Восемь религий, которые правят миром. Все об их соперничестве, сходстве и различиях - Стивен Протеро

Зато нам известно, что дравидоязычная цивилизация долины Инда примерно в 1500 году до н. э. внезапно сменилась арийской цивилизацией, санскритом и ведизмом. Глобальные изменения климата могли сыграть свою роль в гибели цивилизации долины Инда, но согласно традиционной теории, люди, называющие себя ариями («благородными»), прошли через современный Афганистан и захватили Северную Индию. При этом другая часть арийских народов переселилась в Иран, а третья – в Европу, куда они принесли свои языки. Эта теория объясняет лингвистические параллели между санскритом, персидским и многими древними и современными европейскими языками. Кроме того, она же объясняет значение, которое придается в Ведах лошадям, отсутствием которых известна цивилизация долины Инда, но играющие чрезвычайно заметную роль в центральноазиатских культурах того времени. Однако теория «вторжения ариев», выдвинутая европейцами еще в начале XIX века, подверглась резким нападкам сторонников «Хиндутвы» («индусскости»), воспринимающих Индию скорее как «индуистское государство», а не светскую страну. Согласно предложенной последними теории, культура ариев – исконная для индийского субконтинента, а процесс перехода от цивилизации долины Инда к цивилизации ариев и от ведизма к индуизму был непрерывным. С точки зрения этой теории индуизм возник там же, где существует, а родина индо-европейской языковой семьи – не современная Турция, а Гангская равнина.

Философский индуизм

Хотя преемственность между цивилизацией долины Инда и ведизмом возможна, а между ведизмом и индуизмом несомненна, индуизм как религия сравнительно нов и отличается от предшественников по меньшей мере так же, как ислам – от христианства и иудаизма. В философский индуизм, третий пласт генеалогии индуизма, некоторые боги перенесены из ведизма, но появилось и много новых, вдобавок боги, некогда занимавшие центральное место, стали второстепенными, и наоборот. Ритуал отступает на второй план перед философией, место религиозных образцов для подражания занимают не жрецы, а мистики. Практичный дух жизнеутверждающих Вед сменяется пристальным вниманием к загробной жизни. И самое важное, происходит сдвиг центральной проблемы религии с социального и космического порядка в гораздо более семейную и индивидуалистическую сторону: к природе и судьбе человеческой души.

Современному роману присуща одержимость личностным «я», а точнее – проблемой аутентичности. Повсюду в классических произведениях от «Дон Кихота» до «Над пропастью во ржи» герой – не тот человек, который командует огромными армиями или сосредоточивает в своих руках несметные богатства, а тот (и все чаще «та», то есть героиня), кто избегает участи обманщика и самозванца. Но героизм этой ситуации заключается в ее сложности. Современная молодежь и взрослые и в Европе, и в США изо дня в день, из года в год несут бремя ролей, возложенное на них родными, друзьями и работодателями. И задаются вопросами: но кто я на самом деле? Каково мое истинное «я»?

Датский физик Нильс Бор писал, что он «обращается к Упанишадам, чтобы задавать вопросы», а Упанишады, повитухи и свидетели рождения раннего индуизма, отпрыска ведической религии, ставят эти вопросы острее, чем Дон Кихот или Холден Колфилд. Зачастую игнорируя, а иногда и критикуя одержимость Вед ритуалами, бездомные мудрецы индуизма сосредоточивают все свое внимание на философии. Блуждая по Индии, они размышляли над великими вопросами жизни и смерти, созидания и разрушения, зачастую придавая им индивидуалистический поворот. Как вышло, что я родился? Что будет, когда я умру? В каких отношениях я состою с Высшей Реальностью?

Составление Упанишад, продукта Осевого времени, началось в VI веке до н. э., в период поразительно активного религиозного творчества, подаривший миру не только индуизм, но и буддизм, джайнизм, греческую философию и иудейских пророков, Конфуция и Лао-цзы. В Упанишадах были введены такие концепции, как карма и реинкарнация, которые теперь имеют хождение не только в индуистской традиции, но и повсюду на территории распространения человеческой цивилизации. Философский индуизм также ввел в обиход различные медитации и практики йоги, предназначенные для пробуждения интуиции у практикующих, готовых удалиться от мира и вести аскетический образ жизни. Такие мистики, известные как «сторонники отречения» или «отрекшиеся» (санньясины), стали первыми примерами для подражания в индуизме. Хотя в настоящее время индуизм признает дхарму (долг), артху (власть) и каму (чувственное удовольствие) законными жизненными целями, санньясины считают мокшу summum bonum – высшим благом, отворачиваются от богатства, власти, секса, от всего, чем живут современные демократические государства Запада. Убежденные в том, что путь к освобождающей мудрости – исключительный путь, требующий исключительных средств, санньясины шли по нему, как люди, имевшие дом ранее, но оставившие позади супругов, детей и работу, чтобы целиком посвящать себя стремлению к мокше.

Существует еврейская традиция траура по отступникам: по ним в течение семи дней сидят шиву так, словно эти люди действительно умерли. В традициях индуизма санньясины тоже считаются умершими для общества. Их браки расторгаются на законных основаниях, они уже не откликаются на имена, полученные при рождении, свое имущество они распределяют между наследниками, отправляясь на поиски духовности. Однако от жрецов ведизма санньясинов отличает не только уход из мира дхармы, мира работы и семьи, но и отстраненность от мира кармы, мира огня и жертвоприношений. Если ведические жрецы ограничены кармой, или действием, то эти новые примеры для подражания всецело сосредоточены на джняне, или мудрости. Если ведизм представлял собой традиции жрецов, приносящих жертвы на огне, чтобы усмирить хаос, ранний индуизм был традицией санньяси-нов, культивирующих знание, чтобы вырваться из колеса сансары.

Однако далеко не все санньясины раз и навсегда отвергали Веды. В соответствии со свойственной индуизму восприимчивостью и способностью к поглощению, они вместо этого переосмысляли ведические жертвоприношения. Сосредоточив внимание на внутреннем смысле ритуала, а не на его внешних атрибутах, они утверждали, что жертвоприношение в огне происходит не только на жертвеннике, но и внутри нас. Аскетическую строгость своего образа жизни они называли «тапас», то есть «жар», и верили, что способны нести этот священный огонь в себе повсюду, куда ни пойдут. А они много где бывали, нигде не обзаводились домом и странствовали в одиночку, задерживались в одной и той же деревне разве что на четыре месяца сезона дождей, влачили существование (с трудом) на периферии общества, спали в горных пещерах и на берегах рек, добивались лишь собственного аскетизма и стремились только к духовному освобождению.

Такие аскеты-санньясины называли себя по-разному: садху («святые люди»), шрамана («стремящиеся»), муни («безмолвные»), паривраджака («странники»), бхикшу («нищие»). Как правило, они были бездомными, практиковали целибат и питались тем, что подавали им как милостыню. Некоторые давали обет молчания. Сегодня наиболее скандальной славой пользуются нага («обнаженные»), единственным одеянием которых служит пепел с мест кремации. А самыми дерзкими считаются агхори или агхора – почитатели Шивы, про которых известно, что они едят кал, пьют мочу и собирают подаяния в чаши из человеческих черепов. Все это действовало как приманка для миссионеров и морских капитанов XIX века, которые видели в подобных практиках лишнее доказательство превосходства христианской веры над бессмысленностью индуизма. Но санньясины знали, что делали: они крушили социальные запреты, чтобы испытать мистическую реальность однозначного осознания. Если все едино, то есть ли разница между соблюдением и нарушением социальных условностей?

Все вместе эти «отрекшиеся» дали миру новое представление о человеке и новую диагностику человеческих проблем. Будучи философами, они во всем усматривали глупость и мудрость. Проблема становилась не хаосом, а сансарой. Причиной, по которой мы навлекали на себя неприятности, была авидья (невежество), значит, выпутаться из них нам должна помочь джняна (мудрость).

Мудрость начинается с того факта, что мы, люди, по сути своей духовны. В каждом из нас, как утверждают индуисты-философы, есть неизменная и вечная душа. Мы и есть эта душа. Но наши души томятся в темницах наших тел и в плену иллюзий (майя), которые непрестанно создают эти тела. Пока мы населяем обиталища из плоти и костей, мы обречены страдать. Но и смерть не приносит нам избавления, потому что после смерти мы вновь возрождаемся в других телах, и все повторяется вновь и вновь – таков скорбный цикл жизни, смерти и перерождения.

Если ведические жертвоприношения питает огонь, то цикл сансары питает карма (дословно – «действие»), слово, применяемое в целом к ритуальным действиям, а в данном случае относящееся к нравственным поступкам и последствиям этих поступков. Согласно этическим учениям монотеистических религий – иудаизма, христианства и ислама, – за хорошие и плохие поступки люди получают награду или несут наказание, которыми ведает благой и справедливый Бог. Но в индуизме последствия возникают за действиями без какого бы то ни было сверхъестественного вмешательства. Согласно закону земного притяжения то, что свалилось с дерева, упадет на землю, – так и согласно закону кармы злодеяния влекут за собой кару, а добрые поступки вознаграждаются. Закон кармы объясняет, почему люди переходят от смерти к жизни и обратно. Мы умираем с определенным сочетанием хорошей и плохой кармы – пунья (заслуги) и папа (провинности). Но если бы этим все и заканчивалось, это было бы несправедливо, потому что за хорошими поступками должна следовать награда, а за плохими – наказание. Поэтому нам приходится заново рождаться в другом теле, и так продолжается цикл сансары. Следовательно, условия и обстоятельства, достающиеся нам при рождении, никак не связаны с удачей. Это результат хороших и плохих поступков, совершенных нами в прошлой жизни. Или, как сказано в Шветашватара-упанишаде, мы «блуждаем согласно своим действиям» (5:7).