Буканьер (СИ) - Борчанинов Геннадий

Я снова скользнул взглядом по ним, машинально отмечая их истощённость, страшные кровавые язвы на ногах, оставшиеся от цепей, заострившиеся черты лица. Большой пользы от них не будет, тем более от диких негров, которые даже и говорить-то толком не могут, но и лишний ствол нам бы не помешал. Я в задумчивости почесал выбритый подбородок.

Негры приняли этот жест за отказ, Себадуку и ещё двое рухнули на колени, лицом в пыль, Адула тоже чуть присел, выставляя руки в жесте бессловесной мольбы. Буканьеры за моей спиной тихо засмеялись от такого зрелища.

— Встаньте, — поморщился я. — Мои люди ни перед кем не должны падать на колени.

— Андре, их откармливать надо, — подал голос Рябой. — Зачем тебе ещё ниггеры?

Воодушевлённые негры начали подниматься.

— Вы готовы назвать меня своим вождём, так? — спросил я.

— Да, бели вождь! — сказали одновременно несколько негритосов.

— Тогда слушайте мой приказ. Идите в горы, — я указал рукой на восток. — Приведите себя в порядок, откормитесь. Выучите язык белых людей, чтобы каждый мог говорить. Возьмите здесь мушкеты, порох и пули, чтобы каждый умел ими пользоваться.

Я выразительно посмотрел на Себадуку, который что-то уныло просвистел.

— Потом идите... Рябой, где нас будет корабль ждать? — обернулся я.

— Что? В бухте Сосуа. Погоди, ты что... — сказал Жак, но дальше я его не слушал.

— Потом идите в бухту Сосуа, на побережье. Там ждите нас. Дорогу придётся спросить у местных. Только тогда будет много добычи и славные битвы. Иначе ничего не получится, — произнёс я.

Адула стукнул себя кулаком в грудь, остальные повторили жест.

— Да, бели вождь! — во все зубы улыбнулся он. — Пашли, абезяны чернажопи! Живее!

Негры удалились искать оружие и еду в дорогу, а мы пошли в лес, забирать наши пожитки и собаку, оставленные там перед битвой.

Даже без них мы были нагружены до предела, и Жорж, например, уже скинул в кусты какое-то серебряное блюдо, чтобы идти было полегче. После сотрясения ему бы вообще-то надо отлежаться хотя бы пару дней, но такой роскоши, как пара дней отдыха, мы себе позволить не могли. Поэтому он шёл вместе со всеми, опираясь на свой мушкет, как на палку, стараясь не качаться под тяжестью навьюченного на спину барахла. Налегке шли только я и Феб. Мне, кроме трофейных палаша и пистолета, ничего не было интересно, а Феб просто не был приучен таскать грузы, хотя Робер и пытался пристроить ему на спину какой-то мешок. В итоге Робер оказался облаян, а мешок ему пришлось тащить самому.

Чем дальше мы уходили от плантации, тем больше всяких предметов роскоши летело в траву и заросли, а я только усмехался, глядя на душевные метания очередного буканьера, решающего, оставить эту фарфоровую статуэтку в мешке, или выбросить, чтобы идти стало чуть полегче.

Горящую плантацию, испускающую клубы чёрного дыма, мы наконец-то оставили позади, хотя запах дыма ещё долго нас преследовал. Перед тем, как уйти, мы с наслаждением пиромана подожгли вообще всё, что могло гореть, чтобы это место больше никогда не возродилось снова. Я понимал, что это была не первая, не последняя и не единственная плантация на острове, и что рабство здесь будет процветать ещё несколько веков, но по отношению конкретно к этой плантации — это было личное. Словно бы я исполнил то, что должен был исполнить, и теперь в моей душе царило спокойствие и уверенность, что всё будет хорошо.

Рябой Жак снова шёл впереди, показывая дорогу, и мы снова поднимались в горы, поросшие диким виноградом и акациями. По его словам, через пару дней, когда мы перейдём через горы, то окажемся на испанской стороне, и там нужно будет оставаться начеку, ибо буканьеров испанцы не любят. Настолько, что предпочитают убивать на месте, но мне это тогда казалось преувеличенными слухами.

— Брехня, как по мне, — произнёс я.

Французы посмотрели на меня как на дурака. Эмильен и Жак даже выступили единым фронтом, заодно, чего я раньше не видел.

— Ты что?! Собаками травят, отряды конные высылают! Только кого заметят, так сразу же! — перебивая друг друга, сказали они.

Я, конечно, порой недооценивал жестокость местных порядков, но всё равно в это верилось слабовато.

— Этим подонкам смелости не хватает выйти как мужчины, один на один! Либо выслеживают ночью, в часы отдыха, либо выходят толпой, десятками конных на одного! — вскинулся Эмильен. — Мы для них поголовно разбойники!

— Мы и есть разбойники, — хмыкнул я.

— И что теперь, нас надо на костре сжечь? Или в Кастилию на рудники? — всё больше распалялся он.

— Я историю слыхал, — вдруг произнёс Робер. — Буканьер один, со слугой своим, на испанской стороне охотился. Его выследили.

Он выдержал драматическую паузу, явно ожидая, когда кто-нибудь спросит его, что было дальше.

— Ну и? — нетерпеливо спросил Жак.

— Испанцев была дюжина конных, а они вдвоём, на своих двоих. Догнали их быстро, но буканьер не растерялся, шляпу свою снял, насыпал её полную пороху и свинца, и на землю положил перед собой. Слуга встал с ним спина к спине и то же самое сделал.

— Зачем это? — хмыкнул Шон.

— Испанцы их окружили, копьями тычут, говорят, мол, сразу не сдашься — четвертуем обоих. Но буканьер сдаваться не стал, говорит, мол, ща пальну и все тут на воздух взлетим. Пороху у него достаточно было. Первого, говорит, кто сунется — пристрелю, а потом будь что будет.

— И дальше что? — спросил я.

— Ничего, — пожал плечами Робер.

— Ничего?! — переспросил я.

— Не-а, — протянул Робер. — Покружили вокруг него, погарцевали и уехали восвояси.

— Офигительная история... — тихо буркнул я.

— Я это к тому, что они в плен брать не станут, — пояснил Робер. — И мы их в плен не берём обычно.

— Хороший испанец — мёртвый испанец, — хохотнул Жак.

Я эту поговорку слыхал про пиратов, а не про испанцев, но возражать не стал. В конце концов, пираты это мы, а умирать нам не хотелось.

Так мы шли через горы и джунгли, оставляя за собой след из выброшенного фарфора, шёлка и серебра, почти как Гензель и Гретель, вот только шли мы не в пряничный домик, а на испанскую сторону острова. Впрочем, нас там тоже поджидали опасности. И судя по рассказам буканьеров, испанцы вполне могли соперничать со злой ведьмой в своей подлости и злобности, хотя я по-прежнему в это верил слабо.

Мне вдруг подумалось, что негры, которых я отправил в бухту Сосуа, которая, по словам Рябого, тоже находилась на испанской стороне, так никуда и не придут, а будут пойманы испанцами, насильно крещены и снова обращены в рабство. Но в то же время это будет для них неплохой проверкой способностей, ведь если Адула и его команда успешно доберутся через вражескую территорию на нужное место, то и воины из них получатся отличные. О том, что мы сами можем и не добраться до нужной бухты, я даже и не думал.

Глава 39

Мы перевалили через какой-то горный кряж, со склонов которого далеко на севере виднелась манящая полоска синего моря, и Рябой объявил, что мы на испанской стороне. И как я понял, отсюда уже начинались обжитые места. Французская сторона Испаньолы считалась дикой и заброшенной.

Теперь идти пришлось гораздо медленнее, петляя по джунглям и горам, обходя местные деревни, поселения, фермы и плантации десятой дорогой. Охотиться тоже перестали, чтобы не привлекать выстрелами лишнего внимания, и теперь питались запасами вяленого мяса и тем, что утащили из усадьбы.

Рябой торопился. Днёвок теперь делали меньше, ложились только когда темнело окончательно, и идти было уже нельзя. Вставали засветло, выходили с рассветом, уверяя себя, что обязательно отоспимся в засаде, ожидая испанцев.

На лугах и пастбищах бродили стада коров, и буканьеры тихо вздыхали, глядя на тучных быков, которых нельзя было подстрелить и разделать. Лично мне было плевать. Тем более, рядом со стадами мы порой замечали пастухов, а попадаться на глаза кому-либо лучше не стоит. Нас могли найти ещё и по следам, но мало ли кто бродит по лесам Испаньолы, и пока местные не подозревают о нашем присутствии, оставленные следы тоже не представляли опасности.