Параллельный мальчик (сборник) - Александр Житинский

Лейтенант Мулдугалиев пригладил свои черненькие усики, надвинул на лоб фуражку и решительным шагом покинул кабинет, чтобы разобраться во всем на месте. Первым делом он поспешил на Большую Пушкарскую к телефонной будке. Не хватало ему только «зеленых попиков» на участке!

Не доходя нескольких десятков метров до места, указанного в рапорте, участковый убедился, что донесение постового Бучкина полностью соответствует действительности. У свежевымытой телефонной будки с желтеющим внутри таксофоном на низенькой табуретке сидел старичок в зеленой хламиде. В руках он держал старый сломанный зонт с прорванными перепонками.

Мулдугалиев подошел поближе и увидел, что на коленях старичка лежит картонная дощечка с надписью: «Размен монет для автомата» и тут же аккуратными столбиками размещаются двухкопеечные монетки.

Старичок поднял на милиционера глаза и доверительно улыбнулся.

– Гражданин Альшоль? – спросил участковый.

– Только не гражданин. Просто Альшоль, – ответил старичок.

– У нас так положено: либо «товарищ», либо «гражданин», – пояснил лейтенант и, приложив руку к козырьку, представился: – Участковый инспектор Мулдугалиев… От какой организации работаете?

– Я не от организации. Я от себя, – сказал старичок.

– Нарушаете, – по-отечески мягко сказал Мулдугалиев. – У вас есть патент на индивидуальную трудовую деятельность?

Старичок задумался. Он явно не понял вопроса.

– Документ на право торговли с рук у вас есть? – спросил инспектор.

– Я не торгую. Я просто помогаю тем, у кого нет монетки.

– Значит, оказываете услуги населению! – обрадовался участковый. – Патент на это имеете?

– Я ничего не имею, кроме свободного времени, – ответил Альшоль.

– Вы на пенсии? – спросил участковый.

– Давным-давно! Только я ее не получаю.

– Почему?

– Не платят, – вздохнул Альшоль.

– В собес обращались?

– Нет-нет, никуда не обращался.

– Гражданин Альшоль, перестаньте морочить мне голову! – вскричал Мулдугалиев. – Вы ленинградец?

– Теперь – да.

– А раньше?

– Раньше – нет.

– Откуда же вы?

– С Фассии, – ответил Альшоль.

Участковый задумался. Он никогда не слыхал о таком городе или местности. Вокруг между тем понемногу собирались зеваки. Милиционер наклонился к старичку и спросил в упор:

– С какой целью вы прибыли в Ленинград?

– Умирать… – печально вздохнув, ответил Альшоль.

– Так чего же… это… – участковый растерялся.

– Почему не умираю? Время требуется. Подождите немного. Я уже чувствую необратимые изменения, происходящие в моем организме. За неделю я постарел на несколько десятков лет.

Все это Альшоль выговорил участковому тихо и смиренно, будто давно свыкся с мыслью о близкой смерти и ему неприятно причинять хлопоты окружающим.

Мулдугалиев побагровел. А что, если этот седобородый старик и впрямь загнется здесь, на его участке? Разборок не оберешься!

– Следуйте за мной, – приказал он, выпрямляясь.

– Куда? – удивился Альшоль.

– В отделение. Там разберемся.

– Эй, лейтенант, чего к старику привязался? Он что – мешает тебе? – раздался голос из толпы.

Участковый оглянулся. Спрашивал парень лет двадцати с квадратными бицепсами. Рядом с ним стояли двое таких же. Наверное, культуристы из клуба «Атлант», не иначе.

– Нарушение… – сбавил голос Мулдугалиев.

– В чем нарушение? Сидит себе на солнышке, монетки меняет…

– Да он же сумасшедший… – еще более понизив голос, отвечал участковый. – Вот скажи, дед, какой у тебя возраст? – снова повернулся он к Альшолю.

– Семьсот пятьдесят один год, – ответил Альшоль.

– Ну, видите! – обрадовался Мулдугалиев.

– Ничего не значит. Мафусаилу еще больше было, – сказала из толпы девушка.

– Кому? – насторожился участковый.

– Это из Библии. Вы не знаете.

– А он тоже из Библии?! – закричал Мулдугалиев.

– Ладно, лейтенант. Если старику нужна помощь, врача пришли. А в отделение таскать нечего, – спокойно, с расстановкой произнес парень с бицепсами.

Его друзья согласно кивнули.

Мулдугалиев струсил. Эти старика не отдадут.

Он изобразил на лице фальшивую улыбочку.

– Я же как лучше хотел… Пожалуйста, пусть сидит. Мне не жалко… А в собес обратиться надо, гражданин Альшоль, – напутствовал он старика и вразвалку, стараясь сохранять достоинство, двинулся по улице дальше.

Парень с бицепсами положил перед Альшолем листок бумажки.

– Вот мой телефон, дед. Если что – звони. Я здесь рядом живу…

– Спасибо, – сказал Альшоль. – Только вы напрасно беспокоитесь, потому что мне скоро умирать.

– Ну, с этим делом можно не торопиться, – сказал парень.

А лейтенант милиции, обдумывая планы мести, дошел по Пушкарской до скверика на углу улицы Ленина. И вправду, на детской площадке с деревянными домиками и горками стоял обрубок бревна в два обхвата со следами свежей резьбы. Судя по всему, неизвестные злоумышленники пытались вырезать человеческое лицо, но не успели. Из бревна торчал нос, а глаз смотрел на участкового инспектора с выражением неземной кротости.

«Надо дать команду дворникам, чтобы убрали», – отметил про себя Мулдугалиев и вернулся в свой кабинет. Там он сел за стол, вынул из ящика толстую тетрадь и занес в нее сведения о старичке с Большой Пушкарской.

Сведения выглядели так:

«Фамилия, имя, отчество – Альшоль.

Год рождения – 1239 (по его же словам).

Место рождения – Фассия.

Национальность – не установлена.

Род занятий – без определенного места жительства и занятий (БОМЖиЗ), в настоящее время занимается разменом монет на Большой Пушкарской, ночует в телефонной будке».

Занеся эти сведения в общую тетрадь, Мулдугалиев придвинул к себе чистый лист бумаги и принялся писать представление районному прокурору на предмет принудительного психиатрического обследования гражданина Альшоля, лица БОМЖиЗ, 1239 года рождения, обитающего ныне на вверенном ему участке.

Глава 2

Санька закончила шестой класс с двумя тройками – по русскому языку и ботанике. Возникла перспектива ехать на дачу с дедушкой и его сестрой бабушкой Клавой.

Санька как только вспоминала бабушку Клаву, так сразу начинала дергаться. Баба Клава любила закатывать банки с маринованными огурцами и употребляла слова «намедни» и «давеча», а Санька никак не могла понять – какая разница между этими словами. Но мама все равно намеревалась упрятать Саньку на дачу, поскольку сама уезжала на гастроли со своим хореографическим кружком по старинным русским городам – Углич, Ростов, Ярославль и Мышкин.

Санькина подруга Кроша, когда услыхала про город Мышкин, чуть не расплакалась – так ей стало жаль этот город! Они в тот день сидели и обсуждали, как на лето избавиться от родственников: Крошу тащили в Крым, в пансионат. От пансионата не отвертишься, там путевки и трехразовое питание. Кроше и самой было жалко питания, если оно пропадет. Поэтому она больше изобретала идею для Саньки, понимая, что сама на трехразовое питание обречена.

– Запишись в городской пионерский лагерь при ЦПКиО, – посоветовала Кроша.

– Мама не разрешит. Она говорит, что на даче – воздух.

– А ты скажи… Скажи, что у тебя пионерское поручение! – придумала Кроша. – Запишись в отряд милосердия!

Отряд милосердия создали в школе недавно, когда узнали про это слово и стали вспоминать, что оно означает. И Кроша записалась в отряд милосердия. А Санька – нет. Раз в неделю Кроша навещала старушку Софью Романовну на Гатчинской улице, бегала для нее в магазин за кефиром и подметала коридор в коммунальной квартире, где старушка жила. Софья Романовна давала Кроше конфетку, и они прощались до следующего вторника. Кроша считала, что сеет добро и милосердие. Санька не соглашалась.

– Если уж милосердствовать, – говорила Санька, – то каждый день!

– Каждый день я не могу, – вздыхала Кроша. – У меня музыкальная школа.

И вот теперь, накануне отъезда в пансионат, Кроша со всей щедростью предложила свою старушку подруге.

– Я скажу Софье Романовне, что ее передали тебе. Будешь ходить, как договоритесь. Остальное время – твое, – сказала Кроша. – Твоя мама не станет возникать против милосердия.

– А если она узнает, что отряд на лето распущен?

– Откуда она узнает? Школа уже закрыта, Наталья Валентиновна в отпуске, – резонно возразила Кроша.

– А эта… Софья Романовна твоя… Что она заставляет делать? – закапризничала Санька.

– Что значит «заставляет»? – возмутилась Кроша. – Если «заставляет» – это уже не милосердие, а рабство! Ты должна сама! Ты теперь сестра милосердия…

– Ну, хорошо, – согласилась Санька.

Вечером того же дня Санька проверила маму на милосердие. Она так расписала немощь и болезни Софьи Романовны, что мама сдалась. Конечно, ей очень не хотелось, чтобы Санька летом болталась в городе одна, но Санька уверила, что отряд милосердия не даст ей скучать.