Москва-матушка - Аркадий Крупняков

—      Что еще ты имеешь сказать?

—      Больше ничего.

Андреоло склонился к уху Деметрио и тихо проговорил:

—      Парень крепко стоит за себя. По-моему, его вина не заслу­живает повешения. Жалко из-за пустой головы братца терять та­кого слугу. Поговори со стариком об этом.

—      Я требую повешения Иорихо! — сказал Теодоро и стукнул кулаком по столу. — За трусость и за ложь — только петля!

—      Не горячись, сынок. Сто палочных ударов, и он забудет, как бегать, когда господин в беде,— сказал старый хозяин. — Я думаю, трибунал согласится со мною.

Андреоло встал и огласил приговор. Он был очень короток:

—      От имени свободных граждан Генуи достопочтенный госпо­дин Андреоло ди Гуаско, заседая в трибунале у врат церкви свя­той Анастасии в Скути, за оставление господина своего в беде при­говорил слугу Иорихо к ста палочным ударам на площади. Ис­полнить после суда сразу же. Теперь подведите Косьму по проз­вищу Летка. В чем его вина?

—      Косьма — мой раб. Я купил его в Кафе. Он руссиянин и потому строптив. Он поднял руку на господина Деметрио.

—      Ты, скот, посмел ударить господина?!

Кузьма Летка молчал. Он даже не глядел на судей, опустив глаза в землю.

—      Скажи, как ты смел, как это случилось? — горячился Ан­дреоло.

—      Тебе же все ведомо,— по-русски сказал Кузьма.

—      Он не знает языка. Я расскажу,— сказал Деметрио. — Три дня назад я вышел на виноградники и увидел, что одна из наших рабынь лежит под тенью дерева, а этот олух сидит рядом и льет ей на голову воду. «На виноградники ходят работать, а не ле­жать»,— сказал я и велел женщине подняться. Она не выполнила это, и я ее наказал. В то время, когда я поднимал ленивку плет­кой, этот негодяй ударил меня мотыгой. Если бы я не отскочил вовремя, удар пришелся бы мне по голове и один господь знает, что было бы. Но я отшатнулся, и удар пришелся по плечу.

—      Тебе бы следовало убить его на месте, слюнтяй ты этакий! — в гневе крикнул Андреоло.

Старый Антонио оглядел могучую фигуру Летки с ног до голо­вы, затем перевел взгляд на нежного и щуплого Деметрио и ус­мехнулся. Перехватив этот взгляд, Андреоло понял, почему не был убит на месте русский невольник.

—      Найдите человека, который знает его язык,— приказал Ан­дреоло слугам. — Я хочу хорошо допросить его.

Слуги бросились выполнять приказание, но остановились, услы­шав, как Кузьма внятно сказал по-итальянски:

—      Не надо. Я не буду говорить. Скажу одно — жалко, что не убил. Если бы не убег, не жить ему.

И снова звучат слова приговора: «Именем свободных граждан Генуи..- невольника Косьму Летку, поднявшего руку на синьора, повесить после суда и тут же».

Андреоло дал знак, и двое дюжих слуг схватили Кузьму за руки, повели к виселице. Парень оттолкнул конвой и спокойно взошел на повозку, стоявшую под виселицей. Палач надел ему на шею петлю. Кузьма поднял голову, бросил взгляд поверх гор и тихо сказал:

—      А у нас в Твери, верно, половодье сейчас,— и, глянув в по­следний раз в сторону далекой родины, сделал шаг вперед...

Гречанка в ужасе закрыла руками лицо. Ее била дрожь, не помня себя, она рванулась к столу. «Только бы не смерть, только бы не смерть»,— стучало в голове.

—      Подними голову, Ялита. В чем вина этой женщины? — при­вычно произнес Андреоло.

—      Это тебе лучше знать,— шепнул ему Теодоро и рассмеялся. Старый Ди Гуаско, сурово взглянув на Теодоро, произнес:

—      Моя служанка Ялита. Продалась мне на два года в работу. Сейчас она, кроме того, что не может работать, обесчестила себя и своего хозяина. Если все мои работницы и служанки будут ро­жать неизвестно от кого, кто же у меня будет работать? Вы слы­шите, мокрохвостые? — крикнул он толпе. — Кто будет ра-бо-тать?

—      Ты можешь сказать, Ялита, от кого ты ждешь ребенка? — спросил Теодоро.

—      Нет,— тихо ответила Ялита- — Не знаю,— еще тише доба­вила она, а в памяти возник вчерашний разговор. Как сейчас, слы­шит она слова синьора Андреоло: «Старик велел мне судить тебя. Если пикнешь, что дитя мое,— повешу».

Деметрио еще хотел спросить у Ялиты что-то, но Андреоло встал и сказал:

—      Дело ясное. На сутки к позорному столбу.

Он, видимо, не счел нужным соблюсти формальность и не про­читал приговор, как для других. Ялиту увели. Затем судили ка- рагейца Константина Арабажи за то, что не уплатил налоги. При­судили сто палок, а если не уплатит, еще двести.

После окончания судилища Антонио, обращаясь к толпе, гром­ко заговорил:

— Вы, лодыри и дармоеды! Слышали и видели, что произош­ло здесь? Так будет с каждым, кто вздумает поднимать руку на господина. Бездельникам и обманщикам не будет пощады и впредь. Может, кто-нибудь посмеет сказать, что суд был неспра­ведливым? Я слушаю, ну!

Люди молчали.

Вдруг небо прочертила яркая молния. Тяжелый удар грома прогрохотал над площадью и заглушил грозные выкрики, раздав­шиеся из толпы: «Будьте вы прокляты, прокляты!»

...Закончен суд. Быстро опустела площадь — люди спешили по­кинуть страшное место. После полудня поднялся легкий ветер. Он пробежал по площади, поднял облако пыли, окутал избитых до полусмерти двух человек, качнул тело повешенного и умчался по­дальше в горы.

ПОЛИХА УХОДИТ В ГОРЫ

Полиха, сестра Кузьмы Летки, узнала о смерти брата в тог же день. Прямо через горы она бросилась в Скути и пришла туда к вечеру. Небо над морем было сплошь в багряных пятнах, и на этом зловещем фоне четко выделялся не менее зловещий силуэт виселицы с повешенным. Девушка подбежала к виселице, обхва­тив голые посиневшие ступни брата, забилась в тяжелых рыда­ниях. Жители Скути помогли ей похоронить брата. Она долго си­дела на холмике поникшая, но с сухими глазами. Сердце Полихи окаменело.

Когда совсем стемнело, она встала и пошла вперед, не разби­рая дороги. Ночью в горах так же, как и днем, кипит жизнь. Вот вышел и встал над обрывом горный олень. Он опустил свои рез­ные рога и осторожно глядит вокруг — нет ли где опасности. В лунном свете его красно-рыжая шерсть отливает медью.

Из каменистой расщелины выглянула, сверкнув светлой грудью, куница-белодушка: выглянула и скрылась за скалой. С горы по­сыпались мелкие камни — это дикие козы бросились в бег, испу­гавшись шороха в кустах.

Ничего не замечая, шла Полиха долиной, потом стала взби­раться в гору. Шла ровным шагом, без цели, без мыслей. Впрочем, цель у нее была: уйти от того страшного места подальше. А куда — не все ли равно. Всюду неволя, всюду смерть... Не хочется жить, не хочется ни о чем думать…

Федька Козонок и Ольга ехали из лагеря у Черной скалы до­мой.

Тропа вьется по лесным пригоркам, спускается в долины, пет­ляет по берегу холодного ручья, взбирается на горы, снова ужом сползает вниз.

Когда до ездовой дороги осталось совсем немного, впереди послышался шорох и хруст сучьев. Какая-то темная фигура не то зверь, не то человек, скользнула из-за куста и кинулась прочь. Федька остановил коня, прислушался, внимательно огляделся по сторонам. Но все было тихо.

—      Ким сен?' — крикнул по-татарски Козонок.

Молчание. Он повторил вопрос по-фряжски и снова не получил ответа. Помедлил малость, обернулся к Ольге:

—      Зверь, однако.

—      Гукни еще раз, Федор,—посоветовала Ольга, но тут кусты раздвинулись, показалось чье-то лицо, блеснули наполненные стра­хом, широко открытые глаза.

—      Это жёнка! — вскрикнула Ольга. Девушка, прятавшаяся в кустах, порывисто выбросила руки вперед и с возгласом «Люди добрые, русские!», упала без сознания на влажную траву.

Федька соскочил с коня, поднял упавшую и вынес на поляну. Ольга спешилась и тоже захлопотала около девушки.

Вскоре девушка очнулась. Она молча вглядывалась в лица окружающих ее людей, а глаза спрашивали: «Скажите, кто вы — враги или друзья?» Ольга поняла этот немой вопрос и тихо сказала:

—      Русичи мы. Пусть тебе не будет с нами боязно, не обидим тебя.

—      Что ты делаешь в лесу-то? — спросил Козонок.

—      Иду,— тихо ответила девушка.

—      Куда?

—      Куда глаза глядят-

—      Зовут как, откуда?

—      Полиха я, из Скути. В неволе с Кузьмой, братом, была.

—      Брат где?

—      Повесили его.

—      А ты?

—      Я пошла вот...

—      Да ведь поймают, убьют, как беглянку.

—      Все одно конец,— девушка сказала это равнодушно.

—      Эх, что же нам делать с тобой, Полиха, девка беглая? — со вздохом сказал Козонок.

—     Оставьте здесь. Умру я.

—     Негоже оставить-то. Да и взять некуда. Эти Гуаски — хо­зяева твои — прямо звери. Узнают про тебя, живьем проглотят.