Манифест Дзен. Свобода от себя - Бхагаван Раджниш

Если ты начинаешь спрашивать, кто молчит, ты не молчишь. Если ты начинаешь спрашивать, кто воспринимает все это, кто свидетельствует, ты все еще не подошел к ничто, на которое я указываю вам.

Так просто понять, что ты приобрел от бытия — беспокойство. Дзен показывает тебе путь не-бытия, выход из всех бед, путь безмолвия.

Медитация приходит к своему цветению, когда нет никого. Это цветок из ничто — предельное выражение экзистенциальных высот. Иначе ты остаешься чем-то маленьким, чем-то ограниченным. Почему бы ни быть целым? Когда возможно упасть в океан, зачем оставаться каплей и бояться всевозможных смертей от солнца, которое будет испарять тебя?

Почему бы ни совершить небольшой прыжок в океан и не исчезнуть? Почему бы ни быть самим океаном? Вот еще один способ сказать это. Когда я говорю «Быть ничем», я просто говорю: «Почему бы ни быть всем?»

Исчезни в существовании. Ты будешь цвести в цветах, ты будешь летать с птицами; ты станешь облаками, ты будешь океанами, будешь реками, но ты не будешь кем-то особенным с «я». «Я» это беда, единственная беда, а затем она творит много бед вокруг.

Весь опыт дзен является опытом вхождения в состояние «не-я», «не-себя», и тогда нет вопроса — некому спрашивать, и некому отвечать.

Третий вопрос:

Было сказано, что двойственность это природа ума. Но не подразумеваются ли под «умом» только аналитические процессы, которые имеют место главным образом в левом полушарии мозга? Значит ли это, что такие явления как музыка, красота, целостность и синтез не возникают из неизбежной внутренней двойственности самого ума?

Все, что возникает из ума, неизбежно бывает двойственным. Оно может возникнуть как с правой стороны ума, так и с левой стороны ума, это не имеет значения.

Есть музыка, которая не происходит от ума. Такая музыка абсолютно беззвучна и слышна только тем, кто пришел к тому, чтобы быть ничем. Только те, кто вышел за пределы двойственности ума, познали эту красоту и ощутили этот танец. Медитацию можно определить как выход за пределы двойственности ума.

Все, что бы ни исходило от ума, бывает заурядным; будь то музыка или математика. Возникает она с правой стороны или с левой — это не имеет значения. Ваша музыка и ваша математика, ваша философия и ваша поэзия — все это, очень поверхностно.

Но есть нечто в тебе, которое никогда не слышно, никогда не может быть высказано, никогда не может быть выражено, а может быть только прожито. Это ничто, о котором я рассказываю, есть живое переживание бытия никем. Из такого ничто возникает жизнь, полная музыки, но музыки беззвучной; полная красоты, но красоты бесформенной; полная радости, но радости неопределимой; полная танца, но без движения.

Медитирующий знает нечто, о чем ум не способен знать. Ум знает лишь поверхностное, а поверхностное всегда двойственно; разделено на «за» и «против».

Ничто — не двойственно и не разделено. Это просто чистое безмолвие, но очень живое безмолвие. И все, что происходит из такого безмолвия, обладает красотой и истиной, которая не сопоставима ни с чем, созданным умом.

Человек безмолвия, если даже он не делает ничего, — уже просто его безмолвие это благословение всему существованию. Его безмолвие — музыка, слышная только тем, кто ушел глубоко и вышел за пределы ума.

Сутра:

Возлюбленный Ошо, Секиши-цзы был учеником Чоши.

Во время визита к Секито монах Секиши-цзы стал просветленным.

После своего просветления Секиши-цзы возвратился к своему мастеру, Чоши.

Чоши также был учеником Секито. Чоши спросил: «Добрался ли ты до Секито?»

Секиши-цзы ответил: «Да, добрался, но не был представлен».

Чоши спросил: «От кого ты получил указания?» Секиши-цзы ответил. «Не от него».

Вы видите мистический способ, которым Секиши-цзы отвечает? Когда его спросили: «Добрался ли ты до Секито?», он сказал: «Да, добрался, но не был представлен, потому что ни он не форма, ни я. Ни у него, ни у меня нет имени. Нет возможности представиться».

Чоши сказал: «От кого ты получил указания? — тогда у кого ты получал наставления?»

Секиши-цзы отвечал: «Не от него — я получил, но получил от ничто. По-моему, мой мастер не был человеком слов. Мы встретились за пределами слов. Мы посмотрели друг другу в глаза, и что-то произошло. Но он не сказал ни единого слова; вот почему я не могу сказать, что получил от него какие-либо наставления. Конечно, с ним я стал просветленным».

Секиши-цзы стал просветленным, просто увидев Секито. Ничего не говорилось ему вербально; также не становился он ни учеником, ни посвященным. Просто наблюдая Секито... лишь завидев такую колонну безмолвия, такое ничто — он просто исчез как существо — он сам; он превратился в ничто. И ни слова не говоря, он покинул Секито и возвратился к своему мастеру, Чоши.

Чоши также стал просветленным в компании Секито. Вот почему его интересовало, что же произошло. «Ты добрался до Секито? — потому что ты выглядишь, как будто ты не только добрался до него, но и нашел его. Ты проник в его существо; ты несешь его благоухание. В чем дело? Ты добрался до Секито?»

Секиши-цзы ответил: «Да, добрался, но не был представлен. Ничего не было сказано им, и ничего не было сказано мной».

Чоши сказал: «Тогда у кого же ты получал указания? Ты, кажется, реализовал чистоту сознания. Тебе не провести меня; я вижу, тебя больше нет. Как же это произошло? От кого ты получил указания, технику, методику, дисциплину?»

Секиши-цзы снова отвечал окольным путем: «Не от него».

Тогда Чоши сказал: «Если ты был таким там, каков же ты будешь здесь? — Если ты не получал техники, дисциплины, указаний у великого мастера Секито, каким же человеком ты будешь здесь? Если ты был таким там, каков же ты будешь здесь?»

Секиши-цзы сказал: «Невелика разница».

Чоши не смог понять это окольное высказывание; он был простым человеком дзен. Он сказал: «Слишком велика, если ты намерен быть таким же и здесь тоже. Здесь тебе придется следовать указаниям; здесь тебе придется медитировать. Здесь ты должен войти в мир дзен».

Но Чоши не был великим мастером дзен, он был человеком дзен. Он понял ничто, но не был способен выразить его. Он сказал: «Разница слишком велика, если ты не собираешься несколько отличаться здесь».

Секиши-цзы сказал: «Мой язык еще не красочен». Он говорит: «Не беспокойся. Я так же чист, как ребенок. Я не был запрограммирован никем. Я — табула раса, чистая доска. Мой язык еще не красочен».

Чоши отвечал: «Ты крикливый новичок», — потому что для Чоши этот юноша был просто новичком. Ему не удалось проникнуть и увидеть в этом новичке трансформацию, которая произошла, когда он был с Секито.

Он был обычным человеком дзен, который следовал указаниям, принципам, шаг за шагом. Он не мог бы понять этого квантового скачка — чистого скачка. Это было слишком. Он подумал: «Этот человек слишком шумный. Я задаю простые вопросы; а он продолжает отвечать окольным путем. — Убирайся!» — И Секиши-цзы сейчас же ушел прочь.

Этот эпизод очень странный. Его странность в том, что один человек дзен не обязательно будет способен понять другого человека дзен. Конечно, мастер сможет понять всевозможных людей дзен, но мастер многомерен, а человек дзен лишь одномерен. Он следует определенному пути и думает, что только таким путем можно достичь ничто, которого достиг он.

Для достижения ничто подойдет любой путь. Существует столько же путей, сколько людей путешествует. Но для понимания этого необходим великий мастер.

Были просветленные люди, однако они могли не понимать других просветленных людей по той простой причине, что они следовали определенному пути, а другие не следовали именно этому пути. Они становились слишком обусловленными путем. Они не могли видеть, что когда вы идете в ничто, каждый путь верен.

Когда вы идете куда-то, не каждый путь верен, но когда вы идете в никуда, каждый путь — верный путь. Но для того, чтобы понять то, что каждый путь, в конце концов, приводит в ничто, требуется многомерное сознание.

Есть мастера и есть мистики, а разница в следующем: мистик может понимать только одномерно; у мастера кругозор шире, его взгляд — с высоты птичьего полета. Он может посмотреть сверху и увидеть, что все пути ведут в никуда.

Чоши не смог понять Секиши-цзы. Секиши-цзы покинул его немедленно; это не было подходящим местом для него. Он уже вышел за пределы путей, указаний и писаний.

Киорай написал:

Неподвижный туман. Луна, весна, сон.

То, что он говорит, и есть жизнь: «Неподвижный туман. Луна, весна, сон» — простая, не сложная.

Саньясин живет жизнью такой простоты: луна, весна, сон — и он осуществлен. Легкий неподвижный туман, а потом встает луна, потом приходит весна — бывают цветы — а потом сон.