Пиранья. Алмазный спецназ - Александр Бушков

А главное, у одного из бараков стоял автомобиль – старенький, донельзя обшарпанный «лендровер», который наверняка был ветераном еще во времена п е р в о й здешней командировки Мазура, – но машина выглядела совершенно исправной, покрышки не спущены, ветровое стекло не разбито, все вроде бы в порядке.

Эта-то машина их и привлекала, как пиратов былых времен – груженное мексиканским золотом судно. Очень уж соблазнительной казалась возможность за какой-нибудь час достигнуть города Инкомати с относительным комфортом. У машины, разумеется, здесь имелся хозяин – но такие мелочи не следовало принимать в расчет циничным людям вроде них...

Лежа на боку, Мазур в который раз изучал карту окрестностей на экранчике своего навигатора. Все правильно, до Инкомати километров семьдесят – не по прямой, конечно, немощеные отроду дороги петляют, словно протоптанные целым батальоном алкоголиков, но это, в конце концов, вовсе уж мелкое неудобство...

– Эй! – тихонько окликнула Анка.

Мазур мгновенно перевернулся на живот, посмотрел в ту сторону, куда она показывала. Из барака неторопливо вышел африканец средних лет, с натугой тащивший под мышками два длинных свертка, упакованных в полосатую ткань и тщательно перевязанных. Перевалил их через борт на заднее сиденье, пристроил там поудобнее, постоял с видом записного лентяя, потом развернулся и побрел назад в дом.

– В дорогу собрался, а?

– Еще не факт, – сказал Мазур. – Что-то вид у него совершенно лентяйский. Если собирается такими темпами, нескоро поедет... а вообще-то, тут одна дорога, и мы в случае чего его легко перехватим. Вон там хотя бы.

– А если никуда не поедет?

– Вот то-то, – сказал Мазур. – Сурок, мать его...

– Так что, пойдем в кишлак? Что за трагическое раздумье на лице?

– При чем тут трагическое? – пожал плечами Мазур. – Просто раздумье... Те два барака на фоне хижин имеют чертовски официальный вид. Скорее всего, тут у них, переводя на наши мерки, какой-нибудь райцентр. Что подразумевает радиосвязь...

– Ну и что? Рацию мы быстренько – об стену...

– Кто б сомневался.

– Ну, так идем? – Анка прищурилась. – Только не говори, что ты у драконьего пастуха заразился ясновиденьем и у тебя дурное предчувствие...

– Да нет, ничего подобного.

Она усмехнулась:

– Сталкер, можешь кинуть гайку?

– Легко.

– В чем тогда задержка?

Легонько вздохнув, Мазур покосился на свой рюкзак, за время пути заметно отощавший, – но два кило необработанных алмазов там, ясное дело, по-прежнему пребывали.

– Ладно, – сказал он решительно. – Только, думается мне, нужно и автоматы, и поклажу припрятать пока что. На этакое сонное царство нам и револьверов хватит, ежели что...

– Резонно, – сказала Анка. – Документы берем?

– А почему бы и нет? Лесной корпус – это вполне кошерно. Изучаем возможности устройства здесь нового заповедника. Услышав такую легенду, местные нас на руках по главной улице пронесут. Заповедник – это туристы, а туристы – это дурные деньги... Идем к баракам, осматриваемся, нейтрализуем все, что может представлять неудобства, хватаем машину, если на ходу…

– Да на ходу она, сразу видно.

– Тем лучше, – сказал Мазур. – Хватаем машину, забираем поклажу и мчимся в город, не забыв расколошматить рацию...

– Если она есть.

– Должна быть. Тот сурок, судя по сытой и довольной роже – не иначе как староста. Должна быть рация... Ты оружия при нем не заметила?

– Нет.

– Я тоже. Значит, все просто...

Пригибаясь, чтобы не высунуться ненароком над кустарником, он отошел, пригляделся к зарослям и отыскал подходящее местечко. Там, где ветви – корявые, покрытые клейкими длинными листочками и бурыми двойными колючками, – достигали земли. Осторожно, чтобы не исцарапаться, приподнял ветки прикладом автомата, запихал туда рюкзаки, потом и автоматы. Отступил на шаг, присмотрелся. Уже отсюда ничегошеньки не видно. Значит, надежно. За все три часа, что они в зарослях просидели, ни единая живая душа сюда не сунулась – ни люди, ни домашние животные. Отсюда легко сделать вывод, что место малопосещаемое. Четверть часика драгоценная поклажа пролежит...

– Ну, с Богом... – сказал он. – Пошли... нет, не туда!

Они сделали немаленький крюк и вышли на дорогу – чтобы не выглядеть подозрительными людьми, пришедшими со стороны чащобы. В полный рост, не скрываясь, двинулись по дороге к деревне.

Первыми их, как и следовало ожидать, заметили детишки, игравшие со щенком у крайнего дома. Не завопили, наутек не пустились – воззрились с любопытством, но без особого удивления. Следовательно, можно сделать вывод, что белый человек им не в диковину. Правда, едва Мазур с Анкой прошли мимо, детвора, забыв о щенке, на почтительном отдалении двинулась следом, но это опять-таки было не более чем простым любопытством.

И сидевший у входа старикан с длиннющей трубкой во рту смотрел на идущих без малейшего удивления, скорее равнодушно... Они шагали прямо к баракам. Ни малейшей угрозы в поле зрения, скорее наоборот – никто не думал ради них отрываться от дела, только ребятишки тащились следом, как привязанные.

Они оказались у машины. На взгляд Мазура, ни малейшего изъяна, хоть сейчас прыгай за руль и лихо уносись в облаке пыли... Вокруг стояла безмятежная тишина, из-за угла появился худющий подросток в желтой майке и домотканых штанах по колено, мельком поглядел на Мазура с Анкой и прошел мимо, присел на корточки у радиатора машины, разглядывая ее с вялым интересом. Изнутри, из барака, доносилось размеренное клацанье, вроде бы не связанное ни с чем милитаристским.

Они поднялись по трем ступенькам расхлябанного деревянного крылечка. Входная дверь была открыта, так что стучать не пришлось. Вся внутренность барака оказалась одной-единственной большой комнатой, не разгороженной перегородками. На стене справа висело несколько картинок, имевших внешние признаки наглядной агитации: портрет президента (точнее, цветная фотография не лучшего качества и скромного размера), пара плакатов с сиявшим над белым городом солнцем, могучими белозубыми крестьянами, куда-то шагавшими колонной с мотыгами на плечах и идиотскими улыбками, а также антиспидовскими лозунгами, проиллюстрированными перечеркнутыми шприцами и самокрутками с местной дурью. Красный уголок, ага. «Сурок» сидел за ветхим столом в торце барака. За спиной у него красовался пыльный государственный флаг, а сам он старательно, двумя пальцами, выстукивал что-то на пишущей машинке, которая, по первому впечатлению, была антиквариатом еще при португальцах. Точно, крайне походило на мэрию – с учетом окружающей убогости.

При виде вошедших хозяин с превеликой охотой оторвался от своего занятия, поднял голову и изобразил лучезарную улыбку – именно что изобразил, рожа у него, оценил Мазур, была самая что ни на есть продувная.

– Посматривай... – сквозь зубы сказал он Анке, быстрыми шагами приблизился к столу и спросил резко: – По-английски говорите?

«Сурок» все с той же широченной улыбкой развел руками, пожал плечами, повертел головой и выдал длинную фразу на местном наречии, расшифровке не поддававшуюся.

«Дуркует», – подумал Мазур. Деревня цивилизации не чужда, а поблизости – принадлежащие американцам рудники и плантации, так что какой-то минимум он обязан был усвоить...

– Так-таки и не говорите? – допытывался Мазур.

«Сурок», широко улыбаясь, мотал головой. Бить его в торец было, пожалуй что, перебором. Лихорадочно копаясь в памяти, Мазур соображал: здесь обитают гватепеле, ага, значит, хоть пару-другую слов в свое время усвоил, бывал в этих краях... Ну да, как же!

С вопросительной интонацией, надеясь, что вспомнил правильно, Мазур выговорил:

– Таба кисангано?

Вот чудо, типчик закивал! Значит, правильно вспомнил: «Ты староста?» Еще парочка фраз пришла на ум, но они в данный момент совершенно не годились: на кой черт Мазуру знать, не отравлена ли в колодце вода и не заложены ли поблизости мины? Из здешнего колодца все равно не пить, а мин тут давненько не закладывали вроде бы...

Тьфу ты! Он доподлинно вспомнил то, что справный солдат обязан в первую очередь заучить в стране пребывания... Набрал в грудь побольше воздуха, еще раз освежил память и старательно рявкнул:

– Мансана а сула бе та на! Куивало батака а мансанита суба! Ба та, ла та, ша та, карава матаба туа! Чу, ба та, ла та! Хуту ба лу киту...

Это была высокопробная матерщина, подробно исследовавшая генеалогию старосты и обнаружившая в ней массу позорных обстоятельств. А также обещание оторвать к чертовой матери кое-что важное.

Ну, в конце концов, настоящие сотруднички Лесного корпуса тоже не церемонились бы со старостой захолустной деревушки, находись они при исполнении...

Старосту, сразу видно, п р о н я л о. Закрепляя успех, Мазур добавил:

– Кавуту ба ла матари! Ну, вспомнил английский?

Староста закивал и проговорил на приличном английском: