогожи, намотанный на съемный рей, а также два больших кувшина с водой и корзину с лепешками и вяленой рыбой. Плоскодонки мы отправили в свободное плавание. Пусть они послужат компенсацией семьям погибших зверобоев.

— На такой лодке можно смело выходить в море, — сказал я. — Так что, друзья мои, садитесь на весла, отправляемся в плаванье.

Жиронда — эстуарий Гаронны — длиной километров восемьдесят. Оба берега сейчас поросли тростником и камышом. Дичи там обитает несчитано. Такие большие стаи водоплавающих птиц я видел только в дельте Нила. Уже в низовьях, во второй половине дня, мы заприметили кабанов и сделали остановку. Отлив сменился приливом, который лучше было переждать, использовав время для пополнения запасов еды. Кабаны здесь не такие крупные, как на севере Европы. Я убил одного из лука, потратив всего две стрелы. Получив первую в левый бок, кабан ломанулся в заросли тростника. Вторая стрела угодила в правую ляжку. Я целился в шею позади черепа, но животное вдруг подпрыгнуло как-то криво, будто увидело полет стрелы и попыталось убраться с ее пути, но силенок не хватило. В итоге кабан с двумя стрелами в теле, проделав в густом тростнике дорожку длиной метров сто, обессилел и застрял. Перт добил его гарпуном. Кабана выпотрошили и зажарили, не таясь. Рядом был океан, куда мы могли рвануть в любой момент. Уверен, что у аборигенов, если бы вдруг заметили дым костра и решили напасть, приплыв против приливного течения, не хватило бы духу последовать за нами.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

35

На месте Башни Геркулеса — самого древнего маяка, из действовавших в двадцать первом веке — сейчас находится небольшая сторожевая каменная башня. Служит она жителям небольшого поселения, расположенного на полуострове, где в будущем будет испанский город Ла-Корунья. Скорее всего, здесь делают остановку римские торговые галеры, следующие за оловом в Британию, но я не решился приближаться к берегу, общаться с местными жителями. Слишком нас мало, и поэтому общение могло закончиться печально для обеих сторон, потому что сдаваться в плен ни я, ни мои попутчики не готовы. Не спасло бы даже то, что мы служим в римской армии. Наоборот, это могло бы стать отягчающим обстоятельством, поскольку добрые дела римлян уже заглянули во многие уголки мира. Тем более, что мы поймали «португальский» норд, который наполнял наш парус и гнал лодку на юго-запад со скоростью узлов семь-восемь.

Я решил дотянуть до Лиссабона, который сейчас носил имя Олиссипо. Там уж точно есть римский гарнизон. Да и населяют город романизированные карфагеняне, трусливые торгаши, которые не рискнут делать подляну римским военным. Моим попутчикам было все равно. После четырехдневного перехода напрямую через Бискайский залив плавание вдоль берега казалось им прогулкой. К тому же, они убедились, что я знаю эти места. Сказал им, что несколько лет назад побывал здесь вместе с греческими купцами по пути в Британию и обратно. Грести им не надо было, шли под парусом с довольно приличной скоростью. От скуки спасало то, что лодка немного подтекала, приходилось постоянно вычерпывать воду.

На ночь не останавливались, чтобы добраться побыстрее. Из-за этого чуть не проскочили Соломенное море — бухту Мар-да-Палья, на берегу которой на южном склоне Замковой горы и располагался Олиссипо — довольно таки большой город по мерам нынешней эпохи, защищенный шестиметровыми каменными стенами с прямоугольными башнями высотой метров десять. На рейде стояли на якорях под погрузкой-выгрузкой три «круглых» двухмачтовых судна водоизмещением тонн двести каждое, а на берег были вытянуты носами десятка полтора галер. Возле деревянного причала была ошвартована римская военная трирема, один вид которой заставил моих галлов заорать от радости. И это при том, что, как и большинство перегринов, римлян они недолюбливают.

Шкипером был карфагенянин Ганнон Стритан, которого я знал по Мизену. Ему двадцать семь лет, но уже командует триремой. В таком возрасте командование либурной уже считается стремительной карьерой. Скорее всего, сыграло роль то, что происходит из знатного карфагенского рода, что его дед был послом в Риме и знал многих влиятельных людей. Через несколько лет после уничтожения Карфагена семейство Стританов перебралось в Город. Видимо, с деньгами было не густо, торговать не умели, а отсутствие римского гражданства не позволяло стать чиновниками, вот внук и подался в военные моряки, чтобы получить гражданство и заодно каждый квартал иметь треть годового жалованья, которое у кормчего триремы составляла половину годового оклада центуриона — десять тысяч сестерциев. Это не считая косвенных доходов, которые давала эта должность, начиная от предоставления отпусков матросам и гребцам и заканчивая крысятничеством на питании экипажа. Ганнон Стритан страдал обжорством, уплетал за троих, но корм был не в коня. Ложился на клиний худым, вставал с выпирающим животом, как у беременной женщины на девятом месяце, а через пару часов опять был стройным. Сейчас он стоял на баке у сходни и уплетал лепешку с куском сыра.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— О! — удивленно воскликнул он, увидев меня и продолжил, роняя крошки изо рта: — А говорили, что ты погиб!

— Не дождётесь! — шутливо бросил я.

— Да мне все равно, ты не мешаешь мне, так что живи и дальше, — серьезно произнес он и откусил от лепешки с сыром столько, сколько мне хватило бы, чтобы насытиться.